Отправлено: 07.12.08 12:32. Заголовок: Призрак_и Opera или Ошибка мадам Жири. Часть III

ЭТАЛИЯ ЛОННЕ

ПРИЗРАК_И OPERA
или
ОШИБКА МАДАМ ЖИРИ


(по мотивам романа Гастона Леру, мюзикла Андрю Ллойда Уэббера
и фильма Джоэля Шумахера)

Автор беззастенчиво использует различные
элементы трех вышеперечисленных произведений,
добавляя изрядную долю собственной фантазии…
и некоторую – здравого смысла.

 Отправлено: 22.12.08 12:07. Заголовок: Глава Х – Госпожа г..

Глава Х

– Госпожа графиня сегодня не принимает, ваше сиятельство, – с непроницаемым лицом сообщил Раулю мажордом де Ронделей.
Виконт де Шаньи уже четверть часа дожидался в терракотовой гостиной первого этажа, нервно меряя комнату крупными шагами. Чего ему стоило переломить себя и отправиться с визитом, заранее предполагая, какой прием может его ожидать!
– Передайте госпоже графине, что я прошу у нее пять минут. Скажите, речь идет о мадам де Шаньи.
Рауль не собирался сдаваться так легко, он заставит супругу Ксавье де Ронделя принять его и рассказать все, что она знает о Кристине. Если он заставил когда-то ледяную метрессу мадам Жири выложить ему историю подземного червя, гордо именовавшего себя Призраком Оперы, то добиться правды от болтушки Виктории будет не так уж и сложно.
Еще десять минут спустя в соседней комнате послышался шелест платья. Рауль обернулся к двери: на пороге с выражением холодного внимания на лице стояла Виктория.
– Не скажу, что рада видеть вас, Рауль. Не обессудьте. И, тем не менее, я вас слушаю. Почему Кристина не приехала сама? Надеюсь, она здорова?
Виктория подумала, что у самого виконта вид однозначно нездоровый. Несмотря на то, что де Шаньи, как обычно, одет был безукоризненно, выглядел он каким-то поношенным. То ли горчичный цвет сюртука придавал его лицу неприятный желтоватый оттенок, то ли залегшие под глазами глубокие тени внезапно состарили двадцативосьмилетнего виконта лет на десять – смотрелся он человеком, изрядно побитым жизнью.
– Позвольте мне все же пожелать вам доброго дня, Виктория, – Рауль слегка поклонился, не двигаясь с места, было очевидно, что руки для поцелуя графиня ему не протянет. – Полагаю, Кристина здорова…
Он замолчал, подбирая слова. Если графиня де Рондель не знает о бегстве Кристины, получится, что он сам сообщит отнюдь не доброжелательно настроенной по отношению к нему светской львице о своем позоре, провоцируя тем самым новую волну сплетен и пересудов в обществе. Однако он был почти уверен, что Виктория просто искусно разыгрывает неведение.
– Я пришел просить вас… Помогите мне встретиться с Кристиной и уладить недоразумение без огласки.
– Я не понимаю.
Удивительно, какими непроницаемыми, словно поверхность двух покрытых льдом озер, могут быть глаза привыкшей к светскому лицемерию женщины.
– Простите, мадам, но мне трудно поверить, что Кристина не посвятила вас в свои планы. Вы были так дружны последнее время. Или вам будет приятно услышать это от меня? Хорошо, я скажу. Моя жена забрала ребенка и ушла из дома. Вы довольны, Виктория?
Вся кровь отхлынула от лица Рауля, оно сделалось бледно-желтым, мышца под левым глазом начала непроизвольно дергаться.
– Господи, Рауль, успокойтесь! – испуганно воскликнула графиня де Рондель. – Не надо так волноваться, вы сейчас сознание потеряете. Сядьте.
Виктория указала гостю на кресло и сама села напротив. Де Шаньи не стал спорить, после бессонной ночи он чувствовал себя не лучшим образом.
– Я действительно ничего не знаю. Объясните, что произошло, – Виктория раскрыла веер и начала обмахиваться: от сообщенной виконтом новости ей сделалось жарко. – Я понимаю, что у Кристины были причины для недовольства. Вы не можете этого отрицать, Рауль. Но уйти из дома… Что вы ей наговорили?
– Ничего, – Рауль понуро опустил голову. – За две недели она не сказала мне ни слова, вообще отказывалась встречаться, запиралась в своей комнате.
– Право же, вы сами виноваты, – попеняла как можно мягче графиня, слишком уж несчастным выглядел неверный муж. – Но куда она могла пойти? Я волнуюсь за нее.
– Я тоже. У нее почти нет денег, драгоценности она не взяла. Кристина склонна к депрессии и нервическим припадкам. Вы не знали? – заметив искреннее удивление на лице Виктории, спросил он.
– Никогда бы не подумала.
– За ней довольно долго приглядывала мадам Жюли Арвиль – супруга известного психиатра и владельца клиники для душевнобольных. Не известно, что она может сделать. Поэтому я прошу вас, вы должны сказать мне все, что знаете, – настойчиво продолжал гнуть свою линию Рауль.
– Но если так, вы должны были быть вдвойне осторожны и всячески оберегать ее, – резонно упрекнула Виктория. – Единственное, что мне приходит в голову… может быть, Кристина вернулась в театр. Насколько я знаю, родственников у нее нет.
– Как же я не подумал об этом сам? Спасибо, Виктория. Вы очень мне помогли. Не буду больше злоупотреблять вашей добротой.
Рауль быстро встал, былая бледность отступила, он снова был бодр и полон готовности действовать. Виконт быстро поцеловал Виктории руку, подчиняясь его порывистому напору, она позабыла, что не хотела подавать этому человеку руки.
– Разрешите откланяться, мадам.
– Сообщите мне, если найдете Кристину, – попросила на прощание графиня де Рондель.
– Непременно, Виктория, – пообещал Рауль.


* * *

Шаловливый солнечный лучик, пробравшись сквозь неплотно задернутые гардины, скользнул на подушку и защекотал длинные черные ресницы сладко улыбающейся во сне девушки или, вернее, молодой женщины лет двадцати. В постели она была не одна. Рядом спал, обнимая ее мужчина.
Кристина пошевелилась и открыла глаза. Господи, какое счастье, проснувшись утром, видеть его рядом, ощущать тепло его рук, слышать его дыхание! Сегодня Эрик впервые остался с ней до утра, они будут вместе несколько дней. Вчера Мадлен Нортуа отправилась на неделю в загородный дом Арвилей – профессорская чета оставила дом на попечение родственников, и время от времени Мадлен с детьми уезжала за город, чтобы подышать свежим воздухом и отдохнуть от городской суеты – и предложила Кристине взять с собой Анри:
– Мне кажется, им с Эмилем будет веселее вместе, дорогая, – лукаво улыбаясь, сказала племянница помощника министра иностранных дел. – И вы немного отдохнете и развеетесь. Бракоразводный процесс – это так утомительно. Навестите подруг, погуляйте по городу. Вы так еще молоды, нельзя же все время проводить в четырех стенах с ребенком или учениками.
– Благодарю вас, Мадлен, вы очень добры. Я так рада, что Жюли возвращается. Если бы Виктория не рассказала мне о визите Рауля месяц назад, он мог бы застать нас врасплох. Никогда не думала, что он может оказаться таким… Вы меня понимаете, – Кристина вздохнула. – Я до сих пор не могу прийти в себя от заявления его адвоката.
– Вот-вот. Я и говорю, что вам необходимо отдохнуть, восстановить равновесие. И не волнуйтесь, Кристина, Мишель обязательно выиграет ваше дело. Для него это вопрос принципа – справедливость на вашей стороне.
Няня уехала вместе с Анри, горничную и повара Кристина отпустила на три дня. Таким образом, в расположенном на бульваре Опиталь бывшем особняке де Шабрие, который мадам де Шаньи «арендовала» на полгода через своего адвоката у нынешнего владельца – графа де Ларенкура, не осталось ни единой души, кроме виконтессы и… самого графа.

* * *

Тяжелые океанские волны плавно накатывали на борт, палуба чуть ощутимо вибрировала под ногами, пропитанный солью ветер теребил шляпку и развивал волосы Жюли. Она стояла на верхней палубе парохода и любовалась бескрайним лазорево-бирюзовым простором: только небо и океан – насколько хватало глаз.
Получив письмо от Кристины, в котором подруга сообщила о возвращении Эрика, Жюли обрадовалась и встревожилась одновременно. Судя по восторженному тону послания, мадам де Шаньи находилась в состоянии полного упоения. Рауль совершенно перестал существовать для нее, все помыслы Кристины были только об Ангеле. Не нужно было быть провидцем, чтобы догадаться: никакие общественные установления, приличия и соображения здравого смысла не остановят эту любовь. Она столь же глубока и необъятна, как океан, и так же опасна в своей скрытой мощи. Однако общество не любит, когда нарушаются установленные им законы.
Тревога Жюли усиливалась пониманием того факта, что в роковом треугольнике бывшая солистка Гранд Опера все же оставалась ведомой – упрямый самолюбивый аристократ и страстный утонченный гений играли судьбой предмета своих желаний. Мадам Арвиль не сомневалась в том, кто из них способен составить счастье ее подруги. Но через что придется пройти Кристине, чтобы обрести его? Когда камнем преткновения становится материнское чувство, ситуация приобретает особую остроту и драматичность.
Мишель тоже написал сестре о триумфе Луи Лебера, о его разносторонней и ошеломляющей своим размахом деятельности: Эрик стал личностью, поражающей даже давно и хорошо знавших его людей. Супруги Арвиль буквально загорелись желанием познакомиться с этим человеком – такого Лебера не знали ни Жюли, ни Шарль, – но у профессора был заключен годовой контракт, поэтому, узнав о начале бракоразводного процесса и попытках виконта заявить о психической несостоятельности Кристины, любознательная исследовательница человеческих душ решила с согласия мужа вернуться на родину.
– Красиво. И в то же время от этой бесконечности становится как-то не по себе. Вы не находите?
Жюли повернула голову на голос. Рядом с ней стоял высокий солидный мужчина лет пятидесяти, одетый неброско, но со вкусом. У него были немного грустные глаза и обаятельная мягкая улыбка.
– Прошу прощения, если помешал, мадам, – извинился он. – Вдруг захотелось поделиться впечатлением. Позвольте представиться: Эдмон Лефевр.
– Жюли Арвиль. Вы мне не помешали, – улыбнулась в ответ она. – Напротив, кажется, вы вовремя окликнули меня. Океан обладает странным свойством – поглощать сознание, как будто растворяет вас в себе.
Мужчина произвел на Жюли приятное впечатление: в нем чувствовался образованный и неглупый представитель высших слоев буржуазии – не напыщенный аристократ, но и не выставляющий на всеобщее обозрение нажитые капиталы нувориш. Господин Лефевр – род его занятий мадам Арвиль пока затруднялась определить – мог оказаться приятным собеседником, что совершенно не лишне в морском путешествии. Ее внимание привлекла трость – элегантная и, по-видимому, дорогая, – на которую слегка опирался месье Лефевр. Пожалуй, вещь не так уж сильно бросалась бы в глаза где-нибудь на парижском бульваре, но на палубе океанского лайнера выглядела несколько не к месту. Мужчина проследил за заинтересованным и немного удивленным взглядом Жюли и улыбнулся:
– Подарок, – объяснил он. – Знаете, однажды она спасла мне жизнь. С тех пор я считаю ее чем-то вроде талисмана. Могу я пригласить вас на прогулку?
– С удовольствием, – она оперлась на предложенную им руку, и они, не торопясь, пошли вдоль борта.

* * *

За день до отъезда Мадлен Нортуа с детьми и няньками в дом Арвилей, Эрик имел две важных встречи – одну с Арманом Клонье, другую – с Адрианом де Мегреном. Результатами обоих Луи Лебер остался вполне доволен: теперь можно было позволить себе на несколько дней выбросить из головы все дела и просто ощутить себя счастливым рядом с любимой женщиной.
Сказать, что визит Клонье стал неожиданностью для главы конкурирующей подрядной организации, было бы большим преувеличением. После очевидного разрыва отношений виконта де Шаньи и мадемуазель Минош Лебер не спешил отказаться от услуг агентства Поля Дюрана, напротив, сыщики день и ночь не спускали глаз с деловых партнеров. Продажа акций компании ниже номинала навела Эрика на любопытные мысли: здесь явно чувствовалась какая-то афера. Отследить движение на биржевых торгах было не просто, однако, в конце концов, удалось выяснить, что большинство акций через подставных лиц скупил сам Клонье.
С помощью нехитрого приема – предложите человеку единовременно сумму, превосходящую его пятилетний заработок – архитектор «уговорил» секретаря Армана отказаться от места, которое занял скромный и сообразительный молодой человек с дипломом Высшей политехнической школы. Альбер Фабре не без удовольствия взялся помогать своему бывшему профессору, их роднила присущая обоим авантюрная жилка. К тому же выходец из небогатой семьи часовщика был искренне благодарен Леберу за предоставленную возможность получить перспективную работу инженера-строителя в его компании.
Разумеется, новый секретарь мог судить о двойной бухгалтерии месье Клонье только по косвенным данным, но Альберу удалось выяснить немало интересного о методах, с помощью которых предприниматель неплохо наживался на использовании некачественных материалов и другого рода «экономии». Кроме того, в технической документации бывший студент Эрика разбирался гораздо лучше своего временного работодателя. По всей видимости, Клонье был более везучим или чуть более осторожным человеком, нежели его прежний партнер Максимилиан Дюфри: к немалому удивлению Лебера и Фабре, проникших в махинации нечистого на руку подрядчика, ни одно здание, построенное кампанией де Шаньи и его партнера пока еще не рухнуло.
Где-то в глубине души Эрик был почти готов посочувствовать виконту: покровительство Опере все же не стоило аристократу-дилетанту так дорого, как попытка заняться строительным делом. Даже если бы Рауль выплачивал жалование Призраку из собственных средств, он вряд ли бы разорился, тогда как Клонье практически обобрал де Шаньи до нитки. Лебер подозревал, что развал кампании «Клонье и Дюфри» в свое время был вызван аналогичной попыткой Армана поживиться за счет партнера, но эти господа друг друга стоили.
– Видите ли, месье Лебер, мне не хотелось бы афишировать нашу встречу, поэтому я позволил себе побеспокоить вас в ваших частных владениях, а не явиться к вам в контору, – отвечая на вопрос Эрика о причинах его визита в особняк на авеню Трюден, пояснил Клонье.
Посетитель вольготно расположился в предложенном хозяином кресле, его солидная внешность и непроницаемый взгляд могли ввести в заблуждение кого угодно. Как всегда, безупречно сшитый, частично скрадывающий полноту фигуры дорогой темно-серый костюм, золотая печатка на среднем пальце правой руки, толстая золотая цепочка от золотых же часов, непринужденная и даже несколько развязная манера держаться, – казалось, этот человек везде чувствует себя, как в собственном доме, – все свидетельствовало о благополучии и жизненном успехе месье Клонье.
– Понимаю. Итак, чем обязан удовольствию принимать вас у себя, месье? – Эрику стоило некоторых усилий спрятать свою извечную ироничную полуулыбку и притушить хищный огонек в глазах.
– Вы деловой человек, месье Лебер. Я тоже. Поэтому не буду ходить вокруг да около. Я хочу предложить вам выкупить мой пакет акций компании, он составляет шестьдесят два процента. Полагаю, это должно вас заинтересовать.
– Возможно, – бесстрастным тоном произнес архитектор. – И какова ваша цена, месье Клонье?
– Четыреста семьдесят тысяч франков. Вполне разумная цена, не правда ли? – несколько криво улыбнулся Арман.
Ему казалось, что Луи Лебер должен был отреагировать на заманчивое предложение более эмоционально.
– Да, цена приемлемая, – сохраняя все тот же тон и каменное выражение лица, чуть кивнул Эрик. – Я подумаю и сообщу вам о своем решении через неделю. Буду рад новой встрече, месье Клонье.
Разговор, очевидно, был закончен. Многоопытный делец с трудом сохранил напускное спокойствие: его еще никогда не выставляли с такой холодной бесцеремонностью.
– Не смею более злоупотреблять вашим временем, месье Лебер.
Откланявшись, Арман с медлительным достоинством покинул особняк архитектора. Волю душившему его бешенству он дал, лишь откинувшись на спинку сидения своего экипажа:
– Наглый мальчишка! Вообразил себя крупной рыбой! Ты все равно проглотишь наживку, и мой крючок выдерет тебе внутренности, – прошипел Клонье, трясущимися пальцами доставая из портсигара папиросу.
Приближаясь к шестому десятку, Арман Клонье полагал, что сколь бы ни был талантлив и удачлив тридцатипятилетний архитектор, опыта в финансовых делах у Лебера без году неделя, а амбиций хватит на десяток юнцов подобных виконту де Шаньи. К несчастью, партнер Рауля не видел саркастической ухмылки, скривившей губы Эрика, как только за Клонье закрылась дверь кабинета, и того дьявольского блеска зеленых глаз, что каждый раз вызывал у Сержа Катуара ощущение неприятного холодка в спине. У бывшего председателя экспертной комиссии по делу об обрушении одного из реконструируемых зданий Дворца Правосудия накопилось достаточно фактов, привлечь к которым внимание прокурора господин эксперт полагал своим гражданским долгом.

 Отправлено: 23.12.08 12:02. Заголовок: Да, чем дальше, тем ..

Да, чем дальше, тем загадочней. Интрига нарастает - очень интересно... Спасибо! Жду продолжения с нетерпением!!!

 Отправлено: 30.12.08 15:06. Заголовок: scorpio-2000 Спасиб..

scorpio-2000
Спасибо!
Интриганство у меня в крови.

 Отправлено: 30.12.08 15:08. Заголовок: Глава XI Очертания ..

Глава XI

Очертания большого трехэтажного особняка постройки времен Карла Х выделялись темной массой на фоне ночного неба. Боковые ризалиты, отстоящие от чугунной ограды всего на три-четыре метра, были погружены в темноту – ни единого огонька в окнах, над центральным входом в глубине внутреннего двора неярко светил фонарь. Особняк выглядел практически нежилым, и все-таки он точно знал, что Кристина поселилась в этом доме. Рауль не был близко знаком с покойным Александром де Шабрие и никогда не наносил ему визитов. Он смутно представлял, кому может сейчас принадлежать бывшая собственность неудачливого дуэлянта. Судя по раздобытым мэтром Вирмо сведениям, хозяином был новый граф де Ларенкур – последний представитель рода, но кто он и где, оставалось полнейшей загадкой. В обществе граф не появлялся. Скорее всего, это был какой-нибудь далекий от столичной жизни провинциал, на которого внезапно свалилось негаданное счастье получить наследство и титул, не знающий, как выгодно распорядиться недвижимостью, и плохо разбирающийся в ценах на жилье в Париже.
Во что бы то ни стало поговорить с Кристиной наедине, без напыщенного и самоуверенного адвоката, стало почти навязчивой идеей Рауля. На состоявшейся в конторе мэтра Нортуа встрече она держалась холодно и отчужденно, говорила мало и, очевидно, не желала ничего слышать о примирении. Никакие аргументы не производили на Кристину ни малейшего впечатления: извинения и угрозы она принимала с совершенно необъяснимым равнодушием. Казалось, ее совершенно не пугала перспектива остаться без средств к существованию:
– Прости, Рауль, ты путаешь меня с мадемуазель Минош: твои деньги интересовали меня в последнюю очередь. Но, кажется, ты позабыл об этом.
В скромном нежно-кремовом платье она была так же красива и свежа, как и два с половиной года назад, когда он добивался ее в отчаянной борьбе с таинственным соперником. При взгляде на ее идеальную фигуру, светящееся удивительным внутренним теплом лицо и бездонные загадочные глаза Рауль вновь почувствовал угасшее, было, желание. Что заставило его пренебрегать ею? Потерять сокровище, увлекшись блестящей подделкой – какое наваждение застлало ему глаза? Теперь при воспоминании о Жаклин виконт де Шаньи испытывал лишь неприятное чувство гадливости: как он мог общаться с этой вульгарной и, в сущности, недалекой женщиной? Женившись, он перестал замечать и ценить индивидуальность бывшей примадонны Гранд Опера, забыл о том, что у Кристины было собственное мнение, и она не так уж стремилась стать виконтессой де Шаньи. Напоминание оказалось неожиданным и жестоким ударом – твердость намерения Кристины не оставляла сомнений. Уход из дома не был сумбурным порывом обманутой супруги, на что он в тайне надеялся.
– И что же ты собираешься делать? – обескуражено спросил Рауль.
– Вы не обязаны отвечать на этот вопрос, мадам, – предостерегающим тоном заметил адвокат.
– Ничего, мэтр, я отвечу. У меня есть образование и профессия. Сейчас я обучаю игре на рояле, у меня три ученицы. А после развода, вероятно, вернусь на сцену. Тебя это удивляет? Поверь, я не буду жалеть ни о положении в обществе, ни о годах, проведенных в четырех стенах твоего дома: быть его декоративным украшением – не самая завидная участь.
– Понятно, – сквозь зубы процедил виконт.
– Имейте в виду, мадам де Шаньи, что ваша позиция заставляет усомниться в вашем здравом смысле. Никто не поверит, что разумная женщина так легко отказывается от благ своего блестящего положения, – вступил в разговор мэтр Вирмо. – Вы ведь долгое время находились под наблюдением психиатра, не так ли?
– Мадам де Шаньи долгое время общалась с близкой подругой, – парировал Мишель Нортуа. – Вызванная невозможностью заниматься любимым делом депрессия совсем не признак умственного расстройства, мэтр.
– Что же, мэтр, надеюсь, вы сумеете это доказать, – чуть поклонился адвокат виконта.
– Не сомневайтесь, мэтр Вирмо. Я бы не советовал вам развивать эту линию в суде, она бесперспективна, – холодно заметил Нортуа. – На сегодня, я полагаю, встреча окончена. Моя клиентка не отзовет иска о разводе.
Ответы Мишеля дали возможность Кристине взять себя в руки: заявление Вирмо едва не лишило ее самообладания.
– Прекрасно. Я бы только хотел напомнить мадам, что воспитание наследника рода де Шаньи суд не доверит театральной артистке, – выложил напоследок последний аргумент мэтр Вирмо.
Кристина заметно побледнела и бросила умоляющий взгляд на Нортуа.
– Возможно. Однако, как вам известно, существует прецедент дела де Кариньяк против де Кариньяка, уважаемый коллега, – ничуть не смутившись, ответил Мишель.
– Барон де Кариньяк находился под следствием по обвинению в убийстве, коллега. И только это решило вопрос в пользу его супруги, – Вирмо нахмурил почти сросшиеся на переносице брови, он знал, что выступать противником мэтра Нортуа чрезвычайно тяжело.
– Барона оправдали, но решения об опеке над сыном де Кариньяков суд не изменил. Впредь я бы попросил вас воздержаться от давления на мадам де Шаньи. Всего хорошего, господа.
Рауль был крайне зол на своего адвоката, на его взгляд, тот повел себя слишком прямолинейно и тем испортил дело, но отказываться от его услуг не спешил. Разузнав о том, где живет Кристина, виконт решил действовать по-другому.
Привратником дома служил мрачного вида детина огромного роста с квадратными челюстями и кулаками молотобойца. Когда Рауль попытался нанести визит Кристине днем, тот даже не удосужился доложить, заявив, что мадам никого не принимает, и на этот счет у него имеются строгие указания. Подкупить этого цербера виконту не удалось: привратник, скривившись, покачал головой – пятьдесят франков он, вероятно, посчитал недостаточной суммой, чтобы рисковать местом. А предложить тому больше, Рауль счел ниже своего достоинства: не хватало еще торговаться со всяким сбродом.
Теперь виконт нерешительно бродил вдоль фасада бывшего особняка де Шабрие, раздумывая, как бы незаметно проникнуть внутрь ограды и попасть в дом. Не хотелось бы переполошить слуг, которые вполне могли вызвать полицию, но и бесконечно слоняться по улице было небезопасно. Рауль остановился как можно дальше от уличного фонаря и внимательно присмотрелся к кованной чугунной ограде: преодолеть препятствие молодому неслабому мужчине было не так и сложно. Он оглянулся по сторонам, и, убедившись, что бульвар Опиталь пуст – время далеко перевалило за полночь, – взялся обеими руками за решетку.

* * *

– Еще немного, мой ангел, несколько штрихов, и закончим на сегодня.
Эрик не мог удержаться, чтобы не взять в руки кисть: двадцатилетняя женщина, чей образ он стремился воплотить в холсте, разительно отличалась от неопытной наивной девочки, которую он рисовал когда-то. И в то же время, это была она – повзрослевшая, с более выраженным характером, но столь же ослепительная и пленяющая очарованием молодости и красоты.
За эти несколько дней, они узнали друг о друге так много, и все равно не переставали удивляться и открывать новые грани характеров и талантов. Лебер, наконец-то, рассказал Кристине трагическую историю Духа Оперы. Вот кто на самом деле вызывал смешанную с ужасом острую жалость – несчастный полубезумный изгой, – с которым и перепутала его гениального покровителя Франсуаза Жири. Впрочем, обижаться на руководительницу балетной труппы было бессмысленно – Эрик сам постарался ввести мадам в заблуждение, и все ее действия, конечно же, были продиктованы заботой о благе мадемуазель Дае.
Бывший Призрак Оперы не скрыл от Кристины, что, по всей вероятности, она обязана спасением случайному вмешательству Рауля: архитектор недооценил дьявольскую изобретательность и силу ненависти Дени. Правда, из всей этой истории бывшая солистка Гранд Опера сделала свой, однозначный и не подлежащий сомнению вывод – нет более благородного, великодушного и самоотверженного человека, чем ее любимый.
Но и Кристина сумела потрясти Эрика до глубины души, когда, стесняясь и краснея, как впервые вышедшая на сцену юная хористка, показала ему собственную вышивку – портрет Дон Жуана на сцене Гранд Опера. Жюли приобщила выросшую без матери компаньонку к древнему искусству, которым славились благородные французские дамы, еще в эпоху Средневековья украшавшие штандарты своих супругов и церковные покровы золотым и лазоревым шитьем, жемчугом и бисером. К счастью, Раулю никогда не приходило в голову обшаривать комнату жены, где Кристина благополучно прятала обручальное кольцо и вышитые портреты Ангела Музыки. Ее другие работы – безобидные узоры и пейзажи – не вызвали у виконта де Шаньи никакой особой реакции, ни положительной, ни отрицательной: он лишь порадовался втайне тому, что увлекшись вышивкой, Кристина нашла себе занятие, отодвинувшее, как ему казалось, на задний план навязчивое стремление часами играть музыку проклятого чудовища. Благотворное влияние мадам Арвиль на настроение и образ жизни бывшей певицы вполне его устраивало.
Эрик с нескрываемым восхищением рассматривал тонкую, кропотливую работу:
– Кристина, ангел мой! Где ты скрывала свой талант? Какой глазомер и чувство цвета! Ты никогда не училась живописи, законам перспективы и анатомии человека… Настоящий самородок!
– Тебе, правда, нравится? Ты не шутишь?
– Ни в малейшей степени, – мягко улыбнулся он. – Ты – чудо, мой ангел. Я совершенно не представляю, как тебе удалось передать в таком материале мою сумасшедшую страсть. Неужели я так выглядел со стороны?
– Не знаю, получилось ли у меня… Знаешь, когда ты вышел вслед за несчастным Пьянджи, наверное, не только у меня, но и у всего зала сложилось впечатление, что за тобой не страшно пойти даже в Ад. Об этом еще говорили в свете, когда Рауль начал вывозить меня после свадьбы. Боже мой, как больно и горько мне было слышать тогда о тебе и понимать, что я тебя потеряла!..
Кристина прильнула к его груди и порывисто обняла:
– Ты даже не представляешь, каким красивым ты был для меня. Ничуть не хуже, чем сейчас…
– Кристина, любовь моя, прости мою глупую гордость. Я не мог себе представить, что этот человек способен на такую низость.
Она все же решилась рассказать Эрику, каким образом стала «женой» де Шаньи за месяц до официального бракосочетания. Гнев его был страшен, Кристина испугалась, что Лебер выскочит из дома, найдет Рауля и разорвет его голыми руками. Но исказившая в первый момент его лицо гримаса отвращения, возмущения и ненависти вскоре сменилась выражением глубокого презрения, только в глазах горел мрачный огонь, не предвещавший виконту хорошей жизни.
– Не волнуйся, мой ангел, – прочтя ее мысли, успокоил он, – я не собираюсь убивать… этого человека. Есть другие способы заставить его заплатить по счетам.
С того дня Эрик называл виконта де Шаньи исключительно «этот человек», произнося слова с непередаваемой интонацией так, словно размазывал по стене склизкую омерзительную тварь.

* * *

Ему показалось, будто он схватился за куст крапивы, более подходящего сравнения испытанному ощущению резкой пронизывающей боли у Рауля не нашлось. Он разжал ладони и отшатнулся назад. Когда они с Филиппом мальчишками дрались на поросшем зловредным растением запущенном заднем дворе старинного замка де Шаньи, Раулю не раз доводилось обжигаться крапивой. Нет, это было что-то другое: его однозначно встряхнуло так, что сердце едва не перестало биться, а волоски на руках и груди – он почувствовал это – под рубашкой встали дыбом.
Виконт с трудом перевел дыхание. Желания еще раз прикоснуться к коварной решетке он не испытывал. Напуганный и растерянный он вернулся к своему экипажу, который оставил на соседней улице, и буркнул кучеру ехать домой. Дорогой Рауль ломал голову над странным происшествием, но так ни до чего и не додумался: таинственный, погруженный в темноту и защищенный какой-то опасной мистической силой дом вызывал в глубине его сознания некие смутные ассоциации, сформулировать которые более или менее ясно пока не удавалось.
Лишь проснувшись на следующее утро, виконт с ужасом понял, что дом де Шабрие отчего-то напоминает ему кошмарное подземелье Гранд Опера – то же ощущение угрозы и беспомощности. Может быть, там и правда обитает призрак покойного хозяина? Рауль с усилием отогнал от себя дурацкую мысль: так и с ума сойти недолго.
В дверь спальни робко постучали.
– Войдите, – излишне резким, чуть не взвизгнувшим голосом откликнулся де Шаньи.
– Прошу прощения, ваше сиятельство, – Поль, согнувшись в полупоклоне, протиснулся в неширокую щель приоткрытой двери, – вам срочный пакет из Дворца Правосудия.

* * *

Дверь директорского кабинета широко, по-хозяйски, распахнулась, и на пороге возник Ришар Фирмен, он был одет в белый летний костюм, на мощной шее красовался цветной желто-зеленый галстук:
– Жиль, Бога ради, что случилось? Вы просили меня срочно приехать…
– Добрый день, Ришар. Я не счел возможным объяснить вам причину моей просьбы в короткой записке. Ничего плохого не произошло, напротив. Взгляните.
Андрэ встал из-за стола навстречу компаньону, в руке он держал небольшой листок бумаги, в котором наметанный глаз Фирмена с одного взгляда признал денежный чек. Финансовый директор взял протянутый документ и взглянул на вписанную в соответствующую графу бланка сумму:
– Пятьдесят тысяч франков.
– Я подумал, что вас это дело касается самым непосредственным образом, Ришар, – довольно улыбнулся месье Андрэ.
Он снова опустился в только что оставленное кресло, Фирмен облегченно вздохнул и последовал его примеру, заняв свое обычное место. Жара стояла одуряющая, театр почти пустовал, поэтому директора появлялись во вверенной их заботам Опере не чаще двух раз в неделю – после, наконец-то, удачного сезона можно было позволить себе немного отдохнуть.
– И что означает этот чек, дорогой партнер?
– Колесо Фортуны вновь повернулось в нашу сторону, друг мой. Некий граф.., – Андрэ сверился с лежащим перед ним распечатанным письмом, – ммм… граф Луи де Ларенкур изъявил желание оказывать свое высокое покровительство нашему театру. Прочтите сами, он собирается ежемесячно выписывать нам такие же симпатичные чеки.
Поклонник Бетховена подтолкнул лист почтовой бумаги и тот плавно заскользил по полированной столешнице к Фирмену. Андрэ достал сигару и прикурил.
– Очень кстати, это хоть как-то поможет нам компенсировать затраты, – ответил тот, пробегая глазами по строчкам.
Письмо было написано четким канцелярским без излишеств почерком, по-видимому, секретарем, поставленная другой рукой изящная подпись с завитками и энергичным росчерком, очевидно, принадлежала графу.
– Приятно иметь дело с великодушным человеком: сначала деньги – потом знакомство, – былая тревога окончательно испарилась, настроение резко улучшилось, глаза Фирмена радостно заблестели. – Судя по всему, граф намерен представиться в следующем месяце.
– Единственное, что вызывает у меня некоторое беспокойство, Ришар: что за человек этот граф? За последние годы мы неплохо узнали высшее общество, но о графе де… Ларенкуре я слышу первый раз. Начнет вмешиваться, диктовать свое мнение. Может, он туг на оба уха и не отличит фа диез большой октавы от ре бимоль второй, – внезапно впал в меланхолическую задумчивость Андрэ.
– Ах, оставьте, Жиль, – махнул рукой второй администратор и тоже потянулся за сигарой. – Пусть лучше будет старым и глухим брюзгой, чем молодым и самоуверенным болваном. Вы не слыхали, что случилось с виконтом де Шаньи?
– Нет. А что такое? – живо поинтересовался Жиль.
– Клонье обчистил его и собирался удрать с деньгами. Его поймали уже на вокзале. Кроме того, их компания погрязла во взяточничестве, – Фирмен криво усмехнулся, – и воровстве. Обоих сначала отправили в Консьержери, но потом виконта отпустили под честное слово. Будет громкий процесс.
– Как это я пропустил такую новость? – удивился Андрэ.
– Все произошло вчера. Газетчики, как ни странно, еще не разнюхали, а мне рассказал Дидье Маритен. Вы помните его?
Жиль кивнул и выпустил витиеватое облачко табачного дыма. Когда-то они продавали хозяину сталеплавильного предприятия железный лом.
– Маритен поставлял Арману Клонье водопроводные трубы и теперь трясется как молодой каштан на ноябрьском ветру, – не без злорадства сказал Фирмен: на его взгляд, промышленник отличался излишней прижимистостью и мелочностью.
– За какое дело не возьмись, везде риск, – глубокомысленно заметил Андрэ. – Но лучше уж потерять часть денег, чем оказаться за решеткой. По крайней мере, мы всегда старались избегать явных конфликтов с правосудием.
Он нажал на звонок и распорядился принести прохладительного.
– Вы уже обсудили репертуар следующего сезона с маэстро Райером? – сменил тему разговора Фирмен.
– В общих чертах. Очень надеюсь, что месье Лебер успеет закончить к осени свою новую оперу. Публика его обожает.

 Отправлено: 30.12.08 15:59. Заголовок: Тали , солнышко, спа..

Тали , солнышко, спасибо! Подарок сделала мне на Новый год!
Я так рада за Кристину и Эрика! А Раульке так и надо! Ты так хорошо раскрыла характер Эрика. Мне кажется он скорпион - порядочный, благородный, первым не нападает, но если задеть его или близких ему людей - размажет, сотрет в порошок!
Жду продолжения, как всегда...

 Отправлено: 03.01.09 05:32. Заголовок: scorpio-2000 Не за ..

scorpio-2000
Не за что. Подарки к празднику должны быть. Но праздники еще не закончились!
Спасибо! Хм... это Батлер скорпион , а Эрик... по-моему, он близнецы - слишком разносторонне одаренный парень и чрезвычайно артистичная натура

 Отправлено: 03.01.09 05:33. Заголовок: Глава XII Прибывшую..

Глава XII

Прибывшую поездом из Гавра Жюли, встретил на вокзале мэтр Нортуа. Мадам Арвиль с удовольствием познакомила брата со спутником, с которым они так и ехали всю дорогу вместе. Месье Лефевр развлекал супругу психиатра рассказами о своих путешествиях – почти за три года удалившийся от дел директор Гранд Опера успел изрядно поколесить по свету. Еще на пароходе Жюли удалось осторожно навести разговор на интересующую ее тему о Призраке Оперы: было чрезвычайно любопытно узнать, что думает об Эрике человек, которому первому из руководителей Оперы пришлось иметь дело с великим мистификатором. Возможно, в любом другом случае Эдмон постарался бы уйти от подобного разговора, но противостоять очаровательной улыбке мадам Арвиль и ее хитро сформулированным вопросам оказалось трудно.
– Странная личность, мадам, но, безусловно, выдающаяся, – Эдмон на минуту задумался, вспоминая давние события. – Надеюсь, вы не решите, что мне самое место в клинике вашего супруга.
– Ну, что вы, месье Лефевр! Весь Париж уверен, что Призрак Оперы существовал, – заверила бывшего директора Жюли.
– Да, после того, что он учинил в Опере… О трагедии в Гранд Опера писали даже бразильские газеты. Не понимаю. Вы не поверите, но Призрак искренне заботился о театре. С другой стороны, наверное, этот человек был не совсем психически нормален.
– Вы думаете? А знаете, месье Лефевр, официальное расследование пришло к выводу, что Оперу сжег вовсе не Призрак.
Жюли рассказала Лефевру неизвестные ему подробности происшествия – те, о которых мог знать любой парижанин – и полицейскую версию результатов дознания. В ответ разоткровенничавшийся Эдмон поведал любопытной мадам о том, с чьей подачи он решился на сотрудничество с опасным консультантом, и как управлял Оперой ее таинственный негласный хозяин.
– Вы сочтете меня слабым человеком, мадам Арвиль. Увы, это правда. И все же я не жалею о том, что позволял ему распоряжаться делами. Сегодня ветрено, не желаете выпить бокал вина?

Любезно простившись на вокзале с месье Лефевром, брат и сестра сели в карету, куда носильщики погрузили багаж мадам Арвиль, и поехали в загородный дом профессорской четы. Осведомившись о здоровье Мадлен и племянников, Жюли спросила:
– Как продвигается дело о разводе, Мишель? Я беспокоюсь о Кристине.
– Нет никаких причин переживать об исходе дела, малышка. Я даже думаю, что ты напрасно побеспокоилась. Эрик разыгрывает ситуацию как по нотам: последнего удара виконту де Шаньи просто не выдержать, – Нортуа покачал головой и поправил чуть сползшие с переносицы очки. – Я так понимаю, что ты посвящена в сумасбродства Лебера даже больше меня. Скажу тебе честно, когда он выложил мне историю Призрака Оперы, я за голову схватился. А теперь он буквально уничтожает виконта. Не знаю, почему, но в последнее время я чувствую какую-то смутную тревогу. Эрик стал слишком уверен в себе. Впрочем, лучше ты сама составишь мнение о нем. Завтра вечером мы как обычно собираемся у нас. Обязательно приезжай, все будут рады видеть тебя.
– Обязательно буду. Днем я навещу Кристину, а вечером – к тебе.
Слова Мишеля заставили Жюли серьезно задуматься: предчувствиям брата она привыкла доверять.

* * *

Несколько часов, проведенных в узкой полутемной камере с затхлым, пропитанным запахом выделений человеческих тел воздухом, стали настоящим потрясением. Вернувшись домой, Рауль больше часа провел в ванной, но ощущение налипших нечистот не исчезало. Нет, грязь была не внешней, она проникла в душу. При одной мысли о том, что Арман Клонье, которого он считал своим наставником в делах, почти другом, не только разорил его, но и покрыл имя де Шаньи позором, втянув в жульнические махинации, к горлу подкатывала тошнота, и начинало ломить виски. Безжалостный конкурент Луи Лебер, похоже, спас Рауля от того, чтобы Клонье и вовсе не пустил виконта по миру. Благодаря заявлению знаменитого архитектора о предложенной ему Арманом подозрительной сделке во Дворце Правосудия заинтересовались личностью Клонье и успели задержать нечистого на руку предпринимателя. Оказавшиеся при нем деньги теперь пойдут на покрытие исков и штрафов, но если бы партнер успел сбежать, Раулю пришлось бы продать не только дом, но и последнюю рубашку. К своему полнейшему изумлению, виконт узнал, что приглашенный помощником прокурора в качестве консультанта и технического эксперта Лебер поручился за него и способствовал освобождению из-под ареста без залога.
Если скандал с фальшивыми бриллиантами Жаклин вызвал у Рауля крайнюю досаду и раздражение, а уход Кристины – разочарование и боль, теперь он был просто раздавлен. Неподвижно сидя в кресле, он в состоянии полного душевного оцепенения бессмысленно смотрел в открытое, выходящее в парк окно своей спальни. Не возникало даже желания залить отчаяние коньяком. Он отказался разговаривать со своим адвокатом, хотя с точки зрения здравого смысла встреча с мэтром Вирмо была необходима сейчас как никогда. Только теперь он вдруг осознал, насколько одиноким и никчемным является человек, которого бросает жена, и в трудную минуту поддержку которому за неимением настоящих друзей оказывает враг. Кто он – виконт Рауль Лоран де Шаньи? Почему так сложилась его жизнь? Чего он хотел от нее и что получил? Результаты внутренней инвентаризации представлялись печальными: ни любви, ни дружбы, ни успешного дела, ни честного имени – все пошло прахом. Не за что зацепиться, незачем жить… И все же ему еще нет тридцати. Разве поздно начать все сначала? Отказаться от прошлого и уехать куда-нибудь в Тунис, Алжир или другую колонию. Только бы вынести этот мучительный позор.
Он упорно гнал от себя мысль о возможном исходе судебного разбирательства: вновь оказаться в тюрьме и не на один день, а на три-четыре года… Лучше пустить себе пулю в лоб.

* * *

Дом, адрес которого дал сестре мэтр Нортуа, выглядел несколько старомодно и немного запущенно, его внутреннее убранство свидетельствовало о немалом достатке и хорошем вкусе хозяев, но, видимо, не обновлялось с середины века. Жюли была удивлена, узнав, что особняк принадлежит архитектору. По-видимому, он пока намеренно не предпринимал в нем никаких отделочных работ и технических усовершенствований – разыгрывал ситуацию по нотам, как сказал Мишель.
Часы на беломраморной каминной полке показывали без пяти минут четыре часа пополудни, а разговору встретившихся после почти пятимесячной разлуки подруг не было видно конца. Жюли была поражена, как вырос малыш Анри – он уже начал делать первые самостоятельные шаги на крепких резвых ножках, но, пройдя метр-другой, опускался на четвереньки и полз к интересующей его цели с завидной скоростью – так было быстрее.
– Ты их уже познакомила? – спросила Жюли, имея в виду Анри и Эрика, когда дамы покинули детскую и вернулись в белую гостиную.
– Да. Они отлично ладят. Мне кажется, Эрик любит детей.
– Анри все больше становится похожим на Рауля, – задумчиво заметила мадам Арвиль.
– Эрика это не смущает, правда.
– Что же, прекрасно.
Жюли не стала ничего говорить Кристине о своих сомнениях: возможно, Лебер действительно искренен, и в будущем между отчимом и пасынком не возникнет конфликта. Супруга психиатра не могла не признать, что никогда не видела подругу такой не просто счастливой, но ошеломительно прекрасной. Кристина расцвела, словно солнцелюбивый цветок, прежде прозябавший в тени и вдруг получивший доступ к потоку тепла и света. И, тем не менее, ее, как и Мишеля, охватило некое неопределенное беспокойство. Когда женщина настолько увлечена мужчиной, а попросту говоря, влюблена до слепоты так, что не видит в любимом ни единого недостатка, это может грозить жестокими разочарованиями. Кристина говорила о своем Ангеле с нескрываемым восторгом и обожанием, все ее помыслы были лишь о том моменте, когда она, наконец, станет свободной от навязанного виконтом де Шаньи брака и сможет выйти замуж за Луи Лебера.
– Кристина, тебе не кажется, что Эрик… несколько деспотичен? – решила задать прямой вопрос Жюли.
– Деспотичен? Что ты хочешь сказать, Жюли? – искренне удивилась та.
– Он спрашивает тебя о твоих планах, желаниях, о твоем мнении?
– Всегда. Неужели ты думаешь, что он стремится контролировать каждый мой шаг? – Кристина покачала головой, на ее губах играла мечтательная улыбка. – Мы даже иногда спорим. По-моему, он радуется, когда я с ним в чем-то не соглашаюсь.
После такого заявления мадам Арвиль осталось лишь мысленно пожать плечами и, обуздав свое неуемное любопытство и умерив профессиональную проницательность, радоваться встрече с подругой в ожидании традиционного вечера в доме адвоката Нортуа.

* * *

Уже три дня, а точнее, три ночи Эрик не появлялся в доме на бульваре Опиталь. Кристине он отправил записку – двенадцатилетний сын лакея Жана служил своего рода «почтальоном», он относил послания месье Луи и передавал их через своего старшего брата-привратника, – в которой, сославшись на обилие важных и срочных дел, просил не беспокоиться и не ждать его некоторое время. Кристина ответила, что в таком случае она примет приглашение Жюли и они с Анри погостят у нее загородом. Прочитав ответное письмо, Лебер вздохнул с облегчением: он очень боялся обидеть любимую, но ему было просто необходимо побыть одному.
Нет, он не лгал Кристине – дел, и правда, хватало, – однако главная причина крылась в нем самом. С ним что-то происходило, и он не мог понять, что. Написанная более чем на половину партитура новой оперы уже почти месяц не двигалась дальше. Лебер семь раз возвращал Равелю на переработку третий акт «Галатеи», и все равно не слышал звучания финала. Текст не вдохновлял его, идея казалась пресной, а уже созданная музыка – слащавой и фальшивой.
Эрик легко пробежал пальцами по клавишам органа, вслушался в победные аккорды бравурной музыки его торжествующей любви и резко оборвал мелодию. Он протянул руку и нажал на вмонтированный в подставку пюпитра электрический звонок.
– Жан, – Лебер обернулся к вошедшему слуге, – будьте добры, пошлите Гастона разжечь камин в моем кабинете.
– Камин, месье Луи?
Его удивление было вполне оправданным – в начале августа подобный приказ хозяина кому угодно показался бы странным.
– Да, Жан, вы не ослышались, – ровным и каким-то бесцветным тоном подтвердил распоряжение Эрик.
– Будет исполнено, месье Луи.
Было очевидно, что настроение у господина Лебера не просто плохое – таким усталым и опустошенным Жан его видел впервые. В потухших глазах не плясали искры, плотно сжатые губы вытянулись в прямую линию, на лбу проступили две продольные морщины.
Неподвижно просидев еще четверть часа за клавиром, Эрик забрал партитуру двух актов «Галатеи» и, поднявшись по лестнице на галерею, прошел в кабинет.
Настежь распахнутые окна не спасали от летнего зноя, потрескивающий в камине огонь казался несвоевременной и оттого тревожной деталью интерьера. Лебер передвинул одно из кресел, поставив его совсем близко к камину, и тяжело опустился в него.
– Прости, Рене, ты опубликуешь прекрасную поэму…
Первые листы из толстой пачки полетели в огонь, за ними порциями следовали остальные. Эрик нагнулся, взял кочергу и начал поворачивать плохо занимавшуюся бумагу, помогая пламени уничтожать собственное творение. Он слышал свою умирающую музыку, она все еще присутствовала в его сознании.
Тонкие струйки пота стекали по вискам, но композитор как будто не замечал этого, как и медленно улетучивающегося запаха паленой бумаги. Ощущение тупой боли в груди постепенно сменилось облегчением, словно он исполнил тяжелую, но необходимую обязанность.

* * *

Первые тяжелые капли сентябрьского дождя оставляли черные следы на пыльной мостовой. Кристина, вышедшая из ворот Дворца Правосудия в сопровождении мэтра Нортуа, ускорила шаг, торопясь добраться до стоящей на противоположной стороне площади кареты. Мишель проводил подопечную к экипажу:
– Что же, мадам. Позвольте вас поздравить! В течение недели я оформлю все необходимые бумаги и передам их Эрику. Или вы предпочитаете, чтобы я привез их лично вам?
– Благодарю вас, мэтр. Я никогда не забуду того, что вы для меня сделали, – Кристина подарила адвокату искреннюю улыбку. – Но зачем же беспокоиться? Я сама заеду за документами к вам в контору. Только назначьте мне время.
– Хорошо, – кивнул адвокат. – Буду ждать вас в следующий вторник в одиннадцать. Вам удобно?
– Да.
Мишель помог даме сесть в карету и быстро пересек площадь обратно: его еще ждали дела. Кристина откинулась на мягкую спинку сидения и вздохнула: она была свободна. Более того, Рауль практически без борьбы уступил ей право опекунства над Анри. Но в душе она не ощущала того ликования, которое должна была бы испытывать.
Последняя встреча с теперь уже бывшим мужем произвела на виконтессу де Шаньи тягостное впечатление. Рауль заметно похудел и осунулся, ей показалось, что его волосы поредели, а цвет лица приобрел сероватый оттенок. Из головы не выходили его слова. Когда решение было оглашено, виконт подошел к ней и, уставившись взглядом на носки своих до блеска начищенных туфель, негромко, но отчетливо произнес:
– Ты добилась своего. Теперь мне незачем жить. Если меня осудят, я покончу с собой. Пусть моя смерть останется на твоей совести, Кристина. Когда-нибудь ты расскажешь Анри, как убила его отца.
Он резко развернулся и отошел, не глядя на хватающую ртом воздух женщину. Минуту она приходила в себя. Неужели он действительно сделает это? И как она должна будет смотреть в глаза сыну? Увидев, приближающегося адвоката, она кое-как взяла себя в руки. Но, оказавшись одна в карете, не смогла сдержаться и разрыдалась.

* * *

Дождь стучал по крыше кареты все громче и настойчивее, словно припозднившийся гуляка, непременно желающий попасть в уже закрытое заведение. Экипаж, за которым он приказал следовать кучеру, пересек Сену, миновал набережную Турнель и набережную Сен-Бернар и, свернув на бульвар Опиталь, неожиданно остановился у Аустерлицкого вокзала. Дом де Шабрие находится почти у площади Италии, зачем Кристине задерживаться у вокзала? Рауль припал к окну своей кареты, по стеклу потоком текла вода, делая окружающее размытым и нечетким. Он не смог бы ответить на вопрос, что побудило его поехать следом за бывшей женой, и чего он хочет от чужой теперь женщины. Возможно, ему просто не хотелось возвращаться в окончательно и бесповоротно опустевший особняк де Шаньи.
Прошло пять, десять минут, Кристина не покидала экипажа. Должно быть, она кого-то ждала. Кто же должен прибыть в Париж сегодня, в день их официального развода и зачем? Рауль пытался сообразить, какие поезда могут приходить в среду около трех часов пополудни. Хотя он довольно часто ездил по стране по делам кампании, расписание движения поездов никогда не задерживалось надолго в его памяти. В душе Рауля зашевелились смутные подозрения: все эти месяцы Кристина держалась слишком уверенно для женщины, могущей рассчитывать лишь на поддержку немногочисленных, хотя и компетентных в определенных областях друзей. Кажется, он был слишком занят другими проблемами, чтобы всерьез задуматься на эту тему.
К его удивлению, простояв четверть часа, карета Кристины тронулась, разбрызгивая лужи, развернулась и покатила в обратном направлении. Получивший приказ ехать следом за указанным экипажем кучер виконта, повторил маневр. Теперь они переправились на другой берег реки по Аустерлицкому мосту, дальше маршрут пролегал по набережной Генриха IV, набережной и улице Лувра, затем, свернув на улицу Сент-Оноре и проехав ее, они оказались в начале бульвара Оперы. Только теперь он понял, что Кристина, скорее всего, направляется в Гранд Опера.

* * *

Несмотря на то, что необходимости доказывать психическую полноценность Кристины в ходе бракоразводного процесса не возникло, возвращение Жюли пришлось как нельзя более кстати. Прежде проводившая почти целые дни в «арендованном» доме мадам де Шаньи стала чаще выезжать в сопровождении подруги. Из-за двойного скандала круг знакомств Кристины резко сократился, раз в неделю она бывала у графини де Рондель, но Виктория оказалась единственной дамой высшего света, не побоявшейся в сложившихся обстоятельствах открыто поддерживать отношения с виконтессой де Шаньи. Однако, не будучи в курсе отношений подруги с маэстро Лебером, мадам де Рондель так или иначе пыталась «образумить» Кристину и уговорить ее помириться с мужем вплоть до ареста Клонье и де Шаньи по обвинению в мошенничестве. Тут уже и Виктории оставалось только вздыхать и сочувствовать. К тому же, при всей теплоте их дружбы, Кристина никак не могла поделиться с супругой муниципального советника своими новыми проблемами и переживаниями.
– Я не понимаю, Жюли… не понимаю, что происходит. Сначала он почему-то стал мрачным и каким-то подавленным, хотя и пытался скрывать от меня свое дурное настроение. Потом пропал на несколько дней, а теперь появляется два раза в неделю. Не могу сказать, что его отношение ко мне резко переменилось: Эрик так же нежен и каждый раз говорит, что любит меня больше жизни. Но, мне кажется, что находясь рядом со мной, он в то же время отсутствует… Не знаю, как объяснить… его мысли где-то далеко, а в глазах появился странный блеск, скорее даже свет… не такой, как раньше.
Подруги гуляли по аллеям Люксембургского сада, оставив Анри с няней и горничной на одной из скамей. Конец августа в этом году оказался не слишком жарким, на деревьях уже появились первые желтые листья, яркое синее небо дышало покоем и умиротворением.
Мадам Арвиль ответила не сразу, тщательно подбирая слова, она думала, что ей сказать подруге. Да, месье Этери Луи Лебер производил на людей сильное впечатление, в нем мало что оставалось от того скромного, стеснительного и милого, несмотря на внешнее уродство, подростка, каким запомнила его когда-то маленькая Жюли. Волевой, уверенный в себе и властный человек, блестящий расчетливый ум, признанный разносторонний талант. Небольшой, оставшийся на щеке дефект, похоже, делал его внешность еще более привлекательной для женщин. Жюли была уверена, что Женевьева де Муль давно искусала бы себе локти, если бы была в состоянии до них дотянуться. У маэстро наверняка не было недостатка в восторженных поклонницах. Еще ничего не зная об унаследованном им графском титуле, месье Лебера настойчиво обхаживали матери незамужних девиц из самых знатных семейств. Некоторые даже зачастили в дом мэтра Нортуа, как видно, рассчитывая на помощь Мадлен в осуществлении своих недвусмысленных матримониальных планов. Ничего удивительного – богатый и знаменитый холостяк многим представлялся одной из самых выгодных партий.
Все эти соображения, Жюли, разумеется, оставила при себе:
– Кристина, может быть, тебе следует поговорить с Эриком откровенно? Или же предпринять что-то самой. Я имею в виду твое желание вернуться на сцену. Стань независимой в своих решениях и поступках.
Мадам Арвиль понимала, что подает подруге опасный совет: предугадать реакцию привыкшего контролировать всех и вся Лебера на «самовольство» Кристины было сложно. Но если Эрик действительно охладел к ней, другого пути у бывшей примадонны не было.

 Отправлено: 04.01.09 15:12. Заголовок: Тали пишет: по-мое..

Тали пишет:

цитата:

по-моему, он близнецы

Для близнецов слишком постоянен. Близнец утором любит, днем не замечает, вечером уже забыл как зовут, а ночью любит со всей страстью. Знавала лично близнеца.
"Нехорощий огонь в глазах Эрика, я приняла за страстность скорпиона. Но может я не права. Ты автор - тебе видней.
Прочитала и 2 и 3 части продолжение - спасибо за доставленное удовольствие.
Жду как всегда продолжения. Спасибо!

 Отправлено: 04.01.09 15:24. Заголовок: Близнецы тоже разные..

Близнецы тоже разные бывают. Кстати, у Эрика ведь была другая женщина в Вене.
Спасибо, что заходишь и откликаешься.

 Отправлено: 04.01.09 15:31. Заголовок: В части 3 глава 12 д..

В части 3 глава 12 действительно что-то изменилось в Эрике. Раньше я не замечала за ним таких особенностей его характера. Будьто его подменили. Может получив предмет своего обожания его чувства поостыли? Или мечтая о Кристине он мог свернуть горы, она была его вдохновением, а теперь тайна исчезла, мечта сбылась и вдохновение пропало? Интересно, что же будет дальше? Неужели Эрик и правда разочаровался в Кристине? Эх, мужчины во все века одинаковы - когда получают свое - меняются. Иногда до неузнаваемости...

 Отправлено: 15.01.09 10:25. Заголовок: У Эрика на самом дел..

У Эрика на самом деле довольно сложный характер. С гениями вообще не просто. И обстоятельства нередко меняют человека...

 Отправлено: 15.01.09 10:27. Заголовок: Глава XIII Когда ка..

Глава XIII

Когда карета свернула на бульвар Опиталь, Кристина уже не плакала. В самом деле, сколько можно позволять этому человеку манипулировать своей жизнью! И ему и другому… Подумав об Эрике, она едва вновь не ударилась в слезы, но заставила себя сдержаться.
Приоткрыв окно, мадам приказала кучеру остановиться. Оказывается, они находились напротив Аустерлицкого вокзала. Впрочем, какая разница. Ей нужно было прийти в себя и все обдумать. Возвращаться в особняк Шабрие не хотелось. Снова ждать и надеяться на ЕГО приход, блуждая в одиночестве по богато обставленным, но унылым комнатам… Как так случилось, что из одной золотой клетки она попала в другую? И вновь ее окружение составляют рояль, книги, ребенок, да прислуга. Конечно, все было иначе, чем в доме де Шаньи – Эрика она любила до самозабвения. С ним ее душа пела, каждая клеточка трепетала от ощущения счастья… но он все реже оказывался рядом.
Правда, теперь у нее есть две замечательные подруги и четыре ученицы – еще одной девушкой, начавшей недавно брать уроки фортепианной игры у мадам де Шаньи, стала Эжени де Лепранс, поэтому не только Жюли, но и Виктория теперь довольно часто навещала виконтессу. Но на сегодня Кристина отменила все занятия, а Жюли в клинике ждали пациенты.
Мадам де Шаньи окончательно перестала всхлипывать и шмыгать носиком, глаза просохли. Она достала из ридикюля оправленное в серебро с эмалевыми вставками зеркальце и придирчиво рассматривала свое лицо минуты две-три: глаза припухли и покраснели. Ничего, скоро пройдет, если немного припудрить щеки и нос, то будет не слишком заметно. Жюли, как всегда, права: ей нужно вернуться в Оперу, как когда-то вернулась в театр мадам Жири… Как же она могла забыть? Два дня назад Мэг прислала записку и просила заехать, подруга юности хотела поделиться с ней какой-то новостью. Их дружба после долгого перерыва еще не стала настолько же близкой, как прежде. Накануне развода, Кристина была просто не в состоянии думать о чем-то другом, кроме решения суда.
Она вновь приоткрыла окно, – струи воды с крыши потекли по внутренней поверхности стекла, – и окликнула возницу:
– В Гранд Опера, пожалуйста.

* * *

В театре следить за Кристиной оказалось не сложно: она была совершенно поглощена какой-то мыслью и почти не замечала встречающихся в коридорах людей. Но как только его бывшей супруге удалось вызвать прямо с репетиции Мэг Жири, виконту пришлось вести себя осторожнее. Впрочем, и балерина выглядела сегодня не в меру возбужденной и крайне рассеянной: она едва не натолкнулась на временно оставленную посреди коридора нарисованную пальмовую рощу – как видно, декорацию к новой постановке – и, увлекая Кристину к апартаментам мадам Жири, что-то взволнованно рассказывала ей по дороге.
Рауль отметил, что Мэг повзрослела и явно похорошела. Значит, Кристина возобновила старые знакомства, должно быть, она на самом деле собирается вернуться на сцену. И будет петь под именем Кристины де Шаньи? Виконт поморщился. Хорошее же воспитание получит его сын и наследник!
Рауль поднялся этажом выше и занял позицию на галерее, откуда можно было видеть всех, выходящих из ведущего в жилую часть здания коридора. Он увлекся процессом слежки, позабыв спросить себя, зачем ему все это теперь нужно. Заняться ему, и правда, было нечем: дела окончательно расстроились и, пока длится следствие, поправить здесь было ничего невозможно, общество отвернулось от него, а тяги к развлечениям, которые можно было бы в избытке найти в ресторанах и публичных домах, он не чувствовал.
Ожидание затягивалось, Кристина появилась одна минут сорок спустя и поднялась по лестнице, ведущей к административным помещениям. Вновь Рауль увидел бывшую жену через четверть часа: на этот раз она направилась к выходу. Виконт поспешил следом и успел заметить, как Кристина садится в карету. Дождь почти прекратился, но небо все еще оставалось свинцово-серым и казалось Раулю символом его неприкаянного одиночества.

* * *

Поездка в Оперу отвлекла ее от тоскливых размышлений, мучительных сомнений и желания бесконечно жалеть саму себя. Во-первых, Мэг влюбилась без памяти в молодого художника-декоратора, недавно принятого в театр по рекомендации маэстро Лебера. Выпускник школы изящных искусств Жюль де Вандор происходил из очень небогатой, но благородной семьи и, судя по положительным отзывам архитектора, обладал талантом и мог рассчитывать на успех и известность. Все это как-то примирило мадам Жири с сердечным выбором Мэг. Франсуаза махнула на нее рукой – в таком состоянии девушка только мешала на репетициях – и сегодня даже отпустила дочь с Кристиной без особых возражений. Глядя на щебечущую с выражением блаженства на лице балерину, трудно было удержаться от согревающей сердце улыбки. А, во-вторых, беседа с месье Андрэ оказалась не столь тяжелой и болезненной процедурой, как ей почему-то представлялось.
– Ваша просьба, мадам де Шаньи, в высшей степени удивительна, – подвижное лицо Жиля изобразило гримасу крайнего изумления. – Я… я даже не знаю, что вам ответить. Простите мадам, но виконт, должно быть, станет возражать против вашего желания вновь петь на сцене.
– Месье Андрэ, сегодня я получила развод, и мнение виконта де Шаньи более ничего для меня не значит. Я хочу выступать под своим именем, как Кристина Дае.
Она твердо посмотрела в глаза администратору.
– Ох, мадам! Но это ведь так нелегко... Поймите меня правильно, прошло столько лет… Ваш голос…
Андрэ окончательно потерял нить рассуждений. Только все наладилось в театре, не хватало здесь бывшего покровителя Оперы и этого прекрасного яблока раздора, но отказать…
– Мой голос в прекрасной форме, месье. Я специально брала уроки последние три месяца, – она невольно улыбнулась, – у маэстро Лебера.
Понадобилось не так уж много времени, чтобы убедить Жиля Андрэ принять в театр бывшую примадонну – он все еще не подписал продление контракта с сеньорой Малиано, так как итальянской диве отчего-то не подошел парижский климат. Отбывшая летом на родину, она не спешила возвращаться, несмотря на предварительную договоренность.
Въехав за ворота особняка, экипаж остановился у дверей. Снова начал накрапывать мелкий, моросящий, промозглый дождик. Кристина поежилась и поспешила войти в дом. Только теперь она почувствовала, как устала за сегодняшний день. Часы в фойе пробили половину шестого, но из-за непогоды казалось, что уже гораздо позже. Сумерки медленно заполняли неосвещенные комнаты первого этажа, а вместе с ними сквозь окна как будто проникали осенняя сырость, холод и безнадежная тоска.
Отдав горничной плащ и немного намокшую шляпку, Кристина сделала несколько шагов к лестнице и остановилась – на пороге белой гостиной стоял Эрик:
– Что случилось, мой ангел? – в его голосе прозвучало непритворное волнение. – Разбирательство затянулось?
Прислуга уже скрылась в служебных помещениях.
– Эрик?! Ты здесь?
Обычно он приезжал не раньше десяти вечера, когда работающие в доме две горничные, садовник и повар уже отправлялись во флигель, а няня укладывалась спать наверху вместе с малышом Анри. Лебер попадал в сад через практически незаметную стороннему человеку калитку со стороны перпендикулярной бульвару улицы и заходил в дом через одну из служебных дверей.
– Я жду тебя больше часа… Мишель был уверен в успехе. Что случилось?
Он уже стоял рядом и тревожно смотрел ей в глаза.
– Ах, Эрик! Все хорошо. Я не думала, что ты будешь здесь в это время, – ее лицо осветилось счастливой и в то же время смущенной улыбкой. – Я ездила в Оперу.
Лебер вздохнул с явным облегчением, порывисто обнял Кристину, на мгновение крепко прижал к своей груди, но тут же отпустил, взяв ее за руку:
– Идем в гостиную, здесь зябко. Я приказал разжечь там камин.
– Ты… как ты представился?
– Как хозяин дома. Я намерен повысить вам арендную плату, мадам!
В его ярких зеленых глазах плясали задорные смешинки, знакомая полуулыбка коснулась губ. Она почувствовала, как свернувшийся клубком глубоко внутри холод отступает, и все ее существо наполняется согревающим теплом его любви. Он был рядом, по-настоящему рядом. Она ощутила это всеми струнами ликующей души.
Воздух в натопленной гостиной благоухал тонким ароматом, Кристина оглянулась: на столике у окна стоял большой букет белых роз. Он не дарил ей цветы с тех пор, как она покинула свою комнату в Опере. Алые розы Призрака канули в прошлое, а преподносить ей другие он не мог заставить себя… до сегодняшнего дня.
– И какую же плату вы хотите назначить, господин граф?
– Самую высокую, мадам… Кристина, я прошу твоей руки. Ты согласна стать моей женой, мой ангел?
– Да, я согласна. Эрик, я…
Она смешалась и опустила взгляд, лучше сказать ему сразу:
– Я говорила с месье Андрэ… Понимаешь, каждый раз когда я бываю в Опере, на спектакле или на репетиции, со мной происходит что-то… Я словно раздваиваюсь. Я чувствую, что должна быть там, на сцене…
Слова иссякли. Что она могла еще добавить?
– Андрэ отказался принять тебя в труппу? – Кристине показалось, что в его тоне прозвучали жесткие ноты.
– Нет, – ответила она почти шепотом. – Он обещал мне контракт…
Кристина подняла голову, Лебер улыбался:
– Я очень рад, мой ангел.
– Ты не станешь возражать?
– Я?!
В первый момент он казался искренне изумленным и вдруг рассмеялся:
– Кристина, что пришло в твою головку? Неужели ты подумала, что, случайно получив титул, я заразился сословными предрассудками? Этот замшелый аристократический дом наводит на тебя странные мысли… Мой ангел, поедем ко мне, – предложил он, – отпразднуем нашу помолвку. Прости, я чуть не забыл…
Лебер достал из жилетного кармана бриллиантовый перстень и аккуратно надел на тонкий пальчик Кристины.
– Я храню то твое кольцо…
– Я знаю, но пусть будет другое.
– Да.
От поцелуя она едва не растворилась в горячей волне нежности и неги, словно невинная девушка, впервые почувствовавшая прикосновение губ любимого. От былой усталости не осталось и следа, только ощущение легкости, восторга и счастья: ей хотелось петь, танцевать, летать, ехать с ним сейчас… все равно куда!
– Подожди немного, я переоденусь.
Она выпорхнула из гостиной и как на крыльях взлетела по лестнице. Кристина и думать забыла о недавней отстраненности и редких визитах Эрика.

* * *

Быстро смеркалось, уличные фонари, здесь все еще газовые, зажглись раньше обычного времени; их свет отражался в лужах, отблесками вспыхивали мокрые зонты, стекла карет, выходящие из моды цилиндры. Движение оставалось достаточно интенсивным, и следовать за мало чем отличающимся от других экипажем Кристины было бы нелегко, но они уже приближались к особняку де Шабрие – по-видимому, последнему пункту ее поездки.
Вот и все, она вернулась в свое временное жилище. Как долго Кристина еще проживет в этом доме? Как бы ни был не осведомлен о ценах его хозяин, сможет ли она и дальше платить аренду за трехэтажный особняк почти в самом центре Парижа? Или дело вовсе не в нерачительности графа, а просто кто-то оплачивает расходы бывшей примадонны?
Покинув карету, Рауль дошел до угла ограды и свернул в неширокий проулок между двумя особняками. Фонарей здесь не было, темно-серое, но все еще не черное небо, казалось, вот-вот зацепится за мокрые ветви садовых деревьев. В окнах соседнего дома горел яркий свет, тогда как обиталище Кристины пялилось на виконта темными окнами. Освещены были только три окна наверху – вероятно, детская, подумалось ему, и сердце тоскливо заныло – и кухня на первом этаже. Ему вдруг непереносимо, до острых судорог в озябших пальцах захотелось увидеть Анри.
Рауль с сомнением посмотрел на решетку, резко протянул руку, дотронулся до металла и отдернул ее обратно. Ничего. Холодный мокрый чугун. Попробовал еще раз, теперь уже дольше задержав ладонь на решетке. Мимо, укрываясь от вновь припустившего дождя под большим черным зонтом, прошла пара – должно быть студент с какой-нибудь горничной. Молодые люди смеялись, им не было никакого дела до топчущегося у забора хорошо одетого, но основательно вымокшего господина. Подождав, пока парочка окажется на бульваре, виконт, нервно оглянувшись, перелез через решетку и спрыгнул в сад. Приземляясь, он поскользнулся и чуть не растянулся на сырой земле, но сумел удержаться на ногах.
Рауль поспешил подойти ближе к дому, чтобы его не было видно со стороны проулка за деревьями. Вблизи особняк не казался таким уж безжизненным: зажглось еще несколько окон на втором и первом этажах. Несколько оконных проемов казались не то, чтобы освещенными, но подсвеченными – слабые багровые отблески свидетельствовали о том, что в помещении топится камин. Рауль замер, прижавшись к стволу старого каштана, – за тонкой кисеей в почти темной комнате ему почудилось движение. Так и есть – смутно различимый мужской силуэт едва выделялся на фоне неверного оранжевого света. Мужчина не стоял на месте, он медленно бродил перед камином, как будто ждал чего-то. Лакей никогда не будет вести себя таким образом. Что делает здесь этот мужчина? Кто он? Виконта бросило в жар, он перестал чувствовать холодные струи дождя, смывавшие со лба выступившую испарину. Осторожно, шаг за шагом он подбирался к окну.
Внезапно комната осветилась: на пороге в элегантном вечернем платье появилась улыбающаяся Кристина. Высокий, темноволосый человек, которому она что-то радостно говорила, оказался стоящим к Раулю спиной. Потрясенный увиденным, виконт наблюдал их всего несколько секунд. Мужчина быстро подошел к его бывшей жене, поцеловал ей руку, и оба скрылись в глубине дома. Узнать этого господина – по одному беглому взгляду даже со спины было ясно, что человек принадлежит к высшему обществу – Раулю не удалось.
Ноги сами понесли его в обход здания, он почти бегом обогнул флигель: от центрального входа отъехала карета и миновала заранее распахнутые ворота.

* * *

Пропасть, в которую он катился, очертя голову, ужаснула его. Как можно было не заметить этого падения, позорной деградации, предательства всех своих принципов и идеалов? Во что превратилось его творчество? В жалкое угодничество вкусу восторженно рукоплещущей публики. Уже «Королева Камелота» была несомненным шагом назад, как по сравнению с «Минотавром», так и с «Дон Жуаном». Но все же в ней присутствовало определенное новаторство, хотя бы в самом методе обработки и включения в ткань музыкальных тем древнекельтских и раннесредневековых саксонских мелодий. А «Галатея»…
Эрик закрыл глаза. Тихая летняя ночь принесла прохладу и немного остудила его разгоряченную голову. Несущий долгожданное облегчение измученному дневным зноем городу ласковый ветерок чуть заметно колыхал полуотдернутые шторы на окнах кабинета, из парка доносился шорох листвы и стрекот насекомых. К трем часам ночи шум, производимый огромным скоплением человеческих существ почти стих, лишь изредка где-то вдалеке возникал грохот проносящегося по мостовой авеню экипажа, потом все замолкало.
Он встряхнул головой, словно отгонял наваждение, встал, выключил свет и спустился на первый этаж. Через минуту Лебер вышел из дома на спускающуюся в парк многоступенчатую террасу. Удача, успех, счастье в любви и – что скрывать – наслаждение местью ослепили и оглушили его. В какой-то момент он снова утратил обычно присущее ему чувство меры, грань между реальностью жизни и особым миром – ирреальным пространством свободного искусства. Если в подвалах Гранд Опера созданный им театр поглотил и разрушил реальность, то теперь случилось обратное. Невозможно творить, вечно обыгрывая одну и ту же тему, пусть и самую важную в твоей жизни – жизни обыкновенного человека из плоти и крови; эксплуатировать любовь, словно хозяин своего раба, и выставлять ее на потребу жаждущей развлечения толпе тем более недопустимо.
– Маэстро Лебер, вы зашли в тупик, – невесело усмехнувшись, откровенно заявил сам себе Эрик.
Сообщить об этом неутешительном выводе прежде всего следовало Рене – либреттист имел право знать, что его старания, увы, не принесут желаемого результата. По старой привычке они часто встречались в кафе «Вольтер».
Когда Эрик вошел в излюбленное представителями литературно-художественной богемы заведение, он сразу заметил сидящего за одним из столиков в глубине зала Равеля. Лебер не опоздал, но, как видно, поэт явился раньше назначенного времени. Рене оживленно разговаривал с человеком на вид лет сорока, чье лицо, уже изборожденное довольно глубокими морщинами показалось композитору смутно знакомым. Возможно, он где-то его и видел, но вряд ли они были представлены. Небольшие темно-карие глаза незнакомца постоянно обегали помещение быстрым, ни на чем как будто не задерживающимся взглядом. В «Вольтере» не было принято церемониться, поэтому Эрик, не стесняясь прервать беседу, направился к столику Равеля.
– Да, гений часто остается непонятым, и что самое прискорбное, обычно и уходит в лучший мир одиноким. Я был у него незадолго до кончины. Клошаль отправил меня к нему договариваться о поглавной публикации «Бувара и Пекюше», – говорил собеседник либреттиста быстро, слова вылетали из него с умопомрачительной скоростью, но при этом его речь отличалась четкой артикуляцией и была вполне разборчива. – Но он отказался наотрез. Сказал, что работа идет медленно, и ему не хочется стеснять себя обязательствами. Вообще, он показался мне мрачным и желчным…
– Добрый день, господа, – Лебер поздоровался и по обыкновению данного заведения без приглашения занял свободный стул.
– Здравствуй, Луи! Ты не знаком с Марселем? Марсель Брианоль – журналист из "Revue de Paris". Марсель, это Луи Лебер, я говорил, что жду его.
Мужчины кивнули друг другу.
– Вы – знаменитость…
– Стараниями ваших коллег, – отмахнулся Эрик.
– Да ты не в духе, – Рене бросил быстрый, но внимательный взгляд на композитора. – Вот тебе еще один мрачный гений, Марсель.
– Кстати, о ком вы говорили? – поспешил увести разговор от своей персоны Лебер.
– О господине Флобере. Он так и не закончил свой последний роман, – объяснил Брианоль. – Я ездил к нему в Круассе в начале марта, а в мае он скончался.
– Да, я слышал. Он действительно был гением. Вспоминая о нем, я горжусь тем, что родился в Руане, хотя уже очень давно там не был.
– Вы тоже из Руана, месье Лебер? Да, все таланты стекаются в Париж, но сам он уже не в состоянии породить ничего оригинального и подлинного. Этот город погряз в пороках, – заявил журналист.
– Будь Париж добродетельным, вы – журналисты – давно потеряли бы свой кусок хлеба, – рассмеялся Равель. – А не заказать ли нам бутылку доброго бордо, господа?
Они просидели в кафе еще около часа, потягивая рубиновое вино и перескакивая с одной темы на другую. Говорил, в основном, Брианоль, а Рене бросал реплики, время от времени меняя направление беседы. Лебер почти не принимал участия в разговоре, внезапно он стал рассеянным и погрузился в себя, словно какая-то мысль целиком завладела его сознанием. В конце концов, он извинился и ушел, пообещав поэту встретиться на следующей неделе.