|
Тали
|
| |
Сообщение: 11054
Зарегистрирован: 15.09.08
Репутация:
6
|
|
Отправлено: 24.07.10 08:40. Заголовок: Материал о французск..
Материал о французских именах и фамилиях. На самом деле получается, что Никушка вряд ли могла взять по своему желанию фамилию матери.
Все началось (или кончилось?) в 1539 г. Тогда королевский ордонанс закрепил за каждым французом его семейное имя, кличку, прозвище, и под этим именем (и ни под каким другим) он и его потомки отныне и навеки должны были записываться в церковно-приходских книгах. Менять его по своей прихоти запрещалось.
6 фруктидора 2 года Республики (по-нереволюционному — 23 августа 1794 г.) Конвент, едва разделавшись с якобинской диктатурой, переиначил королевский ордонанс на гражданский лад и повелел, что «ни один гражданин не может носить иное имя или фамилию, нежели указаны в его свидетельстве о рождении». Тех же, кто под шумок революционных событий их изменил, обязали вернуться, так сказать, в первобытное состояние.
Как и во многих других случаях, от эксцессов революции спасла диктатура Наполеона. Первый консул железной рукой вводил послабления и компромиссы, и 11 жерминаля 11 же года Республики (1 апреля(!) 1803 г.) счастливым французам дозволили в исключительных случаях менять фамилии (и вот личные имена официально разрешили изменять только в середине 80-х годов нашего века, да и то, как мы увидим, с большими трудами). Зато запретили давать детям какие бы то ни было имена, кроме тех, что значатся в республиканском и католическом календарях (умел Первый консул примирять противоположности!), да еще имена исторических персонажей. Но и здесь, как положено в благоустроенном государстве, многое было оставлено на усмотрение властей. Например, как-то родителям отказали в праве назвать дочку Касандрой: исторических (или квазиисторических) персонажей нужно было выбирать правильных...
Может, наши многочисленные Электроны, Первомаи и Авангарды, а также не столь многочисленные Даздрапермы (от «Да здравствует первое мая») и Лагшмивары («Лагерь Шмидта в Арктике») поприветствовали бы мудрый консерватизм Первого консула, умерившего произвол родителей: все-таки ни одну юную француженку не нарекли Мюратой или Талейраной и не было в 1806 году ни одного новорожденного Аустерлица. Правда, как-то в Гваделупе младенца в полном соответствии с наполеоновским декретом нарекли чем-то вроде Гос. пр. — аккурат из календаря, где этой пометкой — «государственный праздник» — сопровождаются многие даты (по-французски это, естественно, звучит по-другому, но не более лепо). Но всего, как известно, не предусмотришь, даже если ты Наполеон Бонапарт.
С известными послаблениями весь этот бонапартизм действует и до сих пор. Во всяком случае, фамилии при достаточных основаниях менять разрешают, но вот достаточны ли основания — решать чиновникам (ох уж эти свобода, равенство и братство!) или суду (все-таки демократия!). И процедура такого решения — советскому человеку в кошмаре не приснится. Задействованы государственная канцелярия, Министерство юстиции и столь высокий орган, как Государственный совет, который до отмены смертной казни нередко вмешивался даже в вопросы жизни и смерти. Может дойти дело и до высшей судебной инстанции.
Уважительных мотивов для смены фамилии у граждан в основном три. Первые два признаются государством почти безоговорочно: это неблагозвучный, смешной, оскорбительный характер фамилии и ее «иностранность». Третий распространенный мотив — желание облагородить свою вполне приличную, но простоватую фамилию. К этому в Belle France тоже относятся с пониманием, хоть и не с таким безоговорочным.
Рассматривая (разумеется, не в смысле «решая» — где уж нам, а в смысле «разглядывая») заявления по первому из мотивов, поражаешься, сколько же в конце нашего века сохранилось не то что смешных или нелепых — откровенно непристойных, унизительных, оскорбительных фамилий (бывших крестьянских прозвищ). Специалисты считают, что 500 лет назад, когда королевский ордонанс «заморозил» фамилии, многие из них имели другое, более пристойное значение, и что за последние 500 лет оно изменились не в лучшую сторону. Например, печально известная во Франции фамилия Кошон («Свинья») — ее носил церковный прокурор на процессе Жанны д'Арк — видимо, означала тогда что-то вроде свинопаса (тоже, впрочем, не слишком почтенно по сравнению с пастухом — работой, считавшейся куда более сложной и квалифицированной). Некоторые фамилии отражали деревенские сплетни или оценки характера и морального облика («ведьма», «стерва»). Встречаются «Колбаса с кровью», «Коровий навоз», «Недоделанный», «Мул», «Поросенок»... И счастливые их обладатели меняют их только теперь, а некоторые и до сих пор не торопятся. Все-таки традиции, в том числе и семейные, во Франции, видимо, сила почти непреодолимая: «Эта фамилия была достаточно хороша для моего отца, значит хороша она и для меня...»
Вообще же выборочный список фамилий, с которыми решились, наконец, расстаться их носители, мог бы стать самым интересным местом статьи. Но автор просит извинить его: с профессиональной юности въелась привычка отличать печатное слово от других, непечатных, слов родного языка и, по возможности, не смешивать их. Можно лишь сказать, что те самые Свинья, Сука и Коровий Навоз были бы в этом списке едва ли не самыми невинными. Сравнительно скромный пример — что-то вроде «Бревна в заднепроходном отверстии» (прославленная элегантность французского языка позволяет сказать это в одно слово). Дальнейшее — молчанье...
Обосновывая просьбу о перемене подобной фамилии, граждане часто ссылаются на трудности и недоразумения, возникающие, когда приходится представляться по телефону, вызывая скорую помощь, полицию или пожарную команду. Более сильных аргументов для смены подобных фамилий, видимо, не находится.
Иногда, впрочем, носителей таких фамилий, даже заставляют менять фамилию против их желания. Например, когда семья хочет усыновить ребенка. Несколько лет длился судебный процесс в связи с тем, что семье со сравнительно невинной, по французским меркам, фамилией (что-то вроде «Кочерыжка») не разрешали усыновить ребенка, объясняя, что нельзя обрекать невинное дитя на пожизненные насмешки из-за такой смешной фамилии. В газетах особенно возмущались подобным лицемерием: многие видные судейские носят фамилии вроде «Тряпье», «Отродье», «Рогоносец» — и не торопятся их менять.
В этом, может быть, и состоит самое странное (или самое интересное). Всего в год французы подают не более 500 заявлений о смене фамилии. Для сравнения только в городе Сиэтл (США), где подобных фамилий, в общем-то, не водится, в год меняют фамилии 5 000 человек. Вот они, культурные различия!
Но и из этих пятисот лишь треть фамилий меняют из-за неблагозвучия. Гораздо чаще (почти в половине всех случаев) ее меняют из-за «нефранцузского» звучания (это в основном еврейские фамилии, сегодня все чаще к ним добавляются арабские). Видимо, чужеземный дух оскорбляет сильнее непристойности. Но, с другой стороны, если в России смена фамилии по такому мотиву навлечет в лучшем случае насмешки, а порой и презрение, — во Франции это воспринимается как акт искреннего патриотизма и является в глазах государства самым уважительным мотивом. Французы, действительно, очень дорожат внешними признаками культурной идентичности и единства — именно они во многом и делают поразительно разношерстную Францию мононациональной страной.
Многие же просто хотят взять себе фамилию «поблагороднее», «познаменитее», вроде «Шанель» или «Ротшильд» (во Франции, видимо, она уже перестала звучать как иностранная). Это тщеславие в глазах суда и Государственного совета выглядит вполне невинным, хотя потакают ему далеко не всегда. Кто-то хочет взять фамилию кого-то из родственников, отличившегося в Сопротивлении и вообще при каких-то обстоятельствах павшего за Францию. Вполне почтенно и по возможности удовлетворяется.
Иногда происходит что-то и вовсе непонятное. Например, Жан Бланк («Белый») вдруг решает стать Жаном Науром («Черным»). Но обычно к таким капризам, равно как и к эстетическим предпочтениям относятся со всей строгостью. Как правило, власти считают их абсолютно неуважительным мотивом для смены фамилии. Как вполне официально разъяснялось, эстетические вкусы меняются с каждым поколением, а то и быстрее. Если идти у них на поводу — что останется от традиций и той же «национальной идентичности»?!
И уж совсем верный путь провалить дело — пожаловаться, что твоя фамилия дурно звучит на другом языке, особенно на английском. На такого безродного космополита обрушивается вся тяжесть французского патриотизма.
Но это с фамилиями. За личными именами контроль куда строже. И немудрено: ведь и у самих обладетелей, и у их родителей куда шире возможности для наглого произвола. Наполеоновский декрет, регламентирующий возможный выбор имен, до сих пор остается в силе. И все ради сохранения той самой культурной идентичности! Семьям отказывают в праве давать своим детям традиционные провинциальные имена. Одна бретонская семья 20 лет судилась с государством за право назвать ребенка бретонским именем. А тем временем безымянные дети остаются лишенными всех гражданских прав, включая право наследовать имущество или вступать в брак. В последнее время, правда, и здесь вышло послабление: разрешено давать традиционные местные имена «в порядке исключения». Порядок исключения определяют те же власти. Во время опросов 25% французов сочли, что и детям из мусульманских семей, если они хотят быть французскими гражданами, нельзя позволять носить мусульманские имена (не фамилии) — пусть, как и прочие добрые французы, черпают из тех же двух календарей да Плутарха с Гомером.
Но это, так сказать, конфликты идеологические. А случаются и чисто бюрократические — наследие того же наполеоновского указа. Например, девочку без всяких проблем можно назвать Сериз («Вишня») — записано такое имя в революционном календаре. И называют. А вот Ваниллой (Ванилью) — не моги. И это при том, что ваниль пользуется у французов куда большим почтением, чем простая вишня, — существует даже специальная лига гурманов, борющаяся за неприкосновенность этого продукта и запрещение всяких суррогатов вроде ванилина. Но продукт продуктом, а список списком. Родная вишня в революционных святцах значится, а ваниль, продукт экзотический, колониальный, добываемый рабским трудом, — нет. Ничто не помешает дать ребенку самое причудливое имя из двух календарей (а причудливых и, на обычный вкус, просто нелепых имен тому же революционному календарю не занимать). Но вот, чтобы назвать девочку англосаксонским именем Ванесса, одной семье пришлось судиться полтора года. Так что дело Конвента (как, впрочем, и его врага — Римско-католической церкви) живет и побеждает.
Но если оградить от чужеродных вторжений «генофонд» имени и фамилий французам как-то удается, то оградить его от обеднения — никак. Такова, видимо, генетическая судьба всех искусственно или естественно изолированных популяций. И сегодня французских патриотов беспокоит прискорбная,— чтоб не сказать грозная, перспектива:через два века из нынешних 250 тыс. французских фамилий 150 тыс. могут исчезнуть навсегда. А французам хочется не только унификации, но и разнообразия: знаменитое «единство во множестве» — золотая мечта просвещенного патриотизма. Так что, может, и кстати, что столь многим французам жалко расставаться со своим «Бревном в...». По крайней мере, это — свидетельство по меньшей мере пятисотлетней древности фамилии, чем может похвастаться не каждый граф... А с недоразумениями по телефону можно и смириться: в конце концов, скорую помощь или пожарную команду вызывают не каждый день...
|
Зато у него вомбата нетути 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума