Отправлено: 24.09.08 13:29. Заголовок: Дополнительные материалы Ролевой (продолжение)
Будем помещать в эту тему всевозможные материалы, которые нужны для понимания эпохи, в которой мы играем (тексты, изображения костюмов, мебели, украшений, предметов быта, обихода, искусства, архитектурных сооружений и т.д. и т.п.)
Отправлено: 01.03.09 12:14. Заголовок: "Красота конца в..
"Красота конца века. Бодлер в 1863 году в «Похвале косметике» изложил взгляды на идеал красоты: «Все, что красиво и благородно – есть результат работы ума. Все, что делает природа, ужасно и безобразно». Вот почему для преображения внешности, по его мнению, вполне оправданы любые ухищрения и средства: одеяния, украшения, прически и краски. Слово «макияж» начинает утрачивать негативный оттенок и употребляется для обозначения средств, помогающих скрыть дефекты кожи. Была изобретена жидкая пудра, затушевывающая все пятна, прыщи и царапины, застывающая на лице так, что создавалось впечатление, будто лицо изваяно из камня. Такой же эффект давала и рисовая пудра, которая придавала коже единстве тона. Обожествляемая женщина становится похожа на идола. Глаз, подведенный черной тушью, символизирует глубину человеческой души. Румяна и помада только увеличивают жар, исходящий от расширенного белладонной зрачка, и придают прекрасному лицу «загадочную страстность жрицы» (Бодлер).
Представая в виде идола, статуи, прорицательницы, жрицы или святой, женщина обретает черты создания высшего порядка, неземного и совершенного. В то время, когда быстрыми темпами развивается индустрия косметических средств, писатели-декаденты в воображении создают образ современности, в которой макияж является одним из основных символов жизни. Они воспевают красоту искусственную, но затем незаметно переходят к восславлению красоты естественной, имитирующей красоту ложную, и открывают читателю глубочайшие бездны эстетики и чувственности.
Озабоченная тем, чтобы выглядеть респектабельно, женщина конца 19 век красится умеренно, читает медицинские книги и не пренебрегает наставлением светских дам, вроде баронессы Стафф («Туалетная комната, 1891), издающих руководства по правилам хорошего тона. Пользуются у женщин успехом и секретом, которыми делятся с ними актрисы на специальных страницах «Моды для всех» или «Малое эхо моды». Особой популярности добилась Лола Монтес, выпустившая в свет в 1879 году книгу «Искусство быть красивой». Прославленная актриса возвращается к практике поддержания тела в чистоте и системе физических упражнений, которую проповедовали медки конца 18 – начала 19 веков. Она показывает читательницам, что истинная красота может быть без особого труда обретена дома, что истинная красота человека – красота внутренняя, что она проявляется в умении владеть телом, чувствами и голосом."
marina Кстати, кто-то уже читает медицинские книги.
Вот еще статейка. Не пугаейтесь размеров - довольно-таки интересно
"В викторианскую эпоху была сделана попытка воскресить куртуазную любовь, что превратило дам средних классов общества в слащавых недотрог и стражниц морали, чье отвращение к сексу привело ко взрывообразному росту проституции, к эпидемии венерических заболеваний и моде на мазохизм. Дамы, встревоженные очевидным разгулом порока и невоздержанности, о котором они не могли не слышать даже в своих башнях из слоновой кости, решили, что только они, чистые и высоконравственные, могут направить общество на путь истинный. Они потребовали и в конце концов получили право голоса. Тем временем развивалась борьба на другом фронте, направленная на распространение сведений о контрацепции, которому серьезно препятствовало убеждение моралистов в том, что единственной дозволенной формой контрацепции является воздержание. Искусственный идеал викторианской семьи поддерживался вплоть до XX в. (более эффективно - благодаря усилиям Голливуда, а не стараниям церкви), но публикация исследований Кинси и других ученых, ознакомление с теорией психоанализа и просто экономическая реальность помогли в конце концов пошатнуть его позиции…
Хотя временами может казаться, что XIX в. был бы невозможен без королевы Виктории, этой маленькой тучной дамы в черном бомбазине, которая так долго царствовала в этом столетии, но все викторианство нельзя назвать уникальным явлением, принадлежащим только XIX веку и только Британской империи. Даже Китай пострадал от собственной разновидности викторианства (вызванной как страхом перед западным империализмом, так и неоконфуцианским ханжеством), а в Америке и Германии оно возникло даже раньше, чем в Англии: в Америке - отчасти как порождение пуританства; в Германии - как реакция на политические потрясения и новые веяния XVIII столетия. Немного позднее Франция, преодолевая шестидесятилетний кризис, предшествовавший 1848 году, стала искать личные идеалы, которые могли бы компенсировать политические разочарования. А в Англии новый и уже твердо стоящий на ногах средний класс, постоянно обвиняемый в вульгарном торгашеском духе, аккуратно смешал старую философию с новыми интеллектуальными модами и создал систему морали и поведения, которая смогла удовлетворить его социальные амбиции.
…. новые общественные отношения приняли везде сходные формы, и, возможно, в один прекрасный день кому-нибудь удастся объяснить, почему эти формы получились именно такими: почему элегантный классицизм XVIII века, уравновешенный легкомысленными причудами европейских толкователей Конфуция и готических романов, привел в XIX веке к чопорной помпезности, слегка оживлявшейся страстным мелодраматизмом романтиков, которые обожали всяческую экзотику (и особенно все, что относилось к средневековью). "Серьезная" готика, отличавшаяся от искусственного готического стиля, принятого несколькими десятилетиями раньше, наиболее очевидно проявлялась в литературе и архитектуре (причем в последней витиеватость и богатство характеризовали все структурные и декоративные элементы) но имела также и более далеко идущие последствия. Когда джентльмены викторианской эпохи, в сюртуках и с огромными бакенбардами, охваченные ностальгией по средневековью, стали культивировать ту высокопарную и чрезмерную учтивость по отношению к дамам, которая, по их искреннему убеждению, являлась отражением рыцарских идеалов, они попутно (без всяких дурных намерений) низвели этих дам до положения зрителей на турнире жизни. … они подарили женщинам снисходительность, как замену справедливости. И женщины, к сожалению, поощряли мужчин: им нравилось, что им поклоняются и во всем уступают, что о них заботятся; им льстило, что их считают нежными, ранимыми и слабыми - чистыми ангелами, к которым мужчина обращается ради отдохновения от грубого, жестокого делового мира.
Эта была игра для двоих, и жены были вынуждены отвечать на заботу о них, относясь к мужу как к чему-то среднему между Господом Богом и сэром Галахадом. Как говорит миссис Сара Эллис в книге, вышедшей в 1842 году, адресованной женщинам Англии, важно было признавать "превосходство вашего мужа просто как человека.. В характере благородного, просвещенного и подлинно доброго мужчины есть сила и утонченность, так похожая на то, что мы считаем природой и свойствами ангелов, что... нет никаких слов, чтобы описать степень восхищения и уважения, которую должно вызывать созерцание подобного характера... Быть допущенной к его сердцу - разделять его заботы и быть избранной подругой в его радостях и бедах! - трудно сказать, смирение или благодарность должны преобладать в чувствах женщины, которая отмечена таким благословением". Но за роскошной прозой миссис Эллис скрываются острые шипы, которые не порадовали бы ее предшественников - автора Книги Притч, Исхомаха, даму Пэн Чао, святого Иеронима и всех прочих. Ведь давая понять, что превосходство мужчины входит в естественный порядок вещей, она добавляет, что дела обстоят именно так даже вопреки тому факту, что жена может иметь "более высокие таланты и познания", чем ее муж.
Место женщины
Времена, несомненно, менялись, но прежде, чем подняться по социальной лестнице, женщине пришлось спуститься на несколько ступеней. Социальные тенденции привели к тому, что жизнь стала подражать искусству в еще большей степени, чем раньше. До индустриальной революции история Европы характеризовалась контрастом аристократии, с одной стороны, и всех остальных - с другой. Но теперь в структурах власти аристократия стала вытесняться средними классами. Однако экономические успехи ничего не значили без успехов социальных, и неотъемлемой чертой XIX века стала маниакальная борьба за продвижение по ступеням знатности. Одним из показателей успеха было то, что домашняя хозяйка должна иметь слуг, которые бы все делали за нее… Жена представителя среднего класса, освобожденная от хлопот по хозяйству, должна была чем-то заполнять свое время. И она сама и ее муж были убеждены (так же как и книги по этикету, буквально наводнявшие рынок в ХIХ столетии), что она живет как благородная леди, - но они заблуждались. Если оставить в стороне родословную, то между женщиной среднего класса и аристократкой оставалось все же одно существенное различие. Леди Такая-то и графиня Этакая тратили свое свободное время с пользой, пусть даже легкомысленно: они наслаждались разнообразием жизни в основном благодаря тому, что их муж или любовник свободно могли сопровождать их, куда бы они ни пожелали отправиться. А мужчины среднего класса были привязаны к своей работе, и их жены и дочери были предоставлены самим себе. Некоторые заполняли время полезной работой, но большинство женщин просто ходили целый день по магазинам или в гости к соседкам посплетничать, а то и просто бездельничали или упражнялись в хороших манерах. … миссис Э.Дж. Грэйвс в 1842 г. говорила о женщинах, которые "в своем честолюбивом стремлении походить на благородных леди используют свои прекрасные ручки только для того, чтобы играть кольцами, прикасаться к клавишам пианино или струнам гитары"; и тут же жаловалась, что "множество томных, вялых и бездеятельных молодых леди, покоящихся сейчас на своих диванах, ворча и жалуясь в ответ на любой призыв приложить к чему-либо усилия, лично мне представляются весьма плачевным зрелищем". Но там, где мода и этикет - "стена, которую общество само воздвигло вокруг себя, щит против вторжения дерзости, неприличия и вульгарности", - сговорились сделать женщину праздной, праздность сама развилась в особое заболевание, которое подрывало как физическое, так и душевное здоровье: едва ли все викторианские дамы, предававшиеся живописному увяданию, поступали так только для того, чтобы казаться интересными. Мужья этих изнеженных созданий еще больше усугубляли ситуацию, стараясь оберегать их от любого вторжения грубой действительности. … благовоспитанная жена была "заключена в священные границы своего собственного узкого мирка... охраняемая от разрушительных прикосновений мира и излишнего общения с ним". Лондонский суд постановил, что мужа можно оправдать, даже если он похитил бежавшую жену (чья нравственность по умолчанию считалась безупречной) и держал ее под замком, поскольку "счастье и честь обеих сторон в том, чтобы поместить жену под охрану мужа и поручить ему... защищать ее от опасностей неограниченного общения с миром, обеспечив совместное проживание и местонахождение".
К несчастью, в тот мир, от которого следовало защищать женщину, включался и мир медицины. Она могла проконсультироваться с врачом (в присутствии компаньонки) и даже показать на манекене, где она чувствует боли, но гинекологическое обследование производилось только в самом крайнем случае. Дальнейшие уступки женской скромности, вероятно, довели бы современного врача до потери диплома: стандартная процедура производилась под простыней в затемненной комнате. И все же многие врачи поощряли подобную застенчивость. В "Книге набожной леди", вышедшей в 1852 г., цитировались слова одного профессора, который утверждал, что гордится тем, что в Америке "женщина предпочитает подвергнуться крайней опасности и вытерпеть ужасную боль, лишь бы не отказаться от тех крупиц деликатности, которые не позволяют до конца выяснить причину их заболеваний". Он считал это свидетельством "высокой нравственности". Подобное отношение к проблеме не только мешало врачам исполнять свою работу как следует, но не позволяло и женщинам узнать что-либо о своей анатомии и физиологии. Менструации, к примеру, упоминались редко и считались как врачами, так и женщинами, признаком нетрудоспособности… Викторианцы были также убеждены, что "полная сила сексуального желания редко бывает известна добропорядочной женщине", и врачи (в отличие от авторов порнографических произведений, знакомых, как можно предположить, только с "недобропорядочными" женщинами), как представляется, были весьма плохо информированы относительно женского оргазма...
Рыцарство, благородство, деликатность и невежество, смешавшись между собой, буквально пригвоздили женщину к дому и семье, и даже открытие роли женщины в процессе размножения не сразу повлияло на эту ситуацию. Несмотря на признание равенства, оно было лишь биологическим, прилагавшимся только к матери, а не к женщине вообще. И акцент на материнстве, со всем контекстом домашней жизни, усилился еще больше вследствие широкой популярности в XIX в. академических споров по вопросу "закона матери". "Закон матери" не был абсолютно новой идеей, но в 1861 г. он был выдвинут для обсуждения швейцарским юристом и историком Иоганном Якобом Бахофеном и изложен таким философско-научным языком, против которого викторианцы просто не смогли устоять. Бахофен отрицал "естественное" превосходство мужчины над женщиной, и заявлял, приводя огромное множество исторических и антропологических подробностей, что, когда человечество было еще близко к природе и материнство являлось единственным признанным видом родительских отношений, миром правила женщина, но, когда победил дух, мужчина взял над женщиной верх Прогрессивные круги приветствовали эти теории с большим энтузиазмом. Прямая связь между частной собственностью и подчиненной ролью женщины была особенно привлекательной, и "закон матери" вошел в катехизис социалистов и первых феминисток, став общим местом в любой дискуссии о роли женщины в обществе. Но это ничего не принесло женщине, несмотря на то что "мать" поднялась почти до положения богини.
Несмотря на все это идея о том, что место женщины - в доме, не была изобретением викторианцев. Просто случилось так, что они первыми почувствовали необходимость выразить ее в словах, поскольку женщина XIX в. стояла на грани (правда, только на грани) настоящей самостоятельности, которой невозможно было бы достичь без экономической самодостаточности, реальной или потенциальной. Борьба за финансовую независимость была выиграна не раньше XX века. Во-первых, высшие классы эта проблема не волновала, поскольку брачные и разводные договоры и годовое содержание там тщательно оговаривались и даже совсем сбившейся с пути истинного жене едва ли пришлось бы голодать. Но доктрина "места женщины" серьезно мешала даже незамужним женщинам средних классов, которые могли бы найти работу вне дома, если бы упомянутая доктрина не убеждала работодателей в том, что предоставлять работу благовоспитанной, образованной женщине убыточно. Трудящиеся бедняки вплоть до XX в. не заботились о "месте женщины" просто потому, что не могли позволить себе это. В их случае препятствием являлся индустриальный капитализм. Индустриальная революция разрушила давние прочные устои крестьянской семьи - систему, в которой женщина куда яснее осознавала свою собственную ценность, чем на любом другом социальном уровне: ведь она играла существенную роль в трудовой жизни своей семьи. Женщины низших классов редко обладали самостоятельностью, зато они в достаточно большой степени были свободны. Но развитие промышленности изменило эту ситуацию. Трудящаяся женщина, подобно своему мужу и детям, превратилась в наемную рабочую силу, причем низкооплачиваемую: она получала иногда меньше, а иногда - чуть больше половины того заработка, какой выручал мужчина за ту же самую работу….
Падшие женщины
Вовсе не удивительно, что кроткая и покорная викторианская жена считалась асексуальной. Ее тираническое воспитание, утонченность и "духовность", которые ей навязывали, ее невежество в вопросах физиологии неизбежно приводили к такому эффекту. Даже если женщина не сопротивлялась половым сношениям физически, она нуждалась в очень деликатном обращении, чтобы испытать от них удовольствие. С такой задачей могли справиться далеко не все викторианские мужья. У них были свои проблемы, свои личные склонности, а заниматься любовью с "домашним ангелом", зная, что она тщательно скрывает свое отвращение к этому, едва ли могло быть для них настоящей радостью.
Однако тут на помощь пришел блаженный Августин (в нечестивом союзе со светилами медицинской науки). Отцы церкви считали, что секс, даже в браке, был позволителен только с целью зачатия ребенка, и, хотя это мнение сформировало представления католиков о сексе (и следовательно, о множестве других аспектов повседневной жизни), его влияние было ограничено - во многом благодаря средствам массовой информации и природным инстинктам. Любопытным результатом стало то, что протестанты XIX века, старательно работавшие над улучшением теологической литературы, начали уделять Августину куда больше внимания, чем их предшественники-католики. Мало кто заходил так далеко, как американка Элис Стокхэм, заявившая в 1894 г., что любой муж, который требует полового сношения с женой без намерения зачать ребенка, превращает ее в проститутку. Однако, по общему мнению, мужу не следовало навязывать жене свои животные желания, кроме тех случаев, когда это абсолютно необходимо: лучше всего - раз в месяц, если ситуация совсем отчаянная - то раз в неделю, а в периоды менструаций и беременности - вообще никогда. Не следует, однако, думать, что викторианскими женщинами пренебрегали. В 1871 г. в английской семье среднего класса было в среднем шестеро детей, а в 177 семьях из тысячи было по десять детей и больше. Однако запрет на сношения в периоды беременности и менструаций принуждал мужа и жену к воздержанию примерно в течение шести из первых двенадцати лет супружеской жизни, что, как представляется, не доставляло неприятностей женщинам, но ставило их мужей в очень тяжелое положение.
К счастью или к несчастью, склонность к осуждению была более характерна для женщин, чем для мужчин. Независимо от степени давления в семье, социальные условия не препятствовали мужьям вести активную сексуальную жизнь. Многие мужчины даже чувствовали, что действуют на благо своих жен, удовлетворяя свои половые инстинкты на стороне. Что касается проституток, то для их деятельности существовало даже религиозное оправдание. Блаженный Августин, размышляя на тему секса в саду Эдема, пришел к выводу, что до тех пор, пока не произошел непристойный эпизод с Евой, змеем и яблоком, половое сношение должно было быть холодным, расчетливым и свободным от "неконтролируемого возбуждения"; похоть и страсть возникли только после совершения первородного греха. Доктора XIX столетия довели эту идею до логического завершения. Они объявили, что половые сношения, если они совершаются не слишком часто, спокойно и без всяких бурных эмоций, представляют собой вполне допустимый риск. Иными словами, секс с проституткой, при котором не возникали ни любовь, ни страсть, "обычно считался вызывающим меньшие психические расстройства", чем секс с женой.
Проституция процветала как никогда. К несчастью, статистика недостоверна: было слишком много людей, которым требовалось преодолеть слишком много моральных и политических преград. Полицейская статистика была склонна к преуменьшениям. В Париже 1860-х гг., по оценкам полиции, было 30.000 проституток, что в контексте социальных условий, при которых только за один 1868 год было арестовано более 35.000 нищих и бродяг, выглядит неестественно низкой цифрой. Неофициальные источники оценивали количество проституток числом около 120.000. Сексуальной столицей Европы являлась Вена, где в 1820-х гг. было 20.000 проституток на 400.000 человек населения, т.е. одна проститутка на семь человек. Многие из этих девушек обслуживали исключительно туристов….
Дамы полусвета и ночные бабочки
Девушки, которые в XIX в. шли работать проститутками, обычно поступали так потому, что нуждались в деньгах. На одном конце шкалы находились независимые деловые женщины, которые понимали, что если у них нет собственного капитала, то обеспечить себе хорошую жизнь они могут только с помощью проституции; на другом - молодые вдовы или незамужние матери, способные заработать не очень много, но понимавшие, что, если бы они обратились за пособием по бедности, их почти наверняка бы разлучили с их детьми. Преклонение викторианцев перед материнством имело свои жесткие границы…. ……………………………………………………………………………………………………………………………………………… Проститутке, которая, смирившись с неизбежным, решала достичь высот в своей профессии, требовалась не только красота. Двумя самыми важными факторами были сила личности и честолюбие. Кроме того, далеко продвинуться в Милуоки или в Манчестере было невозможно. Источник денег и успеха находился в больших городах, таких, как Париж или Вена.
Париж в лихорадочный период Второй империи славился блестящими куртизанками. Так называемый "полусвет", общество, примыкавшее к императорскому двору, было открыто для девушек, не принадлежавших к знатному роду, не получивших воспитания и даже не обладавших умом и красотой, подобно великим гетерам прошлого, но научившихся пользоваться своим обаянием, зачастую дерзким, но всегда чувственно привлекательным. Мадам де Помпадур столетием раньше, вероятно, сочла бы их вульгарными, но сотню лет спустя они превзошли бы звезд Голливуда. Они с легкостью находили себе покровителей среди банкиров, финансистов, офицеров и аристократов всех национальностей, которые слетались в Париж как мотыльки на огонь. Их счета оплачивали русские великие князья, турецкие паши и южноамериканские миллионеры. Для уроженки Москвы Ла Паивы (Терезы Лахман) немецкий владелец рудников построил восхитительный дом, в котором лестница была сделана из оникса, ванная - из мрамора, а водопроводные краны - из драгоценных камней. Кора Перл (урожденная Эмма Крауч) была обязана кузену императора принцу Наполеону, известному под прозвищем Плон-Плон, и юному принцу Оранжскому (помимо всех прочих) не только доходами, но и вдохновением, которое помогло ей плясать обнаженной на ковре из орхидей и купаться в присутствии гостей в серебряной ванной, наполненной шампанским. "Если [ресторан] "Провансальские братья" будет подавать омлет с бриллиантами, - замечал герцог де Граммон-Кадрусс, - тогда Кора будет там каждый вечер". Никого не волновало то, что она говорит по-французски с акцентом, что ее лексикон напоминает речь уличных мальчишек и что она интересуется только собой и не скрывает этого. Нигде больше не было такого "полусвета", как в Париже. В Лондоне встречались не менее энергичные дамы, но ни одна из них не была принята в высшем обществе; только более благоразумных куртизанок, которым удавалось поддерживать внешнюю респектабельность, могли принять в аристократических кругах, не уронив при этом ничье достоинство. Классическим примером остается Лили Лэнгтри. …………………………………………………………………………………………………………………………………………… Для проституток следующего разряда верхом достижения были первоклассные публичные дома. В начале XIX в. самым роскошным борделем считался "Фонтан" в Амстердаме, в котором, кроме отдельных комнат, был ресторан, танцевальный зал, кафе и бильярдная, где девушки играли обнаженными, с успехом отвлекая своих противников. Но, несмотря на распространенные легенды, лишь малая толика всех проституток мира работала в борделях: в Берлине вообще не было публичных домов, поскольку число борделей, существовавших там до 1780 г., в результате кампании за чистоту нравов сократилась со 100 до 26, и те впоследствии (в 1844 г.) были закрыты. Повсюду в Европе (особенно во Франции и Бельгии) полицейские ограничения почти не давали девушке возможности уйти из публичного дома, если она уже была там зарегистрирована, так что бордель превращался в тюрьму, отнимая у девушки свободу, которая была одной из привлекательных сторон профессиональной проституции. ………………………………………………………………………………………………………………………………. Естественно, проституткам сначала нужно было найти себе клиентов, и в большинстве городов существовали широко известные "места встреч". Больше всего ярко разодетых в атлас и перья девушек можно было найти в салонах и коридорах театров или в определенном типе казино (представлявших собой скорее танцевальные залы, чем игорные дома). В "Портлендские комнаты" в Лондоне могли попасть только избранные: мужчин не впускали туда без фраков и белых жилетов. Если было уже поздно и театры и казино были закрыты, можно было пойти в так называемый "ночной клуб", куда не допускали пьяниц и простых уличных проституток. Хотя ночные клубы получали доходы от продажи спиртных напитков (клуб Кейт Гамильтон на Лейсестер-сквер славился своим шампанским и мозельвейном, продававшимися по грабительским ценам), состоятельных клиентов привлекали в эти заведения прежде всего девушки-завсегдатаи, и еще с XVIII в. владельцы ночных клубов нашли выгодным рекламировать прелести своих посетительниц. С 1760 по 1793 г., например, владелец лондонского ночного клуба по имени Хэррис издавал ежегодный список, в котором приводились описания лиц, фигур, манер и особых талантов девушек с Ковент-Гарден, посещавших его заведение на Драри-Лейн; как говорят, ежегодно печаталось и расходилось 8000 копий этого списка. Более информативными были такие издания, как "Журнал для гуляк", где в 1790-х гг. печатался "Ежемесячный список распутниц с Ковент-Гарден, или Справочник наслаждений для мужчин"; или недолговечное эротическое издание "Денди", снабжавшее повесу 1840-х гг. информацией примерно такого же рода под заголовками "Заметки о куртизанках" или "Неприкрытый соблазн". …………………………………………………………………………………………………………………………………………… Но опубликовать список любительниц вроде парижских мидинеток было невозможно: это были хорошенькие швеи, шляпницы или нянечки, которые с готовностью соглашались на предложения представительных мужчин и состоятельных пожилых людей и охотно ложились с ними в постель в обмен на цветы, шоколадки, безделушки и оплату увеселений. Неучтенными оставались также многочисленные уличные проститутки и опустившиеся профессионалки всех возрастов, которые брали клиентов на улице на свой страх и риск и получали плату (если повезет) после того, как клиент поспешно удовлетворял свое желание где-нибудь в темной подворотне или переулке. При этом удача не всегда оказывалась на стороне проституток.
Цена греха
Снисходительное отношение викторианцев к проституции вызвало стремительный рост венерических заболеваний. Основными переносчиками болезней были, естественно, проститутки, хотя не всегда из-за их собственной безответственности или невнимания. К примеру, заразить гонореей они могли очень легко, поскольку женщина обычно не замечает первых симптомов этой болезни и передает ее, сама того не осознавая. Мужчина же через два-три дня после заражения начинает чувствовать боль и нарушения в работе органов выделения, и если не станет лечиться, то болезнь может привести к блокировке мочеиспускательного канала. Что касается сифилиса, то мужчины могут нести ответственность за распространение его не в меньшей степени, чем проститутки, которые (будучи профессионалками) знали об этой болезни столько же, сколько и врачи. ………………………………………………………………………………………………………………………………………….. Медицинская наука была бессильна перед лицом новой эпидемии. Врачи даже не знали, что гонорея и сифилис - это два разных заболевания: они считали первую из этих болезней просто ранней стадией второй и лечили то и другое ртутью, что было болезненно, длительно и зачастую неэффективно. Кроме того, они не могли точно сказать, завершено лечение или нет. Многим пациентам, больным гонореей, говорили, что они уже здоровы, хотя на самом деле они еще могли заразить других. Численность пострадавших продолжала расти. В 1830-х и 1840-х гг. в Вене от шести до семи тысяч женщин (по большей части проституток) ежегодно поступали в три общественные больницы с сифилисом или гонореей, а в Лондоне в 1856 г. в трех главных больницах лечились от этих болезней З0.000 человек (мужчин и женщин). В Париже 1860-х годов 60 процентов проституток, отбывавших заключение в женской тюрьме Сен-Лазар, были заражены венерическими заболеваниями. Утверждалось, что в Копенгагене в последней четверти XIX в. каждый третий житель хотя бы раз в жизни болел серьезным венерическим заболеванием, а в Америке в 1914 г. один пессимистически настроенный исследователь заявлял, что более половины мужского населения страны болели гонореей.
В большинстве стран эту проблему старались решать путем контроля за проституцией. И если бы властям удалось обязать всех проституток проходить регулярные медицинские обследования, то количество венерических болезней уменьшилось бы весьма значительно. Но было слишком много непрофессиональных проституток, поэтому задача подобного контроля оказалась неосуществимой даже в странах континентальной Европы, где регистрация проституток была обязательной и властям было по крайней мере с чего начинать. В Британии и Америке не было даже этого. Когда британское правительство (ответственное за порядок в империи, который зависел от вооруженных сил, начавших ослабляться вследствие эпидемии венерических болезней) издало Законы об инфекционных заболеваниях 1864, 1866 и 1869 гг., это даже привело к неприятностям…. С известными профессиональными проститутками и девушками из публичных домов проблем не было, поскольку к регулярным медицинским обследованиям их побуждала забота о собственном здоровье и процветании; но невежественные любительницы и уже зараженные венерическими болезнями уличные проститутки, которые не могли ни заплатить за лечение, ни потерять свои доходы, доставили массу хлопот. Отчаявшись в своих попытках ловить их "на месте преступления", полицейские не нашли другого выхода, кроме как воспользоваться слухами и конфиденциальной информацией. И в многочисленных судебных ошибках равное место занимали злой умысел и настоящие ошибки.
В связи с новыми законами начались возмущения: сложилось странное противостояние между владельцами публичных домов и сводниками, с одной стороны, и добропорядочными дамами - с другой. Это может показаться невероятным, но именно первые выступали за ограничения и суровые меры, а последние осуждали их как нарушение конституционных прав проституток. Человеку конца XX в. показался бы пикантным тот факт, что Джозефина Батлер, жена священника и секретарь Женской национальной ассоциации, критиковала гинекологические обследования за то, что они угрожают скромности девушек, которая на самом деле и так ежедневно попиралась без всяких медицинских процедур. Но дамы приводили разумные аргументы. Обвиняя сильный пол в распущенности, они заявляли, что мужчины не имеют морального права издавать законы против женщин, которых сами и превратили в то, что хотели видеть; в действительности же за подобными аргументами крылась ненависть и страх перед проституцией. Ведь медицинские обследования, изолирующие больных женщин, только усилили бы проституцию как социальное явление. А дамы хотели это явление уничтожить. Восторжествовало благочестие. Законы об инфекционных заболеваниях в 1883 г. были отложены, а три года спустя - отменены, и шумиха, поднявшаяся вокруг этой отмены, отчасти спровоцировала принятие поправки к уголовному законодательству 1885 г., объявившей вне закона не саму проституцию (т.е. получение денег за сексуальные услуги), а сводничество и содержание публичных домов. Раньше полиция могла вмешаться только тогда, когда проститутка (или группа проституток) "раздражала" людей. Эта система работала превосходно, хотя иногда полиция сама удивлялась разнообразию явлений, которые могут раздражать набожного викторианца. Но теперь организованная проституция стала преступлением, и в результате ею стали заниматься преступники. Германия тоже добилась успехов. В начале войны известные ученые сообщили верховному командованию о необходимости обязательного сексуального воздержания и закрытия публичных домов, но было решено, что такая политика поставит нравственность населения под угрозу. Военные публичные дома вскоре распространились вдоль всей линии фронта; нередко они были передвижными и наступали и отступали вслед за войсками. Существовали отдельные бордели для солдат и сержантов и отдельные - для офицеров. На входе в бордель стоял сержант из медицинского корпуса, проверявший документы о состоянии здоровья. Он записывал имя и номер части каждого посетителя, чтобы тот потом прошел медосмотр, выдавал лекарства и мази до и после каждого визита и брал деньги. С 4 до 9 часов пополудни каждую девушку в среднем посещали десять клиентов. В самые напряженные периоды каждому посетителю отводилось всего по десять минут, после чего дежурный сержант кричал: "Следующий!". В то время немецкие врачи знали о венерических заболеваниях не больше, чем было известно в других странах. В Берлине в 1900 г., по официальным данным, 16.000 человек находились на лечении от сифилиса или гонореи, но неофициальные оценки были, как обычно, значительно выше. Один исследователь того времени утверждал, что 37 процентов всего мужского населения Гамбурга и Берлина в возрасте от 15 до 50 лет болели сифилисом и что в среднем каждый мужчина болел гонореей более одного раза. Независимо от достоверности этих данных их было вполне достаточно, чтобы напугать народ, так гордившийся своим тевтонским здоровьем, поэтому именно в Германии были достигнуты первые значительные успехи в исследовании и лечении сифилиса. В 1905 г. в Восточной Пруссии зоологом Фрицем Шаудинном были впервые обнаружены возбудители сифилиса - бледные спирохеты, а в 1906 г. берлинский бактериолог Август фон Вассерман создал систему тестов крови, которая помогла диагностировать сифилис гораздо более определенно, чем раньше (правда, поскольку спирохеты обнаруживались не у всех больных и не на всех стадиях заболевания, диагностирование все же не было безошибочным). В 1909 г. во Франкфурте-на-Майне химик Пауль Эрлих обнаружил, что чудесный целительный эффект дает производная мышьяка (которую он назвал сальварсаном), и, хотя вначале произошел ряд неприятных случайностей из-за сложной методики дозирования, улучшенная версия этого лекарства помогла решить большую часть проблем. В наши дни сифилис лечат не мышьяком, а антибиотиками и сульфаниламидами, но до сих пор он поддается лечению только на первых двух стадиях, а на третьей стадии ткани организма претерпевают необратимые изменения. Лекарство от гонореи искали дольше. В 1879 г. молодой лаборант из Бреслау обнаружил микроб, вызывающий это заболевание, вследствие чего стало возможно сказать наверняка, излечился ли пациент или просто находится в стадии ремиссии; но быстрое излечение гонореи было невозможно до того, как в 1935 г. открыли сульфаниламиды, а в 1941 г. - пенициллин. Однако микробы обладают таким же мощным инстинктом самосохранения, как и человек, поэтому сейчас развились штаммы гонококка, с успехом противостоящие лечению и выдерживающие даже пенициллин. Некоторые антибиотики все же дают результаты, но Всемирная организация здравоохранения пребывает в тревоге. В эпоху случайных половых связей, когда противозачаточные пилюли вытесняют презерватив и когда в США насчитывается до трех миллионов случаев гонореи ежегодно, а во всем мире - до ста миллионов, затруднения с лечением и профилактикой этой болезни могут привести к серьезным последствиям.
Одним неудивительным, но печальным следствием разгула венерических заболеваний в викторианскую эпоху был рост потребности в девственных проститутках, которые заведомо считались чистыми. (Существовал, к несчастью для женщин, даже миф о том, что половое сношение с девственницей исцеляет болезнь.) В начале XIX в. за девственницу в Лондоне назначалась цена в 100 фунтов стерлингов, хотя к 1880-м годам эта цена упала до 5 фунтов, что свидетельствует не о снижении спроса, а об увеличении предложения. Кроме того, подозрительность подсказывала клиентам, что вовсе не каждая "нетронутая девственница" на самом деле является нетронутой. Энтузиасты всегда утверждали, что есть особое удовольствие в том, чтобы лишить девственницу целомудрия, - особый подъем чувств, благодаря сочетанию агрессии, обладания и легкого садизма. Некоторые современные историки, вслед за сумасбродным доктором Дюреном, считают стремление к лишению невинности чисто английским пороком, но история утверждает совсем иное. В некоторые периоды лишение невинности было институционализированным, обычно в форме принадлежавшего королям или феодалам "права сеньора" - т.е. права на то, чтобы провести с новобрачной первую ночь перед тем, как передать ее мужу. Эта практика поддерживалась в Европе вплоть до XI или XII века. Во Франции к XIII в. ее уже считали обычаем минувших времен, но не исключено, что принц (или землевладелец) при желании мог возродить этот обычай. ………………………………………………………………………………………………………………………………………… Девственность невесты была предметом заботы почти во всех обществах на протяжении всей истории…. девственность обычно ассоциировалась с законом и законностью ……………………………………………………………………………………………………………………………………..Т. Стид, английский журналист XIX в. во многом был ответственен за ту одержимость дефлорацией, которая возникла у его соотечественников. В 1885 г. в газете "Пэлл-Мэлл" он опубликовал серию смелых статей, разоблачавших торговлю белыми рабами, под названием "Дань девушками в современном Вавилоне" (Вавилоном в то время звали часть лондонского Вест-Энда, где были сосредоточены увеселительные заведения и процветала проституция). Стид, был своего рода журналистом-детективом, и он неплохо подготовился к написанию своих статей. Кульминацией его деятельности стала покупка девственницы у ее матери и увоз ее в Париж, это предприятие обошлось ему в три месяца тюрьмы, несмотря на то что он при первой же возможности передал девушку Армии Спасения. Все, что ему удалось доказать, - это возможность провернуть подобные дела, но не их регулярность. Однако его заявление о том, что в Лондоне изнасилование девственниц является хорошо организованным и доходным бизнесом, на редкость успешно смогло взволновать кровь читателей. Больше всего на свете викторианцы обожали ужасные истории, когда они никак не касались их лично.
Большинство девушек, по словам Стила, были слишком молоды, чтобы понять, что с ними случилось, и торговля была поставлена на широкую ногу, поскольку первая же встреча девственницы с клиентом превращала ее из девственницы в обычную проститутку. Некоторые бордели, специализировавшиеся на девственницах, находили их на конечных железнодорожных станциях, куда прибывали поезда из провинции; другие считали, что лондонские парки - более выгодное поле для деятельности. Убедить служанку или торговку расстаться с девственностью в обмен на золотую гинею было несложно, хотя иногда девушки начинали сожалеть о своем решении, когда осознавали, что натворили. Поэтому бордели, содержавшие девственниц, обычно находились в некотором удалении от других зданий и были оснащены хорошей звукоизоляцией. В некоторых борделях были врачи, которые удостоверяли девственность по требованию клиента. ……. На самом деле кровотечение - это весьма ненадежное свидетельство девственности, но ... отчетливые следы крови всегда означали для мужчины, что девушка невинна, и в интересах женщины всегда было уметь симулировать потерю девственности. Эти знания очень древние, хотя в средневековой Европе они на некоторое время были утрачены, чтобы возродиться благодаря трудам Авиценны и Альберта Великого, чьи списки "признаков девственности и/или ее нарушения" превратились (без всякого злого умысла со стороны авторов) в бесценное руководство для цирюльников, владельцев бань и отошедших от дел проституток, которые зарабатывали себе на жизнь, восстанавливая девственность тем, кому это требовалось. Чтобы создать убедительное кровотечение, достаточно было использовать клочок губки, смоченный кровью, которая выдавливалась в процессе полового акта; маленький рыбий пузырь, наполненный кровью, давал более эффектный результат, но с ним было труднее обращаться. Оба этих метода были несравненно лучше двух других предлагавшихся идей - кровососущих пиявок и кусочков разбитого стекла. Стягивание вагинального отверстия было более сложной задачей. Иногда отверстие сшивали, но чаще использовали сильное вяжущее средство; в основном рекомендовались пары уксуса, мирровая вода и настои из желудей или терновых ягод. В некоторых борделях профессиональных девственниц подправляли по нескольку раз в неделю, и не только в Лондоне, но и в Париже, Берлине, Нью-Йорке, Сан-Франциско и Новом Орлеане, где на рубеже веков в некоторых публичных домах на церемонию дефлорации приглашались зрители.
Существовали клиенты, которым молодой девственницы было недостаточно: они хотели, чтобы она была совсем девочкой. Во Франции законы против совращения несовершеннолетних были достаточно строги, чтобы противостоять детской проституции, но в Лондоне детские публичные дома существовали еще в XVIII в., хотя девочки, содержавшиеся в них, обычно были 14-15-летнего возраста, что по тем временам было очень близко к зрелости. Более серьезной проблемой в первой половине XIX в. являлись двенадцатилетние проститутки с окраин больших городов, которых родители (если они вообще у них имелись) посылали зарабатывать на жизнь. Большинство таких детей воспринимали жизненные реалии так же естественно, как умение ходить и говорить, и многие из них легко переходили от роли наблюдателя к роли участника. Некоторые приобрели обширные знания от своих отцов и братьев, поскольку и по сей день имеются семьи, спящие по шесть человек в одной постели. Инцест, это древнее табу, превратился в элемент социальной морали, которая не имела смысла, когда речь шла о выживании, и потребности, связанные с ним, позволяли отмести любые сомнения.
С течением времени мужчинам требовались все более экзотические формы сексуального возбуждения, и спрос на малолетних проституток возрастал. Джозефина Батлер, вероятно, не заблуждалась, когда заявила в 1869 г., что из 9000 проституток одного крупного английского портового города, "как показали последние изыскания, 1500 были младше 15 лет, а треть от этого числа - младше 13 лет". Дети, начинавшие обучаться профессии, выбегая из подворотни и дергая мужчину за рукав, были идеальными новобранцами для специальных борделей, процветавших в последние десятилетия XIX в. и в Лондоне, и в Нью-Йорке. Некоторым девочкам впоследствии восстанавливали девственность, чтобы получить новые прибыли; других оставляли дефлорированными, потому что попадались клиенты, находившие особое удовольствие в занятиях сексом с девочкой, которая была молодой по возрасту, но "старой во грехе". Нельзя сказать, была ли судьба этих детей более тяжелой, чем судьба их современников и ровесников, работавших по 18 часов в день в шахтах и на заводах начиная с пятилетнего возраста. Но трагический парадокс заключается в том, что детская проституция развернулась в полную силу как раз тогда, когда законодатели начали делать попытки контролировать эксплуатацию детского труда в более традиционных сферах деятельности.
Возрождение Афинских традиций
Естественно, в позднюю викторианскую эпоху и в эпоху Эдуарда внимание клиентов привлекали не только девушки и девочки, но и мальчики. В Англии существовало даже братство второстепенных поэтов, известных под названием "уранианцы", которым нравилась педерастия в лучших греческих традициях. Эти образованные люди брали мальчиков из рабочих семей под свое покровительство, чтобы любить их, помогать им и руководить ими.
Но такие высокодуховные отношения встречались редко. Независимо от возраста, спрос на гомосексуалистов на фоне общего взрывообразного роста проституции был характерной чертой конца XIX в., особенно в Британии и США. Во Франции он возник гораздо раньше. Хотя французы продолжали сжигать гомосексуалистов и после того, как перестали сжигать ведьм (вплоть до 1725 г.), законы, введенные Наполеоном, к 1860-м годам сделали гомосексуализм и лесбийскую любовь если не совсем обычным, то хотя бы вполне терпимым явлением. В Париже были сотни мужчин, занимавшихся проституцией, в том числе знаменитый гомосексуалист Андре, который, если верить Эдмону де Гонкуру, зарабатывал по 1800 франков за один сезон балов в Опере. (Искусный ремесленник в то время выручал от двух до четырех франков в день, а Кора Перл - 5000 за ночь.) Некоторых мужчин-проституток можно было узнать с первого взгляда: они одевались в женское платье и носили накладные бюсты, сделанные из овечьих легких, сперва они их варили, а затем придавали им нужную форму. "Один из них жаловался мне на другой день, - говорил парижский врач Франсуа-Огюст Вейн, - что кошка съела одну из его грудей, которые он оставил на чердаке, чтобы остудить". Других узнать было труднее, и последствия получались самые неожиданные. Братья Гонкуры писали, что начальник отдела военного министерства приводил такое множество гвардейцев в частный кружок богатых людей, что у правительства возникли подозрения в военном заговоре.
В Германии 40 лет спустя возникло подозрение в еще более опасном заговоре. На рубеже веков ходили слухи, что страна управляется кликой гомосексуалистов, которые отстранили от императора более ответственных (т.е. гетеросексуальных) советников; эти слухи усилились, когда граф Гюнтер фон дер Шуленбург разослал аристократам-гомосексуалистам циркуляры с предложением присоединиться к Обществу дружбы и Лиге защиты, которые он намеревался создать. В 1906 г. Максимилиан Харден, издатель берлинской газеты "Die Zukunft", решил открыть глаза на этот опасный союз всей публике, включая самого императора. Эти люди, по его словам, составили "товарищество, более сильное, чем монашеские ордена или вольные каменщики, более сплоченное и превратившееся в религию, государство, класс, который объединяет самых разных, самых разнородных людей в братскую лигу, созданную, чтобы атаковать и защищать. Людей этого сорта можно встретить повсюду: при дворе, среди высших армейских и военно-морских чинов, в редакторских конторах крупных газет, среди торговцев и учителей... Все объединяются против общего врага". Несмотря на все усилия Магнуса Хиршфельда, знаменитого берлинского сексолога, рассматривавшего гомосексуалистов как "третий пол" и считавшего, что они должны находиться под защитой закона, а не преследоваться, гомосексуалистов в обществе ненавидели. Люди учились узнавать их на улицах и всячески унижали; их презрительно называли "стосемидесятипятниками" - по 175-му параграфу немецкого уголовного кодекса, направленного против мужчин-гомосексуалистов.
Положение гомосексуалистов в Англии было более неоднозначным, поскольку англичане возвели в степень высокого искусства умение не обращать внимания на гомосексуальность в тех людях, которых они любили и уважали, но в то же время осуждали гомосексуальность среди чужаков (иностранцев и британского пролетариата) и отщепенцев (таких, как Оскар Уайльд). И, хотя в вопросах секса англичанин викторианской эпохи страдал скорее от самообмана, чем от лицемерия, в случае гомосексуализма он подошел к самой границе между этими двумя недостатками. Одной из причин этого, несомненно, было то, что вплоть до 1861 г. за гомосексуализм полагалась смертная казнь (по крайней мере, по закону). Как и во всех законодательных системах, где "закон" является порождением эволюции и прецедента, в английской системе была масса недочетов и белых пятен. "Публичная" содомия предполагала присутствие третьего лица, но содомия сама по себе точно определена не была. В XVIII в. некоторых неудачников арестовывали за то, что те позволили себе зайти несколько дальше трансвестизма. В 1828 г. появился новый закон, касавшийся преступлений против личности, в котором утверждался принцип, что "каждое лицо, виновное в омерзительном преступлении содомии, совершенном с мужчиной или с любым животным, подлежит смерти как преступник", - а далее отмечалось, что если раньше преступники, обвиненные в содомии или насилии, часто могли спастись по причине "сложностей в доказательстве вины в совершении этих нескольких преступлений", то в будущем вовсе не нужно будет "доказывать, что имело место семяизвержение: плотское познание должно считаться совершенным после доказательства одного лишь проникновения". В 1861 г. смертная казнь была заменена тюремным заключением (от 10 лет до пожизненного). Но эта уступка гомосексуалистам была лишь случайной. С 1826 по 1861 г. парламент тщательно старался свести на нет численность главных преступлений и сократил ее от 200 до четырех (государственная измена, убийство, пиратство и преступления против Закона защиты судоверфей), и гомосексуалисты заняли в списке преступлений далеко не первое место. Те же, кто обладал достаточным благоразумием, чтобы скрывать свои наклонности, вероятно, почувствовали себя в гораздо большей безопасности, чем когда-либо. Но затем наступила катастрофа. В 1885 г. была принята поправка к уголовному законодательству. В парламент поступила просьба обеспечить "защиту женщин и девушек, подавление проституции и так далее", и вначале о гомосексуализме речи не было. Вероятно, статья, включенная на более позднем этапе и принятая практически без обсуждения, являлась неверно сформулированным предложением покончить не только с женской, но и с мужской проституцией. Но в результате статья поправки гласила, что "любое лицо мужского пола, которое в общественной или частной ситуации совершает, или участвует в совершении, или обеспечивает, или делает попытки обеспечить совершение любым лицом мужского пола любого нечестивого акта с другим лицом мужского пола", подлежит двум годам тюремного заключения с каторгой или без нее. Это означало, что даже интимная, тайная гомосексуальная связь, и даже такая, которая была прервана до полового акта, подпадала теперь под уголовное законодательство. Это был картбланш для шантажистов, который не утратил актуальности и по сей день, несмотря на то что в 1967 г. гомосексуальные отношения между сознательными взрослыми людьми (кроме служащих в армии, на флоте и в полиции) были легализованы. Закон 1885 г. произвел эффект, противоположный возлагавшимся на него ожиданиям. Непрофессиональному гомосексуалисту теперь угрожала не только опасность тюремного заключения. Из-за ставшего более легким наказания приговоры стали выноситься тоже с большей легкостью, а огласка, которую получало слушание дела в суде, могла представлять не меньшую угрозу, чем само тюремное заключение. Но у профессионала не было репутации, которую можно было бы потерять, а двухгодичное заключение казалось ему смешным по сравнению с десятилетним или пожизненным.
Мужчине, занимающемуся проституцией, всегда жилось легче, чем женщине, - его труднее было распознать, даже когда он снимал клиента. Если гомосексуалисты не вели себя назойливо, полиция оставляла их в покое….
Это похоже на преувеличение. В течение 50 лет, охватывающих середину прошлого века, спрос на гомосексуалистов-проституток был невелик просто потому, что социальное давление стремилось направить бисексуальность в гетеросексуальное русло и роль клиентов проституток-мужчин могли выполнять лишь 4-5 процента врожденных гомосексуалистов. Некоторые викторианцы, несомненно, осознавали свою бисексуальность и намеренно подавляли гомосексуальный аспект, но очевидно, что большинство мужчин оставались латентными гомосексуалистами. Численность гомосексуалистов в этот период в Британии оценить трудно, поскольку существовала мода на крепкую мужскую дружбу, которая не только помогала сублимировать гомосексуальные потребности, но во многих случаях просто служила маской для гомосексуальных отношений. Поскольку в самом крайнем случае они допускали, по словам Германа Мелвилла, всего лишь некоторую степень "сладчайших сантиментов, которые приняты между разными полами", такие отношения считались вполне приемлемыми и даже трогательными. Но к 1880-м годам, накануне конца эпохи, охарактеризовавшегося реакцией против чопорной респектабельности предшествующих десятилетий, младшее поколение начало культивировать несколько нетрадиционный тип отношений. Английские общественные школы, в которых мальчики содержались в монашеском затворничестве, всегда были питомником гомосексуального опыта, который обычно сходил на нет, когда ученики заканчивали школу. Но теперь этот опыт стали переносить и во взрослую жизнь. У.Т. Стид в своих заметках во время скандала, разразившегося вокруг Оскара Уайльда, сделал ценное замечание: "Если бы каждый, кто виновен в грехе Оскара Уайльда, попадал в тюрьму, то мы бы стали свидетелями удивительного переселения обитателей Итона, Хэрроу, Рэгби и Винчестера в тюремные камеры Пентонвилля и Холлоуэя. Ведь мальчики в общественных школах свободно подхватывают привычки, за которые их потом могут приговорить к каторге". Вслед за Итоном и Хэрроу часто следовали мужские колледжи Оксфорда и Кембриджа. Только в 1970-х годах, когда наконец стало возможно безопасное признание, выяснилось, что почти на протяжении столетия в сфере высшего образования существовало мощное подводное течение гомосексуализма. Очевидно теперь также и то, какому шантажу были подвержены высшие посты в дипломатии, правительстве и администрации, занимаемые мужчинами, воспитанными в подобной среде.
Английский порок
Французы в XIX веке называли гомосексуализм "немецким пороком", а самобичевание, с таким же непринужденным безраличием к точности, - "английским пороком"; сексологи Германии и Англии, воодушевляемые своеобразным извращенным ура-патриотизмом, с превеликой охотой приняли эти термины и стали искать им оправдание. Закрыв глаза на такие нелепые исключения, как де Сад, Руссо и религиозно-эротические самобичеватели средневековой Испании, англичане радостно объявили, что за превращение джентльменов в извращенцев ответственны в первую очередь общественные школы. С детства обученные надзирателями и школьными учителями, следовавшими правилу "пожалеешь розгу - испортишь ребенка", старшеклассники (как утверждалось) привыкали к такому положению вещей и в зрелые годы продолжали нуждаться в хорошей порке, чтобы разогреть кровь.
По сути дела, если для того, чтобы человек вырос мазохистом, достаточно было бы только регулярной порки в детстве и в школьные годы, то самобичевание могло бы стать не столько излюбленным спортом аристократов, сколько международной пандемией. Кроме Индии и некоторых племенных сообществ, во всех странах и во все времена с детьми обращались с такой жестокостью, какая в наши дни была бы почти преступной. Очевидно, что между теми, кто орудовал розгой, были существенные различия: если мальчика порола молодая няня или воспитательница, относительно которой у него могли возникать сексуальные фантазии, или школьный учитель, которого он боготворил в отроческом возрасте, то вполне вероятно, что во взрослой жизни он мог продолжать считать бичевание мощным возбуждающим средством. Но в подавляющем большинстве случаев это извращение на самом деле проистекало из определенной внутренней тяги к мазохизму.
Мазохизм был впервые определен в конце XIX в. австрийским полицейским доктором и психиатром Ричардом фон Крафт-Эббингом. Его труд "Psychopatia sexualis" (1886) представлял собой исследование патологий сексуального поведения. Наиболее шокирующие подробности автор предусмотрительно перевел на латынь. Вскоре работа превратилась в настольную книгу любителей порнографических произведений, которым удавалось раздобыть хороший латинский словарь. Поскольку получение сексуального удовольствия от причинения боли было названо в честь маркиза де Сада, Крафт-Эббингу показалось вполне резонным назвать получение удовольствия от подвержения боли и унижениям в честь самого знаменитого проповедника такого извращения - Риттера Леопольда фон Захер-Мазоха, австрийца, который в 1870 г. начал издавать романы и рассказы о приключениях мужчин, которым требовалась женщина, способная причинять им боль. Самой знаменитой книгой Захер-Мазоха была "Венера в мехах", которая раз и навсегда установила перечень основных орудий арсенала мазохиста. Ванда, жестокая, властная, одетая в меха женщина, заманивает своего любовника Северина в ловушку, связывает его, а затем предстает перед ним с кнутом в руках. Меха, кнут и сатанинская (но обязательно аристократическая) красота были лейтмотивом произведений Захер-Мазоха. "Красавица бросила на своего обожателя странный взгляд своих зеленых очей, ледяной и убийственный, затем она пересекла комнату, медленно накинула на плечи восхитительный просторный плащ из красного атласа, пышно отороченный королевским горностаем, и достала из ящика туалетного стола кнут с длинным хлыстом и короткой рукояткой, которым она обычно наказывала своего мастифа. "Ты этого хочешь, - сказала она. - Тогда я тебя выпорю". Все еще стоя на коленях, ее любовник воскликнул: "Выпори меня! Умоляю!". Захер-Мазох не был первым мазохистом в истории литературы. Существовала давняя литературная традиция "роковых женщин", которые порабощали мужчин и даже, подобно самкам пауков, убивали своих любовников. И мужчинам это очень нравилось. До XIX века определенного стереотипа хищной феминистки не существовало, но викторианский коктейль из куртуазного этикета и интимного греха привел к необходимости создать такой стереотип.
"Я люблю величие человеческого страдания", - сказал граф Альфред де Виньи (которому не довелось испытать его в сколь-либо значительной степени), и его современники, согласившись с благородством этого утверждения, не смогли заметить всей его актуальности в условиях жизни низов общества после индустриальной революции. Многие из этих современников, как бы для компенсации садистского пренебрежения, на котором лежит ответственность за миллионы страдальцев, подвергали себя особому типу искусственной мазохистской игры. Все материалы были под рукой: они содержались в готическом образе куртуазной любви, где любящий жестоко страдал от недоступности своей возлюбленной; в XIX веке эта идея разрослась до неестественных, гротескных пропорций. В начале века (под влиянием байронизма) существовала недолговечная мода на "рокового мужчину", но в середине века она уступила место моде на "роковую женщину", власть которой заключалась в боли. Такая женщина представляла собой противовес викторианскому "домашнему ангелу", и мужчина, помыкавший кроткой и уступчивой женщиной в семье, терпел от нее в свою очередь аналогичные унижения.
Тему "английского порока" в литературе первыми стали разрабатывать французы. Тип "роковой женщины" был сформирован Теофилем Готье в его слегка эксцентричном образе Клеопатры - сластолюбивой царицы, женщины, обладавшей исключительной жестокостью и варварской интуицией, которая каждое утро приказывала убивать очередного любовника, с которым только что провела ночь. Последователи Готье воспевали Ниссию (своего рода восточную леди Макбет), Иродиаду, Елену Троянскую и царицу Савскую. Несколько более утонченным образом Проспер Мериме превратил Испанию в питомник "роковых женщин", хотя к концу века в этом отношении стали предпочитать Россию.
Но самые экзотические образцы "красоты, пришедшей прямиком из ада", создал безупречный английский джентльмен Элджернон Чарльз Суинберн. Суинберн (чей маниакальный мазохизм до сих пор определяют в биографических справочниках как "склонность к излишествам") считал, что мужчина должен стремиться к тому, чтобы стать "бессильной жертвой яростной страсти прекрасной женщины", женщины, вероятно, похожей на "Долорес, нашу госпожу чувственной боли", обладательницу "холодных век, за которыми скрываются самоцветы тяжелых очей, что смягчаются так редко; и тяжелых белых членов, и жестоких алых губ, подобных ядовитому цветку...", в чьем присутствии "боль таяла в слезах и была наслаждением; смерть истекала кровью и была жизнью". Захер-Мазох и в подметки не годится такому джентльмену.
Но литературные светила мазохистского пантеона были романтиками, для которых "роковая женщина", размахивающая кнутом, означала нечто большее, чем просто боль. Романтики жили в мире грез, более богатом и красивом, но не более реалистичном, чем современные фильмы ужасов. Однако встречались и мазохисты другого рода, для которых самобичевание было жизненной необходимостью. Такие мазохисты иногда были пресыщенными извращенцами, иногда - угнетенными импотентами, иногда - неотесанными грубиянами, которых Ипполит Тайн, французский философ и критик, описывал как "животное в человеческом облике, находящее высшую степень удовольствия в чувственности и беспорядке". Тайн утверждал, что пристрастие англичан к розге вызвано чрезмерным употреблением алкоголя и красного мяса, но настоящие причины мазохизма были скорее психосоматическими. У определенного типа людей острая физическая боль не угнетает, а стимулирует нервную систему, что вызывает сексуальное возбуждение. Такой же эффект может производить ярость, поэтому мазохисты подобного рода могут легко превращаться в садистов.
Среди мазохистов-романтиков частыми явлениями были воображаемые сцены насилия и личные соглашения; но функциональный тип мазохиста нуждался в проститутках. Если же не хватало денег, то такой мазохист находил утешение в порнографических произведениях, на которых специализировались англичане: "Пирушки леди Бамтиклер", "Танец мадам Бечини", "Романтика наказания, или Откровения школы и спальни" и т.д. Специально для хозяев публичных домов и независимых проституток, которые стремились удовлетворять любые потребности клиентов, существовали пособия по бичеванию. В них рекомендовалось "иметь под рукой книжку с описанием сцен порки в драматической форме, и, когда ваш посетитель потребует, вы можете дать ему эту книгу и спросить, что бы ему больше всего хотелось осуществить". Далее, следовало выбрать, во что одеваться. "Выставка женщин-бичевательниц" не одобряет полную наготу и рекомендует наготу частичную, которая является лучшим способом "достичь высшей степени удовлетворения [клиента]". Хороши были меха, подходило также облачение монахини, шелковые чулки с золотыми нитями, туфли с блестками и белое шелковое одеяние с белым кружевом и белыми подвязками.
Сексуальное бичевание, согласно непревзойденному доктору Дюрену, требует "большой деликатности и определенного мастерства". В начале XIX века в Лондоне своим мастерством славилась миссис Колетт, но вскоре ее затмила Тереза Беркли, настоящая перфекционистка, верившая, что качество работы в первую очередь зависит от качества инструментов. В своем доме близ Портленд-Плейс, она держала розги в воде, "чтобы они были зелеными и гибкими. У нее была дюжина тонких, длинных плетей, дюжина плеток-девятихвосток, различные виды гибких хлыстов, усеянных иглами, кожаные ремни, скребницы и ремни из воловьей шкуры, усаженные гвоздями, загрубевшие и жесткие от постоянного употребления, розги из падуба и колючие прутья растения, называемого "куст палача". Летом она наполняла стеклянные и фарфоровые вазы зелеными стеблями крапивы". Миссис Беркли могла доставить удовольствие настоящему мазохисту. Но самым крупным ее изобретением (в 1828 году) стала "лошадка Беркли", представлявшая собой раздвижную лесенку (чтобы можно было подогнать ее высоту под рост клиента) с подпорками и удобной обивкой. Клиента привязывали к ней так, чтобы его лицо выглядывало из одного отверстия, а гениталии - из другого. "Госпожа" стояла позади и хлестала клиента по спине или ягодицам, в соответствии с его предпочтениями, а спереди сидела полуголая девица, ласкавшая его гениталии. "Лошадка Беркли" оказалась чрезвычайно доходным изобретением и принесла своей создательнице за восемь лет 10.000 фунтов стерлингов прибыли, что по тем временам было весьма солидной суммой."
Отправлено: 01.03.09 12:53. Заголовок: Ой, девочки, как же ..
Ой, девочки, как же повезло нашим мамзелькам-то с нашими красавцами!
"Особо жестокие гонения викторианство возводило на чувственность – здесь святошеству и ханжеству не было предела.
Мужчины и женщины обязывались забыть, что у них есть тело. Даже отдалённые речевые намёки на что-либо из этой области – исключались. Единственными участками поверхности тела, которые разрешалось открывать, были кисти рук и лицо. Мужские брюки викторианского фасона имели спереди глухой клапан, сбоку - разрез со шнуровкой, внизу - штрипки. Женские платья тоже были глухие, закрытые, скрадывавшие фигуру, с кружевными воротничками до ушей, оборками, рюшами и буфами. Пуговицы допускались лишь на верхней одежде. Вышедший на улицу мужчина без высокого стоячего воротничка и галстука, женщина без перчаток и шляпки – считались голыми.
Происходившее в супружеских спальнях обязательно драпировалось большим количеством ткани, должно было совершаться в полной темноте, в молчании и при старательно изображаемом равнодушии к происходящему. Какие-либо предварительные разъяснения для неопытных юных особ считались недопустимыми. Это часто приводило к печальным последствиям, вроде попыток самоубийства после первой брачной ночи.
Жертвой интимного ханжества едва не стал известный английский писатель и искусствовед викторианской эпохи Джон Рёскин (1819-1900). Образованный и свободомыслящий человек, он, как выяснилось, не знал элементарных вещей. Довольно поздно женившись, Рёскин вечером после свадьбы застал супругу в неприбранном виде за туалетом - и узрел деталь женской анатомии, о существовании которой не подозревал («треугольник Венеры»). Увиденное его так потрясло, что он впал в нервную импотенцию и принялся жаловаться друзьям: моя жена страдает ужасным физическим недостатком, прямо-таки уродством, какой кошмар, что делать, я несчастнейший человек на свете! Выведав подробности, друзья сперва подняли его насмех, затем затащили в бар, отпоили виски и растолковали: старик, всё в порядке, это не уродство, это как у всех, просто ты, искусствовед замученный, привык пялиться в музеях на гладкие мраморные статуи и никогда прежде не видел живых голых баб… Вскоре в личной жизни Рёскина всё наладилось. Если не считать того, что сплетня вышла за пределы дружеского круга, и некоторое время над искусствоведом потешался весь Лондон.
Беременная женщина являла собой зрелище, глубоко оскорблявшее викторианскую нравственность. Она вынужденно запиралась в четырёх стенах, скрывала свой позор от самоё себя с помощью платья особого покроя. В разговоре ни в коем случае нельзя было сказать о женщине, ждущей ребёнка, что она pregnant (беременна) – только in amazing state (в интересном положении) или in hilarious expectation (в счастливом ожидании). Публичная демонстрация нежных чувств к младенцам и детям считалась неприличной. Викторианская мать редко сама вскармливала своего ребёнка – для этой плебейской нужды нанимались кормилицы из простонародья.
Викторианское ханжество иногда прямиком толкало женщин в объятия смерти. Все врачи в те времена были мужчинами. Считалось, что заболевшей женщине лучше умереть, чем позволить врачу-мужчине произвести над ней «постыдные» медицинские манипуляции. Врач иногда не мог поставить толковый диагноз, ибо не имел права задавать пациентке «неприличные» вопросы. В тех случаях, когда необходимое врачебное вмешательство дозволялось высоконравственными родственниками, врач вынуждался действовать буквально вслепую. Известны описания медицинских кабинетов, оборудованных глухими ширмами с отверстием для одной руки – дабы медик мог посчитать пульс пациентки или коснуться лба для определения жара. А приглашать врачей-мужчин к роженицам англичане с душевными муками начали только в 1880-х годах. До этого родовспоможением занимались повитухи-самоучки и немногочисленные акушерки. Чаще дело предоставлялось естественному ходу, по принципу «как будет угодно Всевышнему».
Викторианские нравы отнюдь не опутывали английское общество целиком, сверху донизу. Они царили главным образом в среде нетитулованного дворянства и городской и сельской буржуазии.
Высшая титулованная аристократия с высоты своего положения и почти полной независимости спокойно плевала на моральные строгости эпохи, позволяла себе потешаться над ними. Разумеется, английские лорды и пэры викторианской эпохи уже не были похожи на своих предков XVII-XVIII веков – бунтовщиков, заговорщиков, высокородных пьяниц и знатных дебоширов. Государственную лояльность, верность трону, внешнюю порядочность они блюли свято. Но за свои привилегии и вольности, добытые во многовековой борьбе с абсолютизмом, держались не менее прочно. И не желали жить в своих поместьях по монастырскому уставу, разработанному благочестивой королевой.
Английские низы – городской и сельский работный люд, крестьяне, батраки, моряки, солдаты, уличный плебс – зачастую вообще не имели представления о нравах, царящих наверху. У них, низов, были свои сложившиеся представления насчёт того, что такое хорошо и что такое плохо. Английские простолюдины много и тяжело работали; поработав, отдыхали как умели – выпивали и закусывали, орали песни, плясали до слома каблуков, неприлично выражались при женщинах, дрались, богохульствовали и предавались блуду. А также женились, выходили замуж, рожали и воспитывали детей. То есть вели себя как нормальные люди в нормальной для них атмосфере, не были склонны обставлять своё бытие лишними условностями и сложностями – сложностей им и без того хватало. "
Ой, девочки, как же повезло нашим мамзелькам-то с нашими красавцами!
Это мамзельке повезло с ее графом, что у них лубофф такая, что у них головы не замарачиваются. А все остальные действуют согласно принятым нормам в принципе. Это только Раулька у нас по проституткам ходить отказывается почему то, а ведь в его возрасте и в его положении это совершенно нормальное явление.
Отправлено: 01.03.09 13:36. Заголовок: marina пишет: . А в..
marina пишет:
цитата:
. А все остальные действуют согласно принятым нормам в принципе.
Гы, ну пока еще никто не действует: пока не дошли до такого этапа отношений хотя... тот же Этьеша и Никушка.. (ну тут ситуация немного другая)... а еще Мадам Жири и де Сандра тоже замарачиваются Судя по статье, там даже не целовались по-настоящему, так что мамзели наши шикуют marina пишет:
цитата:
Это только Раулька у нас по проституткам ходить отказывается почему то, а ведь в его возрасте и в его положении это совершенно нормальное явление.
Удар в солнечное сплетение А он извращенец - ему не нравятся проститутки
Отправлено: 01.03.09 15:01. Заголовок: marina пишет: А пус..
marina пишет:
цитата:
А пусть походит по тем злаяным местам, где она так любила бывать, переодеваясь в мужскую одежду. Неужели знакомых не осталось?
Это в далеком прошлом - еще не хватало, чтобы Анриша об этих походенбках узнал да еще мотив походеньок А какие знакомые, если она переодевалась мужчиной?
Все даты в формате GMT
-5 час. Хитов сегодня: 8
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Эх... красота! 
хотя... тот же Этьеша и Никушка.. (ну тут ситуация немного другая)... а еще Мадам Жири и де Сандра тоже замарачиваются 
Если бы знала где ты эти советы раздобыть 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума