Джерард Батлер

Глава 29, последняя, в которой расставлены все точки над «i»

Поцелуй.
Теплый, радостный, нежный, ласковый, мягкий, счастливый, глубокий, страстный, долгий…
Не мне предназначенный.
И меня тянет назад, со страшной силой тянет прочь… Миг – и я ударяюсь о соседнее – целое – зеркало, а передо мною – стройная девичья фигура в грязном белом платье. За ней – Эрик, и я ловлю его изумленный взгляд.
- Кто ты? Призрак? – я вижу, как шевелятся его губы, и ничего не понимаю.
Девушка оборачивается.
Кристина.
А я?
Что со мной?
Я поднимаю левую руку и безучастно рассматриваю полупрозрачные пальцы. Спокойно смотрю в зеркало. На себя – призрачную фигуру в некогда белом, заляпанном кровью свадебном платье.
Вот и все.
Нет нужды в объяснениях – теперь Эрик может сам убедиться, что ему не лгали. Что все сказанное было правдой.
Но почему-то от этого не легче.
За что? Ну, за что?
На самом деле, понятно: счастливый конец, считай, наступил, а значит, спасибо, в ваших услугах более не нуждаемся… Мавр сделал свое дело, мавр может уходить.
Господи, как же больно!
- Белл, это ты? – глаза Крис расширены в изумлении.
Будучи не в силах вымолвить ни слова, я киваю.
- Эрик, это же Белл! Помнишь, мы пытались тебе сказать? Про женщину из другого времени? Это она! Все это время мы были вместе – здесь, - Кристина прижимает ладонь к груди, - и тут, - рука перемещается на лоб. Ее лицо сияет. - Вот, значит, какая ты… Но почему?..
Я пожимаю плечами.
- Наверное, пришло время.
Собственный голос кажется чересчур хриплым и грубым. Надо же, я отвыкла от звука своего голоса…
- Погоди, Кристина… Так это все – правда? Все, что ты мне рассказала на маскараде? – Эрик пристально смотрит на меня. Слишком, может быть пристально, и мне невольно хочется закрыться, заслониться от этого обжигающего пламени…
- Не я, - смеется Крис, - мы. Нас было двое тогда, понимаешь? Если бы не Белл, я бы сейчас уплывала с Раулем, оставив тебя здесь оплакивать разбитые мечты. Благодаря ей все изменилось… благодаря ей стало возможным наше счастье. Но я не понимаю, почему мы разъединились. Мы уже слились в одно, а теперь нас опять двое.
- Это она меня лечила? – Эрик по-прежнему обращается к Кристине, старательно игнорируя меня. А мне уже почти не больно. Подумаешь – узнала, каково чувствовать себя диковинной зверушкой, выставленной на обозрение: все только косятся, но смельчаков, готовых посмотреть прямо, не найдется.
- Да! И она готовила спагетти. Но я теперь тоже умею. И многое другое. Но это трудно объяснить… Мы обе были… Мысли, чувства… Опыт… Знаешь, Белл ведь не певица, и тут я помогала ей. Но куда больше – она мне. А сейчас так пусто… словно я лишилась части себя. Самой важной части. - Кристина поежилась.
- Это ведь она любит меня? – вдруг спрашивает Эрик.
Кто о чем…
- Почему? – искренне удивляется Кристина. - Мы обе. Но Белл дольше… Поэтому она здесь. Белл, возвращайся обратно.
Так. Пора заканчивать эту комедию. Пусть уходят. Похоже, я тоже не задержусь в этом мире. Но им об этом знать не нужно. Во многих знаниях многие печали – теперь я вижу это как никогда ясно. Пусть Крис еще немного пробудет в уверенности, что я вернусь. А после Эрик ее утешит.
Я ничего не скажу. Не скажу о тоске, заполонившей мое сердце. Пусть уходят счастливыми.
- Вы обязательно должны мне рассказать… – Эрик в задумчивости переводит взгляд с меня на Крис и обратно.
- Но не сейчас, - прерываю я. – Идите, выбирайтесь. А я, пожалуй, шугану полицейских, чтобы им неповадно было в другой раз соваться в подвалы.
- Как? Как ты собираешься напугать этих твердолобых…? – удивляется Кристина.
А я знала, что она так скажет. Выходит, связь все еще работает? Хоть чуть-чуть?
- Элементарно, - я усмехаюсь и вынимаю кинжал. – Они хотели Призрака Оперы – они его получат.
- Боже! – заливается Крис, - Ты их до инфаркта доведешь. Пожалей…
- Они много жалели? – парирую я. – Давай, Кристина, вали кулем отсюда, пока я не разозлилась по-настоящему. И мужа захвати…
Я против воли устремляю взор на Эрика, стремясь вобрать его в себя, запомнить навсегда таким – растерянным от свалившейся на него информации и невозможно счастливым, потому что с ним рядом… Кристина. Его любимая Кристина.
Не я.
Ну, и хватит сожалений.
Плакать неконструктивно, с усмешкой напоминаю я себе.
- Но как же?.. – не унимается Крис.
- Я догоню вас, ничего, - успокаиваю я ее.
Наконец, они скрываются в проходе, распределив между собой багаж и прихватив по свечке. Занавес опускается. Мне здесь тоже оставаться не следует. Я пролетаю сквозь решетку, даже не почувствовав ее, и устремляюсь на поиски полицейских.
Вот они, голубчики, сумели пробиться через кордон из моих «повстанцев». Что ж, вы сами напросились…
Прячусь за углом, выжидаю, пока подойдут поближе. Суровые, смелые, на лицах – решимость захватить Ужас подземелий. Будут вам и подземелья, и ужас, и «Восставшие из ада». Причем, все части одновременно. Я резко выплываю из стены и разражаюсь зловещим хохотом, многозначительно поигрывая кинжалом.
Остановились. Остолбенели. А кто сказал, что перед переходом на следующий уровень не будет финального босса?
- Трепещите, смертные! – завываю я. – Вы потревожили дух Оперы и заплатите за это кровью! Вы посмели осквернить мою обитель, сожгли мой храм… Просите пощады!
Лица… белые, как полотно. Белее снега, мертвее черепов в парижских катакомбах. Пистолеты дрожат в судорожно стиснутых пальцах. Все эти отобранные покойным комиссаром головорезы, кажется, впервые в жизни искренне и с большим чувством молятся.
- Помилуй! - И толпа валится на колени в мутную воду канала. – Пощади нас! – И руки шарят по груди в поисках крестиков. – Мы не знали!
- Отпусти нас, грешных, - умоляет совсем молоденький парнишка, - мы восстановим твою обитель.
Замечательная идея, кстати.
- Клянитесь! – я воздеваю над головой руки с кинжалом. – Клянитесь жизнями самых дорогих вам людей! И помните: если нарушите клятву, они умрут! А потом я приду за вами…
- Клянемся! Клянемся!
Чувствую себя Арамисом.
- Тогда я отпускаю вас, - я царственно помаваю дланью, - но помните… помните обо мне…
Секундное замешательство – и массовое бегство, сопровождаемое криками: «Привидение! Призрак! Настоящий Призрак Оперы! Мы его прогневали! Смилуйся над нами, небо!» Да, эта ночь врежется им в память, они еще внуков будут мною пугать…
Мне приходит в голову еще идея. Директора. Если они, конечно, не сбежали из здания. Сколько прошло времени?
И я понимаю, что чувствую их присутствие. Будто под кожу вшили компас. Они в холле. Он задымлен, но огня нет.
И я стрелой лечу туда.
- Ришар Фермен! Жиль Андре! Как вы посмели тронуть своими грязными лапами храм искусства?
Мое появление для них как гром с ясного неба.
- К-кто ты? – заикается Андре.
- Эриния, - разнообразия ради представляюсь я. – Бойтесь! Комиссар уже расплатился за свое преступление, теперь ваша очередь! – и замахиваюсь кинжалом.
- Это видение, - шепчет Фермен, - мы наглотались дыма…
Но я помню холодную поверхность зеркала под спиной, а это значит, что и я могу воздействовать на этот мир. Я подплываю поближе и касаюсь лезвием его горла.
- Это тоже видение? Когда полиция обнаружит ваши трупы, они вряд ли смогут списать это на самоубийство. Если опознают вас после того, что я сделаю с вами!
Кажется, подействовало. Эти тоже бухнулись на колени. Просто трагедии Шекспира наяву.
- Чего ты хочешь? – трясутся, голубчики.
- Вы отправитесь в Сюрте с повинной, - и, предупреждая мольбы о снисхождении, - признаетесь во всем и перестанете обвинять Призрака. Вы поняли? Я буду следить за каждым вашим шагом. В случае если вы этого не сделаете, берегитесь… однажды можете проснуться с перерезанным горлом.
Черт, всегда хотела это сказать!
Директора кивают, подобно китайским болванчикам, и униженно отползают по паркету в сторону выхода.
Что ж, здесь мне делать больше нечего.
Удовлетворенная, я взмываю вверх, пролетая сквозь перекрытия. Я хочу в последний раз облететь зрительный зал и увидеть Париж с крыши оперного театра. Вряд ли кто-нибудь вообще когда-нибудь поднимется сюда еще раз. Только я. Истинный Призрак Оперы на крыше театра, стремительно уходящего в историю.
Часть пожара явно затушили, но зал выгорел знатно. Вот лежит на сцене закопченная разбитая люстра, похожая на неведомое морское чудище, выброшенное на берег. Почерневшие от огня кресла. Статуи в патине сажи. Расписной потолок, рассеченный цепью, будто шрамом. Ярусы роскошных лож…
Прощайте. Прощайте все.
Я подлетаю к колосникам. Они пострадали сильнее всего. Вон то место на рабочей галерее, где я впервые встретилась с Призраком. А тут я угостила его пирожными.
А здесь мы в первый раз поцеловались…
Из моих глаз льются невидимые миру слезы. Я провожу призрачной рукой по обугленному дереву. Вскоре лишь моя память будет бережно хранить эти воспоминания. Их я не отдам. Это будет только мое. Как детский секрет из пары цветных стеклышек и красивого камушка, зарытый между корнями дерева. Мое. До конца жизни. Навсегда.
Моя любовь.
Я рвусь на крышу, чтобы больше не видеть, не вспоминать, потому что воспоминания жалят иглами шиповника, что в мгновение ока выросли вокруг моего сердца. Спи, мое глупое сердце. Ты еще ничего не понимаешь, ты продолжаешь биться в унисон с иным сердцем, ты хранишь в себе восторг поцелуев и радость прикосновений, ты считаешь минуты до новой встречи, не осознавая, что этого всего не будет. Уже не будет. Никогда. Никогда больше. Никогда больше не промелькнет тенью край плаща, не разляжется чернильным пятном на спинке стула, не обхватит ласково твои плечи. Не будет посиделок с чаем, не будет родного лица и сияющих серо-зеленых глаз. Не будет.
Никогда.
Какое страшное слово.
Я парю над крышей, а надо мною бескрайний купол небес… И звезды. Удивительно – звезды зимой. Словно этот мир тоже решил со мной попрощаться…
А я прощаюсь с тобой, Эрик. Прощаюсь…
Каждый прожитый час –
Отвыкаю.
От несбывшихся нас –
Отвыкаю.
Там, далеко внизу, так далеко, что, кажется – это бездна пролегла между нами, бесстыдно разлеглась, как портовая шлюха перед матросом – там две фигурки. Кристина – Эрик накинул ей на плечи свой знаменитый плащ, и он… Все в той же промокшей насквозь рубашке. Они идут прочь с площади, на бульвар, чтобы поймать экипаж
И я устремляюсь вниз.
Неведомые силы тянут вверх, но я рвусь вниз, раздирая душу в клочья. Только бы успеть. Я еще не исчезла. Я еще могу… в последний раз… Я украду у вечности еще немного памяти.
- Кристина!
Я плавно опускаюсь на землю.
Двое оглядываются на окрик и замечают мой силуэт в отблесках пожара.
- Белл! – Кристина бросается ко мне – и замирает.
Она знает, что в этот раз я пришла не к ней.
- Эрик… - я не в силах не смотреть на него, пусть я больше не вижу… пусть он не отвечает… плевать. Я все равно скажу. И я продолжаю. – Мне недолго осталось, скоро я исчезну, и ничего не останется. Кроме вас. Вас двоих создала я. Потому что слишком сильно хотела. Потому что слишком сильно любила. Потому что иначе нечестно, неправильно… Эрик… ты меня не любишь, я знаю. Ты любишь Кристину. Но я была ею, мы были одним целым, и ты, пусть хоть немного, любил и меня тоже. Я умираю, наверное, так это можно назвать. Скоро я бесследно исчезну, и только Кристина сможет рассказать, какой я была. Ты узнаешь меня… обо мне, но слишком поздно. Господи, почему это всегда слишком поздно? Я ухожу… Но если бы было можно, клянусь, я бы тебя любила всю жизнь…
И я таю…
- Стой!!!
Кристина протягивает руку, и наши пальцы соприкасаются, и я ощущаю ее. Последнее чувство – удивление…
Мы сливаемся, втягиваемся друг в друга, сплавляясь в единое существо. Новое. Не Кристина. Не Белл. Одна сущность. Одна внешность.
Эрик удивленно охает и отшатывается.
- Крис… - и слова замирают у него на губах.
Я смотрю мимо него в витрину. В ней отражаемся мы. Я - не я, Кристина – не Кристина… Симбионт.
Волосы прямее, отливают рыжиной, глаза светлеют в серо-зеленое и уходят глубже в глазницы, брови изгибаются острым углом, губы очерчены резче, нос более вздернутый, явственнее проступают скулы, линия нижней челюсти поднимается вверх. Тело слегка тяжелеет, прибавляя в бедрах, руках и развороте плеч.
Это мы. Это я.
Ты примешь меня, Эрик?
Это ведь я…
- Здравствуй…
- Здравствуй.
- Ты любишь – меня? Как я есть, и это уже не изменишь… не отменишь.
- Я люблю тебя. Кто бы ты ни была. Я уже не могу иначе…
- Эрик…
- Как тебя зовут?
- Я… я не знаю… это не важно.
- Важно. Мне – важно.
- Жюли.
Поцелуй…
Вся нежность мира у меня на губах, вся тяжесть мира у меня на плечах, только раз в жизни бывает так, что звезды сошлись, и одна упала, и я загадала то, что не мое по праву, и дальше регрето, и будет весна, и будет лето, и все без меня, но сейчас одна на двоих, эта вечность и сказка, и правдой неправда. И любовь вытекает горлом, но ей не стать приворотом, эта ночь для меня – вне закона, и только четыре слова. Четыре слова про любовь колотят пеплом, в груди толкутся, но я молчу. Я не скажу. Я так хочу.
Любовь с непривычки кружит голову, пьяным выстрелом в голову, подобрать бы отмычку к сердцу; верила, что здесь мне отмерено – немеряно, тратила дни без счету, теперь расплата по счету, и еще чаевые останутся, но мне уж не остаться. В мошне пустота, и в мыслях, и в сердце. Душа – одна на двоих рассчитана, все пересмотрено и перечитано, и выходит, что нету выхода. И путь один – уйти.
Поцелуй…
Сокровище, томящееся у времени в плену, один выдох на двоих, одно биение сердца, один закон, и нет правил, нет границ, нет пределов.
Ничего нет.
Лишь бесконечность.
И белый свет заливает мир.
Я растворяюсь…
Белый.
Свет.
Все.