Отправлено: 07.12.08 12:32. Заголовок: Призрак_и Opera или Ошибка мадам Жири. Часть III
ЭТАЛИЯ ЛОННЕ
ПРИЗРАК_И OPERA или ОШИБКА МАДАМ ЖИРИ
(по мотивам романа Гастона Леру, мюзикла Андрю Ллойда Уэббера и фильма Джоэля Шумахера)
Автор беззастенчиво использует различные элементы трех вышеперечисленных произведений, добавляя изрядную долю собственной фантазии… и некоторую – здравого смысла.
Отправлено: 07.12.08 12:33. Заголовок: Часть III ОПЕРА ПР..
Часть III ОПЕРА ПРИЗРАКА
Глава I
– Жюли, вы настоящий ангел! Вы просто спасли нас. Последнюю неделю стоит такая страшная жара, в городе совершенно невозможно находиться. Дети и я просто измучились. Жорж каждый день обещает, что вот-вот возьмет отпуск и отвезет нас на море. Но вы же знаете, с его работой.., – Луиза Риньон взмахнула рукой, что должно было означать ее полное неверие в осуществление долгожданной поездки. – Я так рада, что вы согласились приехать, – с искренней улыбкой ответила супруга профессора. Запущенный сад Арвилей наполнился непривычным шумом, детскими голосами, смехом и праздничной суетой. Хотя никакого знаменательного события на самом деле не было – просто Жюли уговорила Шарля пригласить друзей в их загородный дом на импровизированный пикник. Семейства Нортуа, Риньонов, Шадуаль и, разумеется, холостяк Огюст Вернуар с радостью откликнулись на соблазнительное предложение провести жаркий августовский воскресный день на лоне природы. Недавно вернувшийся из Америки Альбер Шадуаль – бывший сокурсник и коллега Арвиля – буквально заразил старого приятеля идеями гарвардского профессора Джемса. Они часами спорили и обсуждали проблемы соотношения нарастания сенситивной интенсивности и интенсивности стимула, тождества телесной и ментальной жизни, сыпали специальными терминами из области анатомии, физиологии и психиатрии. Когда их встречи происходили в присутствии Жюли, супруга психиатра с не меньшим жаром вступала в профессиональные «баталии»; троица засиживалась допоздна, выпивая неимоверное количество кофе и поглощая – в основном это относилось к мужчинам – без счета шоколадные хлебцы и круассаны. Однако госпожа Дениза Шадуаль не разделяла профессиональных интересов мужа, она отчаянно скучала и чувствовала себя таким же дополнением к мебели в Париже, каким ощущала и в Америке, где чета Шадуалей провела почти год, общаясь практически исключительно с университетскими профессорами. Она с облегчением узнала, что сегодня к Арвилям можно взять детей, а также предполагается присутствие гостей, не связанных по роду деятельности с психологией, психиатрией и медициной. На этот раз мадам Шадуаль, наконец, почувствовала себя в центре внимания: она быстро нашла общий язык с Мадлен Нортуа и Луизой Риньон, поражая новых знакомых рассказами о Нью-Йоркских магазинах и своей жизни в Гарварде. Пикник устроили в глубине сада; самого дома с окруженной столетними дубами и грабами тенистой полянки видно не было, что создавало иллюзию настоящей лесной прогулки. Расположились прямо на прогретой утренним солнцем земле, среди вольно растущей травы и цветов; закуски, вино и морсы для детей расставили на расстеленной в центре скатерти. Раскинувшиеся вокруг импровизированного стола разноцветные юбки дам казались яркими клумбами; проникавшие сквозь листву солнечные блики весело плясали по улыбающимся лицам отдыхающих. Соблазнительные запахи, источаемые паштетами, копченостями и выпечкой на свежем воздухе приобрели особую остроту и вызывали повышенный аппетит. Гости, включая ползающего по толстому пледу под присмотром нянечки годовалого Эмиля, похоже, были в восторге. Как обычно, общая поначалу беседа вскоре разделилась: женщины приглядывали за играющими детьми и слушали рассказы Денизы, мужчины обсуждали политику, курсы акций и прочие новости. Мадам Арвиль как хозяйка старалась уделить равное внимание всем гостям. Убедившись, что никто не скучает – особенно обычно напряженная и скованная мадам Шадуаль, – она решилась похитить у мужской части компании неустрашимого комиссара полиции и пригласила Жоржа пройтись по саду. Из всех присутствующих одна лишь Дениза бросила им вслед удивленный взгляд, но промолчала. Похоже, ни Луизу Риньон, ни Шарля Арвиля ничуть не удивило и не заинтересовало поведение их супружеских половин.
* * *
Перелистывая папки с документами безнадежно зависшего дела Призрака Оперы, Жюли часто не могла сдержать улыбки: до чего нелепыми и фантастическими выглядели показания большинства свидетелей. Время от времени появлявшийся в кабинете лейтенант Жавер не без удивления посматривал на сестру известного адвоката – пришла же охота такой красивой и элегантной даме часами сидеть в душном кабинете Дворца Правосудия и читать бесконечные протоколы, заключения экспертов и его неутешительные отчеты начальству. – Простите, мадам Арвиль, неужели вы находите все это интересным? – не выдержав, спросил Люсьен. – Как психиатр я нахожу все это чрезвычайно интересным, – одарила хозяина кабинета своей очаровательной улыбкой Жюли. – Половину ваших свидетелей следовало бы отправить на лечение в клинику моего мужа. Но поскольку меня, в первую очередь, интересует душевное здоровье виконтессы де Шаньи, я никому об этом не скажу. – Ох, вы шутите, мадам! А мне, признаться, было не до шуток, – вздохнул лейтенант. – Хорошо, хоть с этой люстрой удалось разобраться. Об остальном лучше и не вспоминать. – Неужели? Вам удалось выяснить, почему упала люстра? – заинтересованно спросила Жюли. – Да, ее раскрутил один пьяница, а потом повесился. Простите, мадам, – Жавер смутился, думая, что его предельно конкретное изложение сути дела может шокировать даму. Однако мадам Арвиль лишь удивленно приподняла тонкую изогнутую бровь: – Правда? А где можно прочесть заключение? – Посмотрите вот здесь, – лейтенант показал на лежащую внизу под кипой других толстых, завязанных шнурками картонных папок тонкую, скрепленную шнуровкой подборку документов. – Благодарю, а… В дверь просунулась голова одного из состоящих в подчинении Жавера сыщиков: – Господин лейтенант, вас требует к себе комиссар, – сообщил полицейский. Когда, извинившись, Жавер поспешил к начальству, Жюли вытащила указанные документы из-под завала и начала их внимательно изучать: ей было крайне любопытно узнать, на основании каких данных полиция списала падение люстры на несчастного Жозефа Буке. Она бегло просмотрела протоколы осмотров технического этажа над зрительным залом Оперы, где особенно подчеркивался факт обнаружения полицейскими покрытой толстым слоем пыли пустой бутылки из-под божоле, и, мельком взглянув на экспертное заключение о состоянии креплений люстры, едва сдержала возглас изумления. Благо, в кабинете в этот момент Жюли находилась одна. Бумага была подписана пятью экспертами, и первым стояло имя председателя комиссии Этери Луи Лебера. – Потрясающе! – пробормотала себе под нос подруга мадам де Шаньи. К заключению была приложена длинная – на трех страницах – пояснительная записка, изобилующая множеством специальных терминов и технических подробностей. Почерк составителя привлекал внимание изяществом и даже некоторой вычурностью графики, поля со всех сторон листа были широкими. Перевернув последнюю страницу, мадам Арвиль уже не удивилась – записку составлял Эрик. Что бы все это значило? Понятно, что полиция сопоставила выводы экспертов с собственной находкой и датой самоубийства (убийства?) рабочего сцены, и с легким сердцем списала трагедию на покойника. Но что же произошло на самом деле? И какую роль в этом играл, если играл, господин председатель экспертной комиссии?
* * *
Роды прошли нормально. Все треволнения остались позади: Кристина и ребенок, по словам доктора Мертье, чувствовали себя прекрасно. У него родился сын! Рауль был вне себя от счастья: он все-таки обошел Филиппа. На девятом году брака графиня Аделаида де Шаньи произвела на свет слабенькую, болезненную девочку, которая скончалась на седьмой день после рождения. По всей вероятности, прямого наследника у графа де Шаньи не будет. Отменив все дела и вторичную поездку в Леон – к большому неудовольствию своего партнера Армана Клонье, – новоявленный отец целых две недели занимался почти исключительно женой и ребенком: он нанял двух нянек с хорошими рекомендациями, подарил Кристине бриллиантовый гарнитур и даже преподнес в знак признательности изящный письменный прибор из слоновой кости «дорогой мадам Арвиль». Жюли теперь не так часто бывала в их доме, по крайней мере, не каждый день. Превратившись из компаньонки в лучшую подругу, супруга профессора давно отказалась от первоначально положенного ей жалования, но Рауль надеялся, что и в будущем может рассчитывать на ее профессиональную помощь: мало ли, как поведет себя Кристина, окончательно оправившись после рождения малыша. Рауль едва не на цыпочках зашел в затемненную опущенными шторами детскую, жестом показав мадемуазель Жанне – дневной няне – не беспокоиться, и приблизился к украшенной кружевами и лентами кроватке. Анри Виктор де Шаньи сладко посапывал крошечным розовым носиком и умильно топырил слюнявую нижнюю губку. Дверь снова открылась. В летнем открытом платье с короткими пышными рукавами и низким декольте немного поправившаяся и обретшая завершенную зрелость женских форм Кристина выглядела настоящей мадонной. Плавной походкой она подошла к мужу, Рауль приобнял ее за талию. Глядя со стороны на склонившихся над ребенком, улыбающихся родителей мадемуазель Жанна – тридцатитрехлетняя женщина с большим опытом ухода за грудными младенцами – не без зависти подумала: «Бывают же на свете счастливые люди!»
* * *
Невесомые пушистые снежинки порхали за окном, медленно опускаясь на ветви деревьев прилегающего к особняку парка. У окна стояла красивая молодая женщина с гукающим малышом месяцев пяти на руках, ребенок теребил крошечными пальчиками выпущенный из высокой прически матери кудрявый локон, улыбался почти беззубым ртом и радостно пускал пузыри. – Снова пошел снег, Анри. Ты еще не знаешь, что это такое, да, мой малыш? Ну, ну! Не надо так сильно. Какой ты уже большой и цепкий. Маме будет больно. – Гу-га! – довольно заявил карапуз и дернул волосы. В детскую без стука вошла элегантная дама в темно-синем визитном платье лет тридцати, видимо, она только что приехала: с мороза ее щеки чуть раскраснелись, зеленые глаза блестели. – Доброе утро, Кристина. Доброе утро, Анри. Малыш обернулся на знакомый голос и выпустил многострадальный локон. – Жюли, как я рада тебя видеть! Немного повозившись с ребенком, женщины оставили его на попечение няни и спустились в гостиную. – Что-то случилось, Жюли? Ты какая-то необычная, – Кристина с удивлением смотрела на подругу: всегда спокойная мадам Арвиль заметно нервничала. – А ты как всегда печальная, – заметила Жюли. Кристина снова похудела, на дне ее больших карих глазах поселилась прежняя тоска. – Ты знаешь, я нигде не бываю, никого не вижу. Рауля почти никогда нет дома. Это и к лучшему. Кроме Анри нас ничто не связывает, – мадам де Шаньи вздохнула. – Сначала я удивлялась, почему он не слишком докучает мне. А теперь, кажется, поняла. – Ты хочешь сказать, у Рауля есть любовница? – Я случайно слышала, как Арман говорил Раулю о какой-то заждавшейся его Жаклин, – горькая усмешка непривычно искривила губы молодой женщины. – Думаю, он их и познакомил. Я родила Раулю наследника и больше уже не нужна. Что мне делать, Жюли? Ты одна меня понимаешь. Последнее время Кристина начала много читать, пытаясь отыскать в библиотеке де Шаньи что-нибудь из того, о чем говорил ей маэстро. В каком-то смысле охлаждение Рауля и его постоянное отсутствие развязало ей руки. Она не только могла спокойно играть на рояле, но и начала снова петь. Она не пела больше полутора лет! – Кристина, – мадам Арвиль взяла ее за руку, – прости. Боюсь, я расстрою тебя еще больше. Я скоро уеду. Шарля пригласили в Гарвард, он несколько месяцев переписывался с профессором Джемсом. Мы уезжаем на год. Билеты на пароход, отплывающий через две недели из Гавра, уже заказаны. – Жюли! Подруги обнялись, у обеих в глазах стояли слезы. – Бедная моя, как мне жаль. Тебе нужно вернуться в общество. Все уже давно забыли о прошлом, вы женаты почти два года. В конце концов, ты виконтесса де Шаньи. Так невозможно жить, я боюсь за тебя. Жюли говорила с неподдельной тревогой. Нет, она не опасалась за рассудок Кристины, никаких действительных отклонений в психике бывшей солистки Гранд Опера не было, в этом супруга профессора Арвиля успела достаточно убедиться. Но ее беспокоила судьба несчастной одинокой женщины, существование которой с каждым днем становилось все более невыносимым. Кристина была слишком молода, чтобы обрести единственный смысл жизни в ребенке, навеки похоронив себя в роскошной клетке особняка де Шаньи. Как каждому нормальному человеку ей нужны были друзья, новые впечатления, какие-то интересы, хотя бы к бальным платьям и светским сплетням. – Вернуться в общество? Наверное, ты права. Мне теперь все равно, кто и что будет говорить за моей спиной. Прошлого не вернешь. Боже мой, если бы я тогда ушла с Ангелом! Где бы он ни был, в хижине или в подвале, с ним я была бы счастлива. – Кристина, я так давно хочу тебя спросить… Ты всегда называешь его Ангелом. Ты не знаешь имени человека, которого любишь? Ведь ты любишь его до сих пор? Кристина кивнула. – Знаю. Его имя – самое дорогое, что у меня осталось. Его зовут Эрик.
* * *
На лестнице спускающегося с третьего этажа из детской Рауля встретил дворецкий: – Ваше сиятельство, месье Клонье ждет вас в кабинете, – доложил Марсель. Виконт кивнул и чуть заметно поморщился: сегодня они не договаривались о встрече, следовательно, новости могли быть только плохими. Озабоченное лицо Армана подтвердило недобрые предчувствия Рауля. Осведомившись о здоровье ребенка и супруги виконта, Клонье перешел к делу: – Баронесса не одобрила представленный Антуаном Бриа проект реконструкции замка Рамбилье, – сообщил Арман. – А герцог? – Вы же знаете, Рауль, герцог стар, глух как тетерев и давно выжил из ума. Его имуществом распоряжается де Вийяр, а, следовательно, баронесса. Клонье отказался сесть в предложенное хозяином кресло, вытащил папиросу и нервно закурил. – Пусть возьмут другого архитектора. В конце концов, отель будет приносить им доход так же, как и нам. Это лучше, чем содержать груду бесполезных обветшавших развалин, – пожал плечами виконт. – Полагаю, господин барон прекрасно понимает свою выгоду, – в голосе предпринимателя звучала с трудом сдерживаемая досада. – Он уже обратился к только что вернувшемуся из-за границы Луи Леберу, и, насколько я понял, баронесса весьма благосклонно отнеслась к новому проекту. – Так в чем же дело? Рауль затянул туже распустившийся узел на поясе темно-зеленого шлафрока. Визит Клонье был довольно поздним, и виконт не посчитал нужным переодеваться для беседы с партнером. Он и так не часто появлялся дома раньше трех часов утра, в кои-то веки собрался провести вечер в семейном кругу – и опять дела. – Лебер – хитрая бестия, он не желает сотрудничать с нами, а предлагает Вийяру вложить в строительство собственные деньги. – Не понимаю, чем этот Лебер лучше Бриа? – раздраженно спросил Рауль. – Приблизительно тем же, чем господин де Бальзак лучше писаки из бульварного листка. Лебер – архитектор с европейским именем, он работал в Вене, в Милане, в Женеве. По приезде он устроил прием в своем новом особняке на авеню Трюден. Вы бы видели этот дом! Смею вас уверить, теперь у его компании не будет отбоя от заказчиков. Боюсь, замок Рамбилье мы потеряли.
Тали Ага, девушка, ты решила сразу все три части выкладывать. Очень правильное решение!!! А я уже и забыла, какой замечательный коллаж ты сделала к этой части. Горящий в пламени Раулька - это замечательно.
Отправлено: 08.12.08 09:48. Заголовок: Глава II Женщина сл..
Глава II
Женщина сладко потянулась, села, встряхнула густыми длинными почти черным волосами и выбралась из-под легкого шелкового одеяла. В залитом утренним солнцем саду за открытым окном щебетали птицы, легкий ветерок шевелил занавески. Встав перед зеркалом, она не без удовольствия полюбовалась смуглым обнаженным телом, провела руками по бедрам, чему-то улыбнулась и начала одеваться. Для своего возраста бывшая натурщица, а ныне честная вдова и владелица модного шляпного магазина тридцатипятилетняя Мария Кленце выглядела великолепно – кожа упругая и гладкая, ни малейших признаков лишнего жира на животе, спине или бедрах, высокая грудь все еще сохраняла хорошую форму. Яркая внешность, доставшаяся Марии от матери, была ее единственным, полученным от родителей наследством. Обветшавший домик, построенный на окраине Вены еще дедом, отец завещал брату и младшим сестрам Марии: он ничего не хотел знать о дочери, «опорочившей его честные седины». Бывший солдат австрийской армии Гюнтер Штейн нашел в Италии жену, но потерял руку: во время гарибальдийского восстания 1848 года ее оторвало ядром. Вернувшись в родительский дом с женой и четырехлетней дочерью, Гюнтер продал сапожную мастерскую отца и кое-как сводил концы с концами, существуя на небольшие проценты от купленных акций и крошечную инвалидную пенсию. Вскоре у Штейнов родился сын, а следом еще три дочери. Чем больше становилось ртов, тем тяжелее было их прокормить. Единственной надеждой семьи стала подросшая Мария – выгодно выдать замуж красавицу-дочь, на которую откровенно пялили глаза все соседские парни и мужчины даже постарше самого Гюнтера, казалось делом несложным: главное, не прогадать. Но четырнадцатилетняя Мария совсем не разделяла этих радужных планов: насмотревшись на мучения матери, превратившейся за десять лет в замученную жизнью, потерявшую всю свою красоту и жизнерадостность, старуху, девочка не рвалась замуж. Как бы тяжело порой ей не приходилось, Мария ни разу не пожалела о побеге из родительского дома. Она знала много разных мужчин – художников и бакалейщиков, аристократов и банкиров, – ее страстная натура и неприязнь к лицемерию и фальши не позволили подняться так высоко, как мечталось. Тем не менее, теперь у нее был вполне добротный пятикомнатный дом и приносящий стабильный доход магазин. Правда, как и сегодня, Мария нередко просыпалась не в своей постели. Если бы не дела, она и вовсе не уходила бы из этого чудесного дома. Ничего необыкновенного в самом двухэтажном, сдаваемом внаем особняке с садом, собственного говоря, не было, но Людвиг… Такого человека Мария не встречала за всю свою бурную и далеко не безгрешную жизнь. Увы, их сказка подходила к концу – завтра он уезжает.
* * *
– Людвиг, я не помешаю? Эрик поднял голову от расчетов, улыбнулся и аккуратно положил ручку на подставку. Его имя – Луи – она произносила на немецкий манер, что звучало немного непривычно, но мило. – Доброе утро, Мария. Позавтракаешь со мной или ты уже собралась уходить? – Если ты не против, я бы выпила кофе. Разговаривать через всю его огромную мастерскую было неудобно, а пробираться между множеством ящиков, куда Людвиг уже упаковал свои приборы, книги, мольберты и прочие заполнявшие кабинет принадлежности и результаты его разнообразного творчества, Марии не хотелось – не мудрено, зацепившись за какой-нибудь гвоздь, порвать дорогое нарядное платье. – Подожди меня внизу, пожалуйста, я сейчас спущусь. По дороге Эрик заглянул на кухню и попросил кухарку и экономку Марту накрыть завтрак на двоих в саду. Мария ждала его в гостиной. Их отношения были нежными и, в то же время, предельно честными. Никто не строил никаких иллюзий, не клялся в вечной любви и верности, просто им было хорошо вместе целых три месяца. Лебер удивился, когда узнал, что Мария старше него на год. Эта потрясающая женщина не пыталась скрывать свой возраст и легко относилась ко многим вещам, представляющим для большинства людей неразрешимые проблемы. С ней было действительно комфортно. Отнюдь не целомудренный поцелуй немного возбудил обоих, но они никогда не возвращались в спальню, бросая намеченные дела. – Людвиг, – лукаво улыбаясь и поглаживая его наклеенную бровь, сказала она, – я подумала, а не поехать ли мне с тобой в Милан? Я всегда мечтала увидеть Италию. Все же это родина моей матери. – Ты, конечно, вольна поступать так, как захочешь. Но мне это не кажется хорошей мыслью, – покачав головой, возразил Эрик. – Расстаться будет труднее. А в Париж ты все равно со мной не поедешь. – Да, ты прав. Это просто блажь. Как я могу оставить мой магазин? Она убрала руку от его лица и, отвернувшись к окну, с трудом подавила вздох. – Мария, я не единственный мужчина в твоей жизни. Через год моя постоянная занятость сведет тебя с ума, ты начнешь скучать и искать развлечений, и я, в конце концов, убью кого-нибудь из твоих любовников. Его полушутливый тон заставил ее рассмеяться, она снова посмотрела ему в глаза: – Не знала, что французы так ревнивы. Всегда хмурая с поджатыми губами экономка заглянула в открытую дверь и буркнула, что кофе стынет. Странный жилец господина Зандера никогда не вызывал у Марты особого одобрения: вечно играет какую-то жуткую музыку, не пускает прислугу на второй этаж и открыто приводит сюда эту черноглазую ведьму. Одно слово – иностранец. Как хорошо, что он, наконец, съезжает, может быть, в доме поселится приличная семья. – Ты пойдешь сегодня к фон Грессе? – спросила Мария, разливая по крошечным чашкам ароматный напиток. – Да, я приглашен на ужин вместе с Фридрихом, – Эрик состроил страдальческую гримасу. – Уехать, не попрощавшись, будет крайне невежливо. – Вена не видела такого чудака, – не без тайного злорадства заметила Мария. – Юная дочь министра едва не вешается ему на шею, а он бегает от нее как от зачумленной. – Ты предлагаешь мне жениться на ней? Боюсь, Ангелина будет страшно разочарована, увидев меня без парика. – Людвиг, ты сумасшедший. И совершенно ничего не понимаешь в женщинах, – Мария откусила кусочек поджаренного на масле хлеба и добавила: – Все-таки эта старая карга Марта замечательно управляется со сковородкой.
* * *
Как же он соскучился по Парижу! Полгода, проведенные в Италии, доказали Леберу, что Мария – женщина не слишком образованная, но искренняя, темпераментная и более, чем опытная в отношениях между мужчиной и женщиной – оказалась права. При желании он мог бы завести десяток любовниц или заключить вполне удачный брак. Общество с восторгом принимало французского композитора и архитектора – его даже уговорили продать несколько картин, чего прежде Эрик никогда не делал, – а женщины уделяли его особе столько внимания, что порой он не знал, как его избежать. След «ожога» на правой щеке скорее притягивал их взгляды, чем отталкивал. Немного необычная запоминающаяся внешность в глазах поклонниц его многочисленных талантов из недостатка вдруг превратилась в достоинство. Спасала только его обычная ироничность и привычка много работать. После успеха «Минотавра» и «Королевы Камелота» на сцене Ла Скала он готов был поставить их в Гранд Опера. Время стирает острые углы и позволяет взглянуть на прошлое с иной точки зрения.
* * *
Поначалу, жалея себя, Эрик старался заглушить в сознании голос «нечистой» совести: все же он оставил обезумевшего от боли и страха Дени умирать где-то в запутанных лабиринтах парижской клоаки. Тот факт, что неподдающиеся оценкам стандартной общественной морали поступки изгоя, сыграли роковую роль в отношениях Эрика и Кристины, не успокаивал. Сколько времени еще промучился Дени? Неделю? Две? Месяц? Медицина была той областью знаний, в которой архитектор, физик и музыкант Луи Лебер полагал себя профаном. Но, наблюдая изо дня в день пожиравший несчастного страшный недуг, Эрик вполне мог представить его печальную кончину. Перед тем, как уехать в Швейцарию, архитектор неоднократно – официально и тайно – спускался в подземелье Гранд Опера. Он обыскал все закоулки подвалов здания, но следов присутствия Духа Оперы так и не обнаружил. Прочесывать канализационную систему Парижа он уже не стал: одному с такой задачей не справится. В квартире на улице Скриба Дени также не появился. Через три недели после сорванной премьеры «Дон Жуана» Эрик забрал последние вещи и отказался от аренды уже ненужных ему комнатушек. Пустующая квартира на улице Шарантон оставалась за ним еще год, пока присматривающий за имуществом друга мэтр Нортуа не распорядился перевезти обстановку в достроенный и отделанный дом Лебера. Составляя заключение для департамента полиции, Луи Лебер имел собственную версию причины падения люстры: по всей вероятности, уронить ее Дени планировал еще на премьере «Il Muto», однако заметивший его Буке не дал свершиться этому плану и поплатился собственной жизнью. Проверить правильность догадки Эрик не мог, возможно, к тому времени Дени уже умер.
* * *
– Господин адвокат, – в дверь просунулась кучерявая голова секретаря, – к вам господин Лебер. Лысоватый представительный шатен в больших роговых очках лет тридцати восьми оторвался от чтения лежавшей перед ним на столе бумаги и посмотрел на молодого человека. – Луи Лебер? – с легкой ноткой удивления уточнил адвокат. – Да, вот его карточка, – секретарь втянулся внутрь кабинета и остановился на пороге, не зная, следует ли подойти и отдать визитную карточку начальнику. – Не знал, что он в Париже. Просите его немедленно, Ролан. Ролан скрылся за дверью, и через минуту в кабинет мэтра Нортуа вошел высокий, статный мужчина в элегантном темно-сером костюме, в одной руке он держал перчатки и цилиндр, в другой – трость с замысловатым набалдашником из слоновой кости. – Расширяешь штат, Мишель? Не помню этого юношу, – вместо приветствия сказал посетитель и широко улыбнулся. – Черт! Эрик! Это действительно ты! Потрясающе! Я даже не ожидал. Нортуа поспешно отодвинул кресло, обогнул стол и заключил друга в объятия. – Я ведь писал тебе, что доктор почти волшебник, – привычно усмехнулся уголками губ Лебер. – Как я рад вернуться, Мишель! – Дай на тебя посмотреть, – адвокат отпустил Эрика и пристально вгляделся в его лицо. – Клянусь, Мадлен начнет искать тебе невесту, как только тебя увидит. Надеюсь, ты не откажешься поужинать у нас в пятницу? – Не откажусь. У тебя по-прежнему собираются Жорж, Огюст и Шарль? Реакция друга детства, искренняя и бурная, подтверждала, что Эрик действительно сильно изменился. В Вене и Милане он общался в основном с людьми, которые никогда не видели его до операций. Исключение составляли Фридрих Фрохт, маэстро Вебер и еще несколько человек, знавших его в конце 60-х годов. Но ни с кем из них, кроме Фридриха, которому он был обязан знакомством с Марией, Лебер не был настолько близок, чтобы обсуждать свою внешность и личную жизнь. – Да. Но, к сожалению, Шарль и Жюли уехали на прошлой неделе. Я написал тебе, но ты, видимо, не получил письма. Садись же. Что это мы стоим? Лебер бесцеремонно положил цилиндр, перчатки и трость прямо на рабочий стол светила парижской юриспруденции и занял предложенное кресло. Мишель не стал возвращаться на свое место за столом, а сел в другое кресло для посетителей напротив архитектора. – Жаль, – Эрик искренне огорчился, – я очень надеялся повидать Жюли. В письмах Нортуа не раз упоминал о сестре, и Лебер знал не только о ее новом замужестве, но и о дружбе с виконтессой де Шаньи.
* * *
Проводив модного композитора, господа Андрэ и Фирмен пожали друг другу руки. Наконец-то им удалось заключить контракт на постановку двух опер с человеком, имя которого гремит по всей Европе. Вложенные в ремонт деньги придется возвращать еще долго, но удача им все-таки улыбнулась: можно ожидать аншлага и максимальных сборов. – Однако месье Лебер ужасно привередлив, – заметил Андрэ, просматривая пункты подписанного соглашения. – Подбор и утверждение исполнителей, конструкция Лабиринта, декорации, костюмы – везде его последнее слово. Репетиции под его руководством. Честное слово, господин Призрак и тот не был так дотошен. – Лучше не вспоминайте, Жиль, – поморщился Фирмен. – Пусть делает, как хочет. Газеты захлебывались от восторга, расписывая постановки его спектаклей в Вене, Берлине, Милане и где там они еще шли. Зато месье Лебер чрезвычайно любезен: очень мило с его стороны было пригласить нас на прием – сразу видно светского человека. Перед открытием сезона в восстановленной Опере директорам пришлось столкнуться с рядом проблем, и главной из них оказался подбор нового состава первых солистов. Из теноров остался один Робер Дебалье, с сопрано дела обстояли и того хуже – Кристина Дае стала виконтессой де Шаньи, а безутешная Карлотта Гуардичелли навсегда покинула Париж, вернувшись в Италию. Утомительное прослушивание претендентов заняло много часов и едва не свело с ума Жиля Андрэ – Ришар Фирмен участие в этой пытке не принимал. Хуже всего Андрэ пришлось от бесконечных препирательств с маэстро Райером, директор и художественный руководитель труппы никак не могли сойтись во мнениях. У Жиля до сих пор звучал в ушах умопомрачительный дуэт мадемуазель Дае и ее загадочного партнера – был ли это сам Призрак Оперы, как утверждали господа журналисты, осталось невыясненным, – но ничего подобного он, разумеется, не услышал. Тем не менее, первых солистов все же удалось найти, и сезон начался неплохо.
Отправлено: 11.12.08 07:35. Заголовок: Глава III Отражение..
Глава III
Отражение в зеркале угрюмо хмурило брови и кривило на сторону рот. Нет, нужно стереть с лица это раздраженное, нервное выражение и натянуть привычную светскую улыбку беззаботной приветливости. Рауль попытался изобразить радость и полное удовлетворение собой, результат получился довольно блеклым: слишком много надменности и напускной самоуверенности. На приеме у товарища министра иностранных дел подобное выражение будет неуместным. Однако это и неплохой повод переговорить с влиятельными людьми, возможно, удастся так или иначе поправить дела. Слава Богу, что Кристина поддалась его уговорам и снова начала выходить в свет: женатому человеку неприлично появляться на званых приемах без супруги. – Поль, вы долго будете искать эту запонку? – бросил он раздраженно неуклюжему лакею. – Уже нашел, ваше сиятельство. Лакей – невысокий, сухопарый с большой лысиной, но пышными бакенбардами человек лет пятидесяти, – стараясь не кряхтеть, выбрался из-под софы, куда закатилась случайно оброненная им алмазная запонка виконта, и осторожно застегнул ее на левом манжете рубашки его сиятельства. Рауль еще раз поправил галстук и, видимо, на этот раз остался доволен своим костюмом: – Узнайте, готова ли мадам, Поль, – отослал он лакея. Два месяца назад, заехав домой переодеться около шести вечера, господин де Шаньи был удивлен и встревожен: мадам Арвиль изъявила желание переговорить с ним и специально дожидалась виконта в кабинете. – Добрый вечер, мадам Арвиль! С Кристиной опять что-то не так? Я заметил, она вновь выглядит подавленной. Виконт приложился к ручке Жюли и напряженно ждал ответа. – Добрый вечер, господин де Шаньи. Я хотела сказать, что вы должны убедить Кристину в необходимости прервать ее затворничество. Именно это сказывается на ее настроении и душевном здоровье. В ее возрасте отшельничество совершенно неестественно. Нужно заставить ее выйти в свет, посещать балы, приемы, театры, завести новые знакомства, соответствующие ее положению. – Да, да. Вы, безусловно, правы, мадам. Я и сам думал об этом. Но ее так расстраивали сплетни, вы понимаете… Рауль замялся. Может ли бывшая вдова владельца типографии понимать всю сложность проблемы мезальянса? – Очень хорошо понимаю, месье виконт. Супруга моего брата Мадлен урожденная де Кавиль. Право же, здесь нет ничего ужасного, – с трудом скрывая ехидную улыбку, сказала Жюли. – О, в самом деле? Вы в родстве с де Кавилями! Смею я спросить, кем приходится ваша родственница товарищу министра Морису де Кавилю? – Родной племянницей. Жюли не могла отказать себе в удовольствии полюбоваться произведенным эффектом: все же де Кавиль – старинный аристократический род, Мадлен вполне могла, если бы захотела, похвастаться знаменитыми титулованными предками. По ставшему вдвойне любезным выражению лица Рауля было видно, насколько он впечатлен. – А вы не могли бы познакомить Кристину с супругой вашего брата, мадам Арвиль? Мне кажется, ей было бы легче начать с частных знакомств, а не с официальных приемов, – предложил Рауль. – К сожалению, мы с мужем уезжаем послезавтра и времени на визиты, увы, уже не остается. К тому же Мадлен гораздо старше меня. Она милейшая женщина, однако, боюсь, Кристине будет с ней скучно, – возразила Жюли. – Я считаю, что, бывая в обществе, она сможет найти себе более подходящий круг знакомств.
* * *
В тот день, когда Жюли сообщила подруге об отъезде в Америку, рассказать Кристине о результатах своего частного расследования она не успела. Шарль рано освободился в университете и заехал за женой к де Шаньи: в клинике их ждали пациенты, которых следовало передать под наблюдение коллегам. В предотъездной суете было трудно выбрать время для длинной и обстоятельной беседы с подругой. Тем не менее, Жюли понимала: Кристина имеет право знать, что любимый ею человек не страдает раздвоением личности, и совесть его не обременена теми преступлениями, которые легенды и мадам Жири приписывают обитавшему еще в старом здании Духу Оперы. – Два разных человека! На самом деле два! Боже мой, Жюли, как же ты сумела во всем разобраться? – глаза Кристины радостно блестели, щеки покрылись румянцем возбуждения, она схватила подругу за руки и готова была ее расцеловать. – А тот, второй… кто он? – Наверное, несчастный, чей скелет нашла полиция. Твои кошмарные «видения» как раз соответствуют тому, как мог выглядеть человек с подобными патологиями лицевых костей черепа. Я думаю, Эрик жалел его и заботился о нем, но не мог же он держать страдальца на привязи, – высказала свои предположения Жюли. В том, что касалось личности второго обитателя подземелья, мадам Арвиль могла быть уверена лишь в некоторых вещах: он существовал, был мало-мальски грамотен и провел в подвалах двух зданий Оперы около четверти века. – Чай совсем остынет, – с лукавой улыбкой добавила она, кивнув на накрытый перед ними в гостиной столик со сладостями и чайником английского чая. – Ох, прости, пожалуйста, я совсем забыла об обязанностях хозяйки! – Кристина улыбнулась в ответ, отпустила руки Жюли и разлила чай по чашкам. Она всегда отсылала лакея или горничную. Присутствие прислуги за разговором с подругой было совершенно излишним: мадам де Шаньи и мадам Арвиль вполне обходились своими силами. – Значит, это о нем рассказала Раулю мадам Жири, – с явным облегчением вздохнула бывшая солистка Гранд Опера. – Эрик хорошо постарался, чтобы ввести Франсуазу Жири в заблуждение. Не знаю, каким чудом она объяснила себе вдруг обнаружившуюся гениальность беглеца из цирка.., – пожала плечами Жюли. – Правда, она ведь не общалась с Эриком лично. Только тебе известно, как неправдоподобно много знает и умеет твой учитель для человека всю жизнь, с детства, скрывающегося от людей. – Да, я никак не могла этого понять. Казалось, он знает все на свете. Откуда? Жюли не ответила, взяла со столика темно-синюю с золотым узором по краю и золотой ручкой тонкую фарфоровую чашку и осторожно, чтобы не обжечься, отпила глоток. Она все еще сомневалась, сказать ли Кристине, кто в действительности Эрик. Что это изменит? Кристина замужем и у нее ребенок. Да и хотел бы теперь сам Эрик, чтобы мадам де Шаньи знала о нем правду? – Жюли, Жюли! Я вижу, ты что-то еще знаешь. Скажи мне, умоляю, что с ним? Где он теперь? Мне снова снятся кошмары, будто его схватила полиция, или с ним случилось что-нибудь ужасное. – Ну, что ты, успокойся! – боясь расплескать чай на светлое бежевое платье, Жюли вернула чашку на стол. – Если бы полиция арестовала Призрака Оперы, об этом писали бы все газеты. Его давно никто не ищет, уверяю тебя. Да и никаких серьезных обвинений против исполнителя роли Дон Жуана у них нет. Согласно данным следствия, ни в убийстве, ни в поджоге Оперы он не виновен. Его лица никто не рассмотрел и не смог описать хоть сколь-нибудь достоверно. Я сама читала эти протоколы, узнать Эрика по описаниям свидетелей совершенно невозможно. – Неужели он все-таки умер? – слезинка скатилась по щеке и капнула на белый кружевной воротник, украшавший строгое стального цвета муаровое платье Кристины. – Нет, – сдалась Жюли, – Эрик живет заграницей.
* * *
Прошло два года, казалось, все должно забыться, утратить четкость и остроту переживаний. Но стоило ему войти в здание Гранд Опера, сердце ускорило ритм, в груди защемило болезненно и почему-то сладко. Он знал, что ее здесь давно нет, если после реконструкции комната его ангела и сохранилась, там живет другая солистка или девочки из балетной школы. Почему, Кристина, почему? Ведь ты не лгала, не притворялась. Как же случилось, что ты стала принадлежать другому мужчине? Титул, богатство, положение в обществе… Ради чего ты пошла на это? Он не единожды корил себя за то, что не рассказал ей правду раньше, когда у них было столько времени и возможностей для объяснений. Боялся, не верил, не смел надеяться, что эта девочка способна полюбить его таким, каким он был. А в результате оказался в ее глазах сумасшедшим монстром, убийцей. А ведь она не счастлива. К счастливой женщине не приглашают компаньонку из клиники для душевнобольных. Эрик с трудом представлял себе Жюли в качестве врача-психиатра – он не видел сестру Мишеля почти двадцать лет, – но Лебер неплохо знал Шарля Арвиля. Досадно, что он не застал их в Париже. Как теперь узнать, что происходит с Кристиной? Вот и рухнули все его внутренние заслоны и обещания себе: он любит ее, как и прежде и, кажется, вновь готов на любые глупости и безумства. А как же разделяющая их пропасть? – Месье Лебер? Через фойе Оперы к нему навстречу спешил с широкой и почти искренней улыбкой на постаревшем лице Жиль Андрэ. Эрику подумалось, что Андрэ заметно сдал, прибавилось морщин, волосы окончательно поседели, и спина начала чуть заметно сутулится: как видно, возрождение театра стоило директорам немало сил и нервов. – Месье Андрэ? Перед тем как подняться в кабинет, Жиль Андрэ показал композитору новый зрительный зал и сцену, полностью восстановленные по старому проекту Шарля Гарнье. Было даже немного странно видеть, что ничего не изменилось – те же красные бархатные кресла, те же резные позолоченные бордюры лож и занавес с кистями и бахромой, даже люстра оказалась точной копией своей предшественницы. Шла репетиция «Трубадура», балетная труппа под руководством мадам Жири отрабатывала один из цыганских танцев. Среди «цыганок» Эрик без труда узнал Мэг и нескольких других танцовщиц старого состава. Маэстро Райер, как всегда, стоял за дирижерским пультом. – Мадам Жири, маэстро Райер, дамы и господа, прошу минуту внимания. Позвольте вам представить маэстро Луи Лебера, – прервав репетицию, громко провозгласил месье Андрэ. Эрик отвесил легкий поклон. Невольная улыбка тронула уголки губ бывшего Призрака Гранд Опера: что-то эта сцена ему очень напоминала.
* * *
– Так что ты скажешь, Серж? Кабинет Эрика в особняке на авеню Трюден в кои-то веки представлял собой обычный (или почти обычный) кабинет хозяина большого богатого дома – никаких пюпитров и мольбертов, физических приборов и планшетов. Правда, непривычно светлый цвет мебели, плавные линии декора и электрическое освещение свидетельствовали о том, что владелец имеет оригинальные вкусы и нестандартные возможности воплощения собственных идей. – Хотел бы я понять, чего ты добиваешься, Луи. Только ты промолчишь, по глазам вижу, промолчишь. Но от таких заманчивых предложений не отказываются, да и ни от кого другого я этого не дождусь. Серж Катуар был искренне тронут тем, что спасший два года назад его репутацию Луи Лебер вновь вспомнил о нем и предлагает партнерство, но рассыпаться в благодарностях и заверениях вечной преданности не спешил. Они слишком давно и хорошо знали друг друга. Дела Катуара шли не лучшим образом, шлейф трагедии на острове Сите все еще тянулся за ним незримым, но, увы, ощутимым следом. Лебер не звал Катуара в свою строительную компанию, которая на поверку оказалась международным концерном с различными источниками финансирования – работая в Австрии и Италии, Луи не терял времени даром, – по замыслу бывшего соперника Катуар должен был создать другую. А вот здесь Лебер предлагал поддержку деньгами и связями. Понятно, что альтруизмом тут и не пахло: все источники денежных средств будут находиться под контролем Луи, и его слово останется решающим в большинстве вопросов. – Тогда договорились, – Эрик, привстав, протянул Сержу руку, Катуар пожал ее, ощущая пробежавший по спине холодок. Похоже, бывший однокашник по Школе изящных искусств изменился не только внешне, такой деловой хватке и размаху позавидовал бы и Ротшильд. Проводив нового партнера, Эрик недобро усмехнулся: в ближайшее время виконту де Шаньи придется очень несладко, дилетантам не место там, где работают профессионалы. Архитектор повернул замаскированный под стенное украшение рычаг, стена комнаты разъехалась в стороны, кабинет слился в одно большое помещение с соседней мастерской, предназначенной для работы с чертежами и занятий живописью.
Отправлено: 11.12.08 07:41. Заголовок: Глава IV Музыка дои..
Глава IV
Музыка доиграла, полковник Бриан де Навильяк поклонился и проводил виконтессу де Шаньи на место. К сожалению, ее следующий танец уже был занят. Не удивительно! Какая красавица: эти огромные загадочные глаза, роскошные кудри, нежная, почти прозрачная кожа, стройный, гибкий стан, высокая грудь. А как танцует! Истинное сокровище. Должно быть, виконтесса хороша в постели. Право же, господин виконт напрасно оставляет супругу без присмотра в окружении светских повес: так и вьются, как мошки вокруг газового фонаря. Полковник хмыкнул, сравнение, кажется, было не совсем удачным, но поэтичность напрочь выветрилась из его головы за двадцать пять лет военной службы. Он подкрутил еще не тронутый сединой в отличие от почти белых висков ус и стал высматривать лакея с подносом. Это был третий большой прием, на котором супруги де Шаньи вновь присутствовали вместе. Кристина уже успела завести приятельские отношения с некоторыми молодыми дамами и вполне освоилась, поэтому, крайне занятый серьезными деловыми проблемами Рауль, сегодня подходил к ней редко. Они танцевали вместе всего один раз. Впрочем, Кристина действительно не слишком скучала. Она с интересом прислушивалась к разговорам, их с Раулем брак, похоже, давно перестал быть предметом пересудов – хватало других сплетен и новостей. Много говорили о завтрашней премьере новой оперы, судя по тому, с каким трудом Раулю удалось, пользуясь старыми связями с дирекцией Гранд Опера, достать билеты в ложу, постановка вызвала настоящий ажиотаж. В прошлом месяце они побывали на «Трубадуре», для обоих посещение Оперы стало нелегким испытанием, но они выдержали его. Перед отъездом Жюли советовала Кристине не избегать прошлого, а открыто посмотреть ему в лицо: как всегда мадам Арвиль оказалась права – нахлынувшие воспоминания вызвали внутреннее потрясение и как ни странно принесли облегчение. Смотреть на сцену, сидя в ложе среди таких же модно и со вкусом одетых представительниц и представителей высшего общества, было непривычно. Кристине казалось, что она видит себя и все, что произошло с ней, со стороны, как будто ставят не «Трубадура», а «Луизу Миллер», и вместе с Робером поет не новая примадонна Анна Савиньон, а она – Кристина Дае. Ее короткая карьера солистки Гранд Опера была прекрасным, но невозвратимым чудом, сотворенным гением Эрика. Маэстро далеко, но в этих стенах осталась частица его души. От ощущения его присутствия перехватило дыхание, сладкая дрожь волной прокатилась от шейных позвонков до кончиков сжимающих веер пальцев. Кристина поняла, что будет посещать театр, чтобы вновь соприкоснуться с искусством, истинное величие которого открыл ей учитель. Ах, Эрик, Эрик! Друг детства адвоката Нортуа. К сожалению, Жюли мало что знала о жизни Эрика в Париже, лишь то, что он получил блестящее образование, благодаря которому мог теперь работать заграницей и, вероятно, ни в чем не нуждаться. Конечно же, как глупо было думать, будто человек с таким запасом знаний и такими талантами скитается где-то без крова над головой или станет просить милостыню на паперти какого-нибудь провинциального храма. Он уехал, чтобы все забыть. Но она не сможет забыть его никогда. Отвлекшись своими мыслями, Кристина пропустила часть разговора мадам Ларбо и графини де Рондель, вместе с которыми присела отдохнуть и выпить прохладительного. – Мадам де Шаньи, дорогая, я слышала, вы прекрасно разбираетесь в музыке, – обратилась к Кристине жена банкира и крупного судовладельца Жюля Ларбо Диана. – Скажите нам, что за оперы пишет месье Лебер? Мы все умираем от любопытства, что ожидает нас завтра? – Право же, дорогая мадам Ларбо, я совершенно не знакома с творчеством этого композитора, – смешалась Кристина. В девичестве Диана Ларбо носила фамилию д’Оривельи, ровесница Кристины, она была еще не замужем, когда Рауль впервые представил юную виконтессу светскому обществу, и в то время, очевидно, не питала к выскочке добрых чувств. Однако жизнь многое меняет. Родители Дианы сочли, что деньги теперь важнее титула. – Как жаль. Кто знает, можно ли верить иностранным газетам? – Вы не правы, Диана, – возразила интенсивно обмахивающаяся веером графиня де Рондель. – Когда вся европейская пресса поет дифирамбы в один голос, верить газетчикам можно. Клотильда Боннар была на премьере «Королевы Камелота» в Ла Скала, по ее словам, это нечто невероятное. Боже мой, к нам идут де Норт и д’Арвиналь, у меня уже нет сил танцевать!
* * *
Вращаясь практически в одних и тех же кругах, Эрик не без труда избегал встреч с виконтом и виконтессой де Шаньи. Вернее, он прилагал все усилия, чтобы не быть им представленным кем-нибудь из многочисленных общих знакомых. С Раулем он уже несколько раз сталкивался лицом к лицу в самых разных местах, и самой занимательной оказалась встреча в салоне Жаклин Минош. К Жаклин Лебера затащил Равель послушать чтение новой поэмы довольно известной и модной поэтессы. Освещение в зале было приглушено, лишь центр оставался залитым светом низко опущенной лампы с салатным абажуром, лучи которой концентрировались на лице и фигуре рыжеволосой чтицы. Притихшие слушатели внимали четким размеренным строкам, свободно и непринужденно лившимся из уст жрицы поэзии. Обладающая завидным даром декламации Жаклин прекрасно знала силу воздействия своего бархатного голоса: …И брошена на ложе вожделенья Стремит к глазам его свой влажный взор. Покровы сорваны. Пришел конец томленью. О, грех и страсть! О сладостный позор!
Эрик окинул взглядом присутствующих. Среди поклонников таланта Жаклин он заметил несколько знакомых лиц. – Милое сборище, Рене, – Лебер показал глазами на сидящую в первом ряду Женевьеву де Муль. – Вас еще волнуют прекрасные глаза мадам де Муль, Луи? – Ни в малейшей степени. Но я не жажду строить их семейное гнездышко, – усмехнулся Лебер. Гораздо больше, чем мадам де Муль, Эрика заинтересовал совсем другой человек: напротив Жаклин Минош он увидел Рауля де Шаньи. Бывший покровитель Оперы с благоговением ловил каждое слово хозяйки салона и не сводил с нее блестящих от возбуждения глаз. – Жаклин делает успехи, – заметил Лебер. – Вы имеете в виду ее новые стихи или ее нового любовника? – осклабился Равель. – И то, и другое. Эрик не стал дожидаться окончания вечера, сославшись на важную встречу, он ушел в тот момент, когда Рауль де Шаньи, пользуясь своими сомнительными привилегиями, усадил сорвавшую бурю оваций поэтессу к себе на колени и начал восторженно целовать руки Жаклин. Атмосфера салонов была хорошо известна Луи Леберу, степень близости отношений ударившегося в строительный бизнес аристократа и дамы полусвета Жаклин Минош сомнений не вызывала.
* * *
Она старалась изо всех сил, старалась, но не смогла сдержать оставивших две влажные дорожки на побледневших щеках слез. Кристина поспешно достала из ридикюля кружевной платок и приложила его к краешкам глаз. Она надеялась, что Рауль – мужчины сидели во втором ряду ложи – ничего не заметил. Это была ЕГО музыка! Кристина никогда не слышала мелодий и тем «Минотавра», нельзя было сказать, будто они в чем-то повторяли партитуру «Дон Жуана», но не узнать манеру Ангела его ученица не могла. И сюжет. Вряд ли кто-нибудь из самозабвенно отбивающих ладони и оглашающих театр восторженными криками меломанов мог понять скрытый смысл его творения. – Не правда ли, музыка потрясает до глубины души? – с улыбкой на тонких губах чуть наклонилась к Кристине баронесса де Вийяр. – О, да! – притворяться равнодушной не было никакого смысла, сидевшая слева от виконтессы графиня де Рондель также прикладывала к глазам платок и улыбалась сквозь слезы. При этом лица окружающих казались удивительно просветленными, как после торжественной мессы в кафедральном соборе. – Я же говорила, Гийом, что месье Лебер гениален! – громче сказала баронесса, полуобернувшись к супругу. Сотрясавший стены зрительного зала шквал оваций немного стих, можно было обменяться впечатлениями. – Безусловно, дорогая. Нужно пойти его поздравить, – как всегда поддержал мнение супруги недавно получивший портфель министра барон де Вийяр. Виконт де Шаньи недоуменно воззрился на соседей по ложе: почему в Опере зашла речь об архитекторе? Неужели эта иссушенная мумия решила уязвить его самолюбие? – Вы знакомы с композитором, Атенаис? Ну, разумеется! Как же я раньше не подумала. Гийом, вы как министр искусств должны были представить нам гения, – попеняла графиня де Рондель. Все-таки они говорят о композиторе, кажется, у него начинается мания преследования. Может быть эти Леберы родственники? Рауль уже поднялся с места, – большинство мужчин аплодировали стоя, – и подал руку Кристине, его взгляд упал на программу, которую она держала. На обложке над названием оперы значилось имя: Луи Лебер. – Дорогая Виктория, я немедленно исправлю свою оплошность. Но мне казалось, что вы знакомы. Ксавье так увлечен его проектом электрического освещения улиц, – немного озадаченно ответил де Вийяр. – Бог мой, мне и в голову не пришло, что это один и тот же человек! Ксавье, вы говорили, он ученый-физик. Графиня округлила большие серые глаза и изобразила на лице крайнюю степень изумления. – Советник русского посольства месье Баталов рассказывал мне как-то, что в Петербурге оперу пишет один ученый-химик. Правда, уже лет десять не может ее закончить, – припомнил министр Общественного образования и изящных искусств. – Вот видите, дорогая: одно другого не исключает, – член муниципального совета граф де Рондель подал супруге руку. Занавес окончательно опустился, публика постепенно покидала зрительный зал. Не менее трети присутствующих были приглашены администрацией или самим Лебером на торжественный банкет. Но спешить было некуда. Мадам де Рондель с удовольствием поднялась, она устала сидеть целых три часа, молодое тело требовало движения, а переполняющие эмоции – выхода. – Кристина, вы помните, вчера мы гадали о музыке… Ах, какой курьез! Нужно было попросить автора что-нибудь нам исполнить. Я видела его на приеме, месье Лебер как раз беседовал с Морисом. Какая таинственность и скромность: скрывать такую славу! Кристина лишь натянуто улыбнулась в ответ. – Славы месье Леберу вполне хватает, – окончательно ошеломила молодых дам баронесса де Вийяр. – Он один из самых знаменитых архитекторов нашего времени. И, кстати, строил Оперу вместе с месье Гарнье. – Поражаюсь, когда он все успевает. Вчера Луи рано ушел, – сообщил обществу Ксавье де Рондель, – но сегодня-то ваш кумир, милые дамы, никуда не денется. Граф, пряча улыбку, скользнул глазами по почти пунцовому лицу младшей сестры Виктории мадемуазель Эжени де Лепранс. Бесцветная блондинка с белесыми бровями, Эжени сильно проигрывала на фоне сестры, с которой они были на удивление мало похожи. Недавно девушке исполнилось шестнадцать лет, и она начала выезжать в свет под патронажем Виктории. Предпочитающий свое тихое поместье господин де Лепранс был слаб здоровьем, он писал мемуары и тосковал по скончавшейся три года назад супруге. Участия в разговоре взрослых – между сестрами было десять лет разницы, и в присутствии Виктории она все еще ощущала себя ребенком – Эжени не принимала. За светской болтовней собеседники не замечали, что супруги де Шаньи замерли, будто два соляных столба. Рауль медленно переваривал новую информацию о конкуренте: о том, что компания Лебера, вероятно, будет заниматься и электрическим освещением центральных улиц Парижа, виконту сообщил Клонье. Оцепенение Кристины объяснялось потоком сумбурно нахлынувших мыслей. Эрик в Париже? О нем с восторгом отзываются министры и их супруги-аристократки? Он бывает в обществе? И никто ни словом не обмолвился о необычной внешности гения? Но она не могла ошибиться! Разве кто-то другой был способен написать «Минотавра»? – Должно быть, месье Лебер долго жил заграницей? – чтобы как-то присоединиться к разговору, спросила несколько пришедшая в себя мадам де Шаньи. – Около двух лет, по-моему, – ответил ей де Вийяр. – Кристина, вы идете? – обернулась уже у двери ложи графиня де Рондель. – Я познакомлю вас и Диану с месье Луи Лебером. Кажется, он безумно интересный человек. – Боюсь, мы не можем остаться, графиня. Ты плохо себя чувствуешь, дорогая? Рауль, наконец, обратил внимание на неестественную бледность, покрывающую лицо Кристины. Хороший предлог, чтобы уйти с грандиозного приема, который устраивала дирекция театра в честь первой премьеры на родине композитора. Мало того, что виконту де Шаньи не слишком хотелось знакомиться лично с вездесущим месье Лебером, на спектакле присутствовала Жаклин Минош – этим, в основном, и объяснялась катастрофическая рассеянность Рауля. Последнее время ему было не до имен новомодных маэстро, а настойчивое внимание любовницы, то и дело бросавшей взгляды в сторону супругов де Шаньи со своего места в амфитеатре, заставляло виконта ужасно нервничать. Поэтесса ничуть не стеснялась афишировать их отношения. Если в доме барона де Вийяра или товарища министра де Кавиля встреча Жаклин и Кристины совершенно исключалась, то в Опере такая вероятность вполне могла осуществиться. – Нет, нет. Все в порядке, здесь немного душно, – бывшая солистка Гранд Опера выдавила бледную улыбку и обмахнулась веером. – Выйдем в фойе, там всегда прохладнее, чем в зале. Мы не должны бежать от прошлого, Рауль. Жюли не одобрила бы такую слабость. Положение обязывает нас присутствовать на этом приеме. Опершись на руку супруга, мадам де Шаньи высоко подняла голову и твердо посмотрела в глаза виконту. – Ну, если ты так хочешь… Оставалось надеяться, что, увлеченная новыми знакомствами и разговорами с подругами, Кристина не заметит мадемуазель Минош, а Жаклин не посмеет вести себя слишком вызывающе.
Отправлено: 11.12.08 07:52. Заголовок: Глава V Занятую суп..
Глава V
Занятую супругами де Шаньи, де Вийяр и еще какими-то надменными аристократами того же сорта ложу было прекрасно видно. Наконец-то, она могла как следует разглядеть эту удачливую вертихвостку – умудрившуюся выскочить замуж за виконта оперную певичку. Вот уж, действительно повезло! Жаклин легким, почти незаметным движением поправила складку на изумрудного цвета платье, продолжая искоса посматривать на сидящих неподалеку мужчин. Как обычно, она притягивала к себе их восхищенные и не совсем невинные взгляды: волосы цвета красной меди, миндалевидные зеленые глаза, тонкий прямой носик, чувственные губы, белая кожа, прекрасная фигура. Между прочим, она еще и умна и, к тому же, талантлива. И что такого особенного в Кристине де Шаньи? Кудрявая, волоокая кукла, наверное, глупа как пробка и уж точно слезлива. Господи, с каким трагическим выражением лица она слушает оперу приятеля Рене Равеля! Впрочем, текст неплох, Рене в отличие от многих не бездарен. А музыка… местами мороз по коже. Это есть. А в целом, очень странная. И надо же было так извратить классический сюжет! Мадемуазель Минош, не вставая со своего места, наблюдала за происходящим в интересующей ее ложе. К счастью, вокруг уже перестали неистово хлопать и истошно орать «Браво!», от этого шума поэтесса едва не оглохла. Теперь начиналось самое интересное: редкая возможность присутствовать на одном банкете со сливками высшего общества. Не выставят же ее из Оперы, где собралось несколько сотен человек. И вообще всегда можно сослаться на Рене. Жаль, здесь нельзя сесть Раулю на колени и показать девчонке, кто из них двоих чего стоит!
* * *
Лавируя между гостями и красуясь роскошным лазоревым платьем и бриллиантовой диадемой, Виктория увлекала под руку, наконец-то, доставшегося в ее распоряжение композитора. Казалось, месье Лебер был знаком с половиной Парижа и все и каждый жаждали поздравить его с премьерой или о чем-то поговорить. Графине де Рондель пришлось «потребовать» знаменитость у помощника прокурора де Мегрена и какого-то невысокого полноватого мужчины с усталыми и пронзительными глазами. – Месье Лебер, я обещала познакомить с вами одну мою подругу. Она в восторге от вашей музыки. Впрочем, как и я, – не без кокетства в улыбке и голосе добавила графиня. К сожалению, представить маэстро сгоравшей от любопытства Диане Ларбо на этот раз оказалось невозможным: за ужином супруга банкира почувствовала специфическое недомогание, и господину Ларбо пришлось срочно отвезти ее домой. Что же, дело обычное: не только титулам, но и состояниям требуются наследники. – Большая честь для меня, ваше сиятельство. Я постараюсь не наскучить вам и вашей подруге. – О, это вряд ли! Мы будем вас пытать, – рассмеялась Виктория. – О вас говорят столько разных и невероятных вещей. А мы хотим знать правду. – Всю правду, мадам? – с обычной ироничностью уточнил Эрик. – Тогда это будет очень долгая, но самая сладкая пытка в моей жизни. Виктория посмотрела на собеседника с плохо скрываемым восхищением. При всех достоинствах и талантах в нем чувствовался еще и настоящий светский лев. Умопомрачительный мужчина! Мадам де Рондель имела смутное представление об ученых, как и об архитекторах. Ей казалось, что это должны быть чрезвычайно серьезные, скучные и даже мрачные люди. – Тогда я начинаю. Кто был тот господин рядом с Адрианом де Мегреном? Мне интересно знать, у кого я вас похитила. По дороге Эрику приходилось постоянно с кем-то раскланиваться и перебрасываться вежливыми фразами, но нити разговора он не терял. – У этого человека, графиня, нельзя никого и ничего похитить, – улыбаясь уголками губ, торжественным тоном заявил Эрик. – Он все равно найдет. Это был комиссар полиции Жорж Риньон. – Комиссара привел помощник прокурора? – откровенно удивилась Виктория. – Нет, Жоржа пригласил я, мы старые друзья. – Неужели? Какие разнообразные у вас знакомства, месье Лебер!.. Ах, вот и она! Я уже боялась, что мы ее не найдем. Позвольте представить вас виконтессе де Шаньи! Хотя месье Лебер сегодня в представлениях не нуждается… – Этери Луи Лебер. Счастлив познакомиться с вами, мадам, – глядя в широко открытые глаза Кристины, с легким поклоном сказал Эрик и поцеловал протянутую ему руку. – Я очень рада, месье Лебер. Ваша музыка живет в моей душе, – не отводя взгляда, искренне ответила мадам де Шаньи. – Кристина, вы не видели Эжени? Она была где-то здесь, – спохватилась графиня де Рондель. – Эжени сказала мне, что отойдет на одну минуту, – растеряно оглянулась по сторонам Кристина. – Кажется, прошла уже четверть часа. – Вечно что-то случается с этим ребенком. Пойду, поищу ее. Говорят, в Опере водятся призраки, – попыталась пошутить встревоженная Виктория. Эрик и Кристина невольно переглянулись, обоим вдруг захотелось рассмеяться, но оба сдержались – все-таки графиня была серьезно обеспокоена. – Как я слышал, Призрака здесь давно уже нет, графиня. Но в здании легко заблудиться. Давайте поищем вашу сестру вместе, – предложил бывший Призрак Оперы. Он смутно помнил, что видел в доме Ксавье де Ронделя невзрачную и очень стеснительную девочку. – О, нет, не беспокойтесь, месье Лебер. Я посмотрю среди гостей. Она должна быть где-то здесь. Вы обещали, что моя подруга не будет скучать, – напомнила графиня и, одарив композитора любезной улыбкой, отправилась на поиски.
* * *
– Ты с ума сошла, будь добра пересесть, – не глядя на соседку слева, прошипел Рауль. Стул по правую руку виконта был еще свободен, как и места напротив. В фойе Кристину подхватила под руку Виктория де Рондель и увела куда-то, чему Рауль был несказанно рад: он заметил чету де Муль. Каждый раз, когда Кристина обменивалась несколькими вежливыми фразами с Женевьевой, виконт покрывался холодным потом: вдруг дочери дипломата взбредет в голову намекнуть мадам де Шаньи о его отношениях с известной дамой полусвета. Но, к счастью, близкой дружбы между женщинами как будто не сложилось. Когда присутствующих пригласили к столам, разыскивать Кристину он не стал: на приемах такого рода этикет не требовал, чтобы супруги находились непременно вместе, скорее даже наоборот. – Это еще почему? – с притворным удивлением спросила Жаклин. – Ты не рад меня видеть? Позавчера ты утверждал, что не можешь без меня жить. – Жаклин, ты сама все прекрасно понимаешь. Не нужно устраивать скандалов. Мадемуазель Минош томно вздохнула и капризно скривила губы: – Так уж и скандалы. Успокойся, мой Адонис, мало ли кто с кем сидит в Опере. К столу подошли еще гости, и Рауль счел за лучшее прекратить бесполезные препирательства. Его соседом справа оказался остроносый худощавый блондин с бегающими серыми глазами, чье лицо показалось виконту смутно знакомым, причем ассоциировалось оно явно с чем-то неприятным. Минуту спустя мучительные усилия Рауля увенчались успехом: он вспомнил. Это был Поль Фисо – заместитель редактора «Petit Journal». От одного названия бульварной газетенки у виконта начинали ныть зубы. Именно «Petit Journal» больше всех писала о Призраке Оперы, убийствах, похищении примадонны Кристины Дае и знаменитом падении люстры. Правда, и сообщение о скелете с деформированным черепом, снабдив его просторным комментарием о прижизненных подвигах Призрака Оперы, также опубликовала «Маленькая газета». Весь ужин Рауль просидел как на иголках, кусок не шел в горло: он больше пил, чем ел. Жаклин то обменивалась с журналистом колкими замечаниями по поводу сегодняшней постановки – месье Фисо в отличие от мадемуазель Минош опера понравилась, – то поглаживала под белоснежной крахмальной скатертью колено виконта де Шаньи. К счастью, Кристина вместе с графиней де Рондель находились где-то в другом конце зала – со своего места Рауль их даже не видел, – откуда слышались голоса господ Андрэ и Фирмена, сорвавшая аплодисменты речь композитора и прочувствованное выступление министра де Вийяра. В смысл слов Рауль практически не вникал, мечтая лишь о том, чтобы скорее выбраться из-за стола и найти спокойное место для приватной беседы с Жаклин.
* * *
Присутствовать на театральных банкетах, будучи ученицей консерватории или солисткой второго состава, Кристине не довелось – сюда приглашали лишь первых солистов, а во время краткого периода ее театральной славы ни одного подобного мероприятия так и не состоялось. Теперь же в зале оказалось не так много людей, способных узнать в виконтессе де Шаньи бывшую примадонну Кристину Дае. Удивленно округлив глаза, почти незаметно кивнул издалека Робер Дебалье, сдержанно улыбнулась уголками губ Франсуаза Жири, приветствовавшие гостей у входа директора с почтением по очереди – сначала Андрэ, потом Фирмен – поцеловали виконтессе руку, маэстро Райер, похоже, и вовсе не узнал ее. После ужина, дожидаясь у окна галереи обещанного «знакомства», она уже почти не нервничала – во всяком случае, первый шок миновал. Какое бы чудо ни произошло с маэстро, все-таки это был он: голос и интонации Ангела, его фигуру, движения, ироничную полуулыбку и искрящиеся загадочные глаза Кристина узнала бы из миллиона других. К счастью, поскольку виновник торжества привлекал всеобщее внимание, смятение мадам де Шаньи никем замечено не было. Правда, ее тарелки оставались почти нетронутыми, а один раз Кристина едва не выпустила из ставших непослушными пальцев вилку: их глаза встретились. Его взгляд – теплый и неизъяснимо родной, чуть вопрошающий – проник в глубину вздрогнувшего и сладко замершего на мгновение сердца. – Этери Луи Лебер. Счастлив познакомиться с вами, мадам. Она ответила, как и подобает отвечать в подобных случаях, приветливо улыбаясь и протягивая для поцелуя руку. Как только, ушедшая разыскивать сестру Виктория, скрылась из вида, в разговоре повисла недолгая пауза. – Боюсь, я нарушаю данное графине обещание, – прервал паузу Лебер. – Вы не боитесь призраков прошлого, мадам? – Нет, маэстро. Моя подруга, мадам Жюли Арвиль, урожденная Нортуа, многое мне объяснила. Она раскрыла тайну Призраков. Как звали того несчастного, Эрик? Как ей хотелось прикоснуться к его лицу, ошеломленно радостному и бесконечно дорогому. Из соседнего зала послышалась музыка, Анна Савиньон исполняла арию Ариадны из первого акта. Пропустившие начало концерта театралы поспешили исправить свою оплошность, но в галерее все еще оставались отдельные группы занятых разговорами гостей. – Жюли? Как она узнала о Дени? Мой ангел, ты рассказала ей о нас? – Наверное, только поэтому я не сошла с ума… Он закрыл глаза, вздохнул и снова посмотрел на Кристину: – Что же мы сделали, мой ангел? Здесь нельзя говорить, ваше сиятельство, – другим тоном сказал он и добавил громче: – Для меня будет большим счастьем прислать вам партитуру моей оперы, виконтесса. Кристина задержалась с ответом лишь на одну секунду: – Благодарю вас, месье Лебер. Я очень люблю музыку, а ваша опера совершенна. – О, вы преувеличиваете ее достоинства, но я искренне польщен. – Виктория! – заметив чуть позже Эрика приближающуюся мадам де Рондель, с энтузиазмом воскликнула Кристина, – Маэстро Лебер любезно пообещал прислать мне партитуру. Вы не нашли Эжени, дорогая? – Право же, я в растерянности. Куда она могла пойти? Ее никто не видел. Глаза Виктории встревожено блестели, она нервно теребила сложенный веер. – Мадам де Шаньи, вы о чем-нибудь говорили с мадемуазель до того, как она ушла? – спросил Эрик. – Да, об опере. Эжени была в восторге. Она так удивлялась, как это могут петь стены Лабиринта… Боже мой, неужели она решила посмотреть на них? – На нее это похоже, однажды мы еле отыскали ее в подвалах замка Шамильи, – ахнула графиня. – Вы не поверите, господа, Эжени только кажется такой тихой и скромной. Должно быть, она по ошибке родилась девочкой. Вид у Виктории был виноватый и удрученный, словно она призналась в каком-то неблаговидном проступке. – Только бы она не отправилась в подвалы Оперы, мадам. Идемте, осмотрим Лабиринт. Это очень сложная конструкция, – маэстро стал предельно серьезен. Опасность – заплутать в его Лабиринте или провалиться в одну из ловушек – была совсем нешуточной. Эрик повел своих спутниц к сцене кратчайшим путем, и вскоре они оказались в служебной части здания. Мадам де Рондель, несмотря на беспокойство за сестру, не без интереса оглядывалась по сторонам. Кристина же испытала ни с чем несравнимое чувство радостного узнавания – казалось, она вернулась домой.
Отправлено: 14.12.08 06:23. Заголовок: Глава VI Рожки газо..
Глава VI
Рожки газового дежурного освещения почти не разгоняли густой полумрак опустевшего зрительного зала, сцена была погружена в темноту. Оставив дверь в коридор открытой, маэстро Лебер попросил сопровождавших его дам немного подождать: – Одну минуту, я зажгу свет. Он скрылся где-то в правой кулисе, дамам были слышны его уверенные шаги. Ждать пришлось недолго: вспыхнули огни рампы и два верхних софита. Эрик посчитал, что этого будет достаточно, чтобы не плутать в темноте. Вблизи огромная, занимающая две трети сцены круговая декорация выглядела очень внушительно и даже устрашающе, с одной стороны она представляла собой дворец царя Миноса, на противоположной стороне вращающегося основания располагался снабженный многочисленными дверями, люками и крутящимися вокруг своей оси стенками трехэтажный Лабиринт. Два этажа обиталища Минотавра находились на сцене, а третий – под ней, туда проваливались несчастные жертвы чудовища. – Боже мой, я бы никогда не рискнула войти туда, – полушепотом сказала графиня де Рондель. – Все не так страшно, как кажется, ваше сиятельство. Простая механика. Эрик уже вернулся к своим спутницам, в руках у него был зажженный фонарь: – Позовите вашу сестру, мадам. Если она откликнется, мне будет проще ее искать. – Эжени! Ты здесь, Эжени? Ответь мне! – громко окликнула Виктория. – Ах, месье Лебер, это бесполезно! Я ее знаю: будет сидеть и молчать. Виктория готова была расплакаться: с одной стороны, она переживала за глупую девчонку, а, с другой, ей было ужасно неудобно перед дружески сжимавшей ее руку мадам де Шаньи и готовым полезть в Лабиринт месье Лебером. Особенно перед ним: испортили человеку торжество. – Тяжелый характер у мадемуазель де Лепранс, – Эрик вспомнил, как ему представили девушку. – Не волнуйтесь, графиня, в Лабиринте от меня спрятаться невозможно. – Вы знаете, как здесь все устроено, маэстро? – не без скрытого лукавства спросила виконтесса. – Собственно говоря, это моя конструкция, – чуть улыбнулся архитектор. – Так что мы выловим всех беглянок! Последнюю фразу он произнес нарочито громко и, приложив палец к губам, прислушался: не выдаст ли себя каким-нибудь шорохом затаившаяся проказница. Но никаких звуков из глубины декорации не доносилось. – Хорошо, пойду все осмотрю. Эрик зашел внутрь сооружения через дверь царского дворца, свет его фонаря мелькал сквозь окна декорации, то поднимаясь наверх, то спускаясь вниз, то вовсе пропадая из вида. – Кристина, простите, что я вовлекла вас в это, – извинилась графиня. – Все веселятся и слушают концерт… – Ну, что вы, Виктория! Я останусь с вами, пока мы не найдем Эжени. Только бы с не й ничего не случилось! После спектакля могли не закрыть какой-нибудь люк, ведущий под сцену. Там двухметровая высота... Кристина осеклась, она поняла, что в сердцах проговорилась. – Не смущайтесь, дорогая. Я знаю, что вы пели в этом театре, и не вижу здесь ничего зазорного. У вас чудесный голос, – сказала мадам де Рондель. – Я очень рада, что мы стали подругами. – Мадам де Рондель, мадам де Шаньи! – услышали они откуда-то снизу голос Лебера. – Пожалуйста, стойте на месте и не подходите к декорации. Я включу механизм. – Да, месье Лебер, – откликнулась графиня. Раздался негромкий скрип, и стук хлопающих дверей, что-то повернулось внутри конструкции. Снова замелькал свет фонаря Эрика. Женщины с волнением ожидали результатов его поисков. Видимо, он выбрался с другой стороны, так как минут десять спустя показался из-за декорации, обойдя ее слева. – Это случайно не от платья мадемуазель Эжени? – спросил он, протягивая Виктории лежащий у него на ладони светло-голубой шелковый бантик.
* * *
Сегодняшний вечер обещал быть гораздо более интересным, чем вчерашний. Балов и приемов Эжени не любила. И за что их было любить? Толпы малознакомых людей, которым нет до нее никакого дела. Танцевать ее почти не приглашали. Если только из вежливости, когда Виктория недвусмысленно намекала кому-нибудь из близких друзей Ксавье, что неплохо было бы уделить внимание ее юной сестре. Это было обидно. Эжени чувствовала себя скованно, руки становились негнущимися, а ноги начинали заплетаться. После каждого такого приема девушка ощущала себя вдвойне уродкой. Даже модные туалеты – графиня де Рондель очень тщательно относилась к гардеробу сестры – ничего не меняли. Невысокая, худая, угловатая, как подросток, с плоской грудью и узкими бедрами, она не только не привлекала мужских взглядов, ее, похоже, просто не замечали. Светлые, прямые волосы практически не поддавались завивке и висели вдоль лица унылыми прядями. Неудачный нос уточкой и до обидного небольшие серые глаза под белесыми тонкими бровками приводили ее в отчаяние. Но что она может поделать! Оставалось ждать, пока сестра договорится о приемлемой партии с каким-нибудь преклонных лет вдовцом. Также в свое время выдали замуж и ее мать, ставшую второй женой Жюльена де Лепранса. Лучше бы она осталась в поместье с отцом, читала книги, каталась верхом по пыльным окрестным дорогам, забиралась в пустующие развалины старого замка и предавалась пусть несбыточным, но прекрасным мечтам. Жестокая реальность Парижа, города амбиций, развлечений и холодного расчета, не оставила от ее фантазий и следа. Женщина должна быть красивой, как Виктория или ее новая подруга виконтесса де Шаньи, либо происходить из очень знатного рода или из богатой, влиятельной семьи банкиров, владельцев предприятий и тому подобных толстосумов. Может быть, кому-то и покажется соблазнительным родство с графом де Рондель, только вот приданое будет давать не он, а скромный провинциальный житель шевалье де Лепранс. Не случайно из всех светских мероприятий Эжени больше всего понравились посещения театра, особенно Оперы. Там можно было спокойно сидеть в ложе, смотреть и слушать, не думая о том, что ты кажешься окружающим сбежавшим с крестьянского поля пугалом. Таких изумительных декораций мадемуазель де Лепранс еще не видела, даже если не принимать в расчет то завораживающей, то заставляющей вздрагивать и вжиматься в бархатное кресло музыки, зрелище было волшебным и ошеломляющим. Ужасное чудовище, уставшее от своего безысходного одиночества, от предопределенной судьбой и отцом роли безжалостного убийцы, мечтающее об успокоении в царстве Аида вызывало острое чувство сопереживания не меньше, чем бросившаяся со скалы, так и не дождавшись своего возлюбленного, Ариадна. Блуждания несчастного Тесея в поисках выхода выглядели настолько убедительно, а коварный Лабиринт подстраивал ему такое множество неожиданных ловушек, что мысль о бутафории совершенно вылетала из головы. Таинственный Лабиринт притягивал любительницу замковых развалин словно магнитом. Желание посмотреть на него вблизи, которого наверняка не понял бы никто из этих скучных, лишенных воображения людей, одолевало юную мадемуазель на протяжении всего ужина. Как было бы интересно поговорить об этом с тем самым человеком, что несколько раз появлялся в доме графа де Ронделя и почему-то оказался композитором, творцом «Минотавра». Но разве господин Лебер обратит внимание на нее и ее глупые вопросы в присутствии Виктории и ее подруги? Чем скучать и бледнеть на их фоне, лучше пойти и тихонько пробраться на сцену.
* * *
Большинство дверей в неярко освещенном, пустынном в этот час служебном коридоре оказались запертыми, наконец, одна из них поддалась и бесшумно приоткрылась. Эжени заглянула внутрь: длинные ряды вешалок с театральными костюмами, по-видимому, занимали всю комнату – гардеробная. Девушка уже хотела войти и рассмотреть поближе причудливые наряды разных эпох, но из глубины помещения донеслась тихая возня и еще какие-то странные звуки. Искательница приключений отступила назад и почти затворила дверь, но ее заставил замереть приглушенный женский голос: – Рауль, оставь, ты порвешь мне платье! – Я хочу тебя сейчас, – хрипловато ответил мужчина. Эжени почувствовала, что начинает краснеть, но не могла заставить себя сдвинуться с места. – Ты ненормальный! А если твоя жена пойдет тебя искать? Она здесь все закоулки знает… – Кристина – сюда? Ни за что не пойдет, – уверенно заявил неверный муж. – Я еле уговорил ее выезжать в Оперу. Жаклин, Жаклин… Эжени закрыла дверь и привалилась к стене, ей было жарко: мысли в голове отплясывали дикий индейский танец, наподобие героев из книг Фенимора Купера. Что происходит за дверью гардеробной, девушка поняла прекрасно. Если бы не были названы имена, она вряд ли узнала бы взволнованный голос мужчины. А вот имя «Кристина» не так часто встречается в парижском высшем свете, Эжени знала только одну Кристину – виконтессу де Шаньи – и о других ни разу не слышала. Немного отдышавшись, Эжени пошла дальше: в конце концов, ее это не касается. Теперь, пытаясь открыть очередную дверь, она старалась быть как можно осторожнее: мало ли на кого можно наткнуться.
* * *
– Ваше сиятельство, – Лебер с сочувствием посмотрел на расстроенную графиню, – я думаю, следует поставить в известность дирекцию и вашего супруга и взять с собой еще людей, иначе поиски могут затянуться. Ваша сестра сумела спуститься под сцену, но ей не удалось выбраться обратно. Значит, она пошла через складские помещения, а оттуда легко попасть в подземелье. – О, да, конечно. Идемте скорее. Неожиданно верхние софиты погасли, стало почти темно: крупногабаритная декорация загораживала огни рампы. – Вы не могли бы позвать помощь, графиня, пока я разберусь с освещением? Видимо, какие-то неполадки. Боюсь, в ближних подвалах оно тоже погасло, здесь общая система, – серьезное лицо архитектора выражало крайнюю степень озабоченности. – Мне ужасно неловко просить мадам де Шаньи остаться, но одному мне не справиться: нужно, чтобы кто-то подержал фонарь. Обстоятельства, очевидно, складывались чрезвычайные. – Боже мой, Эжени там одна в темноте! – на этот раз Виктория испугалась уже не на шутку. – Кристина, пожалуйста, вы не могли бы помочь месье Леберу? Иначе мы никогда ее не найдем. Я с ума схожу от беспокойства! – графиня умоляюще посмотрела на подругу. – Ну, конечно, Виктория. Скорее зовите кого-нибудь. Только бы Эжени не ушла слишком далеко! – Вы найдете дорогу, ваше сиятельство? – заботливо спросил Эрик, когда графиня уже направилась в сторону выхода. – Ах, к чему эти церемонии? Зовите меня просто Виктория, – отмахнулась мадам де Рондель. – А куда нужно идти? – По коридору направо, в конце будет лестница. Поднимитесь по ней на один этаж, дальше прямо и снова направо, – подсказал он. – Для меня большая честь иметь право называть вас по имени, Виктория. – Это совершенно естественно между друзьями, – улыбнулась графиня. – Я счастлива иметь в числе своих друзей такого человека, как вы, на которого можно положиться в трудную минуту. А вы… как можно называть вас, маэстро? – Луи, мадам, – с поклоном ответил Эрик. – Прекрасно. Я пошла… направо, по лестнице, прямо и направо, – повторила она. – Верно? – Да, все правильно, – подтвердил Лебер. – Мадам де Шаньи, прошу вас со мной, нужно поторопиться. – Виктория права, к чему церемонии. Меня зовут Кристина, – лукаво улыбнулась бывшая солистка Гранд Опера. Удаляющиеся шаги графини становились все тише. Эрик увлек Кристину в правую кулису, поставил на пол фонарь и нерешительно посмотрел на помощницу: – У нас есть десять минут, чтобы поговорить, мой ангел. – А как же свет? – Об этом не беспокойся. Я включу его, когда понадобится, – хитрые смешинки заплясали в зеленых глазах бывшего Призрака Оперы. – Эрик! – Кристина тихонько рассмеялась. – Вы совершенно не изменились, маэстро! – Правда? – Только внешне. Я так рада за вас. Я знаю, вы и раньше не прятались от людей, но ведь так легче. Только я не понимаю… это какое-то чудо. Кристина протянула руку и ласково коснулась его лба там, где раньше кожа была уродливо сморщенной и красной, провела по щеке. – Это чудо науки – медицинская операция… Мой ангел, я люблю тебя. Не в силах больше сдерживать себя Эрик обнял Кристину и осторожно привлек к своей груди: – Я люблю тебя, – повторил он. – Что же мне делать? Она не противилась. Оттолкнуть его, когда все ее существо затрепетало в сладкой истоме, а сердце едва не растаяло от нежности, было совершенно невозможно, как невозможно и не ответить: – Я люблю тебя, Эрик. Не потому, что твое лицо изменилось… – Я знаю, мой ангел. Теперь я это знаю. Время остановилось, мир потерял очертания – исчезли сцена, кулисы, Лабиринт Минотавра, погруженный в полумрак зрительный зал – и растворился в искрящемся серебристом тумане. – Мы не можем, – прервав их бесконечный поцелуй, прошептала Кристина. – У меня есть сын. Чтобы не расплакаться, она закусила губу. Эрик посмотрел ей в глаза и разомкнул объятия. – Исправить ошибки прошлого невозможно, – все также тихо сказала виконтесса де Шаньи. – Я всегда буду любить тебя, Эрик, но… – Кристина, не говори сейчас ничего, я все понимаю. И все же верь мне: исправить можно очень многое. Он поцеловал ее руку, наклонился и взял фонарь: – Сюда идут, мадам.
Отправлено: 17.12.08 10:34. Заголовок: Глава VII Четкость,..
Глава VII
Четкость, с какой Луи Лебер организовал поиски пропавшей мадемуазель де Лепранс, могла удивить людей, знавших его только как композитора: бытует мнение, что творческие личности в жизни отличаются рассеянностью и непрактичностью. Однако архитектор и руководитель крупной строительной компании умел использовать время и человеческие ресурсы наиболее рациональным образом. Эрик разделил пятнадцать добровольцев на три группы и быстро набросал два плана – каждый содержал чертежи четырех подвальных этажей, – один он отдал Ксавье де Ронделю, а другой – Жоржу Риньону. Третью группу месье Лебер повел сам. Эрик надеялся, что глубже четвертого подземного уровня девушка все же не спустится. «Вооружившись» фонарями, веревками, брезентовыми полотнищами и инструкциями архитектора поисковые отряды отправились в подвалы Гранд Опера. Инциденту постарались не придавать широкой огласки, и большинство присутствовавших на банкете гостей оставались в полнейшем неведении относительно происшествия. Поскольку графиня де Рондель ужасно нервничала, мадам де Шаньи попросила месье Андрэ предоставить в их распоряжение какую-нибудь гримуборную, где они могли бы дождаться результатов экспедиции, не привлекая своим взволнованным видом внимания присутствующих. – Благодарю вас, господин директор. – Всегда к вашим услугам, виконтесса. Мы только что приготовили эту комнату для сеньоры Малиано, она должна прибыть из Милана на следующей неделе. Здесь все совершенно новое. Надеюсь, вашим сиятельствам будет удобно. Что я еще могу для вас сделать? Жиль Андрэ лучился предупредительностью и заботой, но Кристина могла себе представить, как замучили несчастного директора истории с подземельем Оперы. Гримуборная новой итальянской дивы очень напоминала ту, что в свое время дирекция предоставила в распоряжение юной примадонны Кристины Дае: те же зеркала, вазы, кресла, софы и ширмы – дорогие и довольно безвкусные. – Не будете ли вы так любезны, прислать сюда воды для графини, месье Андрэ? – попросила Кристина. – Разумеется, мадам де Шаньи. – И… если увидите виконта, объясните, пожалуйста, моему мужу, что случилось и где меня искать, – добавила она. За весь вечер после окончания спектакля Рауль ни разу не попался ей на глаза, что было несколько странно, но не вызвало у Кристины большого беспокойства. С другой стороны, время перевалило далеко за полночь, официальная часть банкета и концерт давно завершились. Приглашенные начали постепенно разъезжаться. Дверь гримуборной распахнулась без стука, и на пороге возник месье Фирмен. Вид у второго администратора был взволнованный. Его импозантный кок на голове немного растрепался, а на лбу выступили капельки пота: – Что случилось, господа? Начальник пожарной команды сообщил мне, что в Опере опять появился Призрак и кого-то похитил! С вами все в порядке, мадам де Шаньи? – Благодарю вас, месье Фирмен, со мной все в полном порядке. И никто никого не похищал, – улыбнулась Кристина. – О, Боже мой! – застонал Андрэ. – Людям только бы выдумывать страшные истории. Опять начнут ходить эти разговоры. Жиль побледнел и приложил руку к сердцу: – Ришар, вы не знаете, Поль Фисо еще здесь? – Кажется, я его недавно видел, – немного растерянно ответил Фирмен. – Простите, мадам, – обратился к дамам Андрэ, – нам нужно идти, пока в зале не обратили внимания на отсутствие не только маэстро, но и наше.
* * *
Надо признать, что белое в черный горошек платье, действительно сидело на ней неплохо. Эжени еще покрутилась перед зеркалом и подошла к окну, выходящему на улицу Вожирар. Несмотря на пасмурный день, весна чувствовалась во всем: в стремительной походке одетых в легкие плащи прохожих, в беззаконно пробивающихся между камнями мостовой у края тротуара пучках зеленой травы, в мечущихся под низким потолком преддождевого неба птицах, даже в бодром ржании запряженных в кареты и верховых лошадей. Мадемуазель де Лепранс вздохнула: месячный домашний арест подходил к концу, но ее заточение продлится до воскресенья, а сегодня был только вторник. Больше всего ей хотелось вырваться из надоевшего дома и вообще из пыльного огромного города, вдохнуть аромат покрывшихся зеленью полей, прикоснуться к крошечным клейким листочкам, нарвать букет ранних цветов. Но, увы, после сумасбродной выходки в Опере Виктория практически не позволяла Эжени покидать даже ее комнату. Нет, ее, конечно, не запирали на ключ и не кормили отдельно, словно заключенную, однако спускаться в гостиную или в музыкальную комнату, когда в доме находились друзья Виктории и Ксавье, запрещалось. Это было тем более досадно, что самыми частыми гостями четы де Рондель в последнее время стали мадам де Шаньи и маэстро Лебер. Виконтесса бывала почти каждый день, они с Викторией отправлялись вместе кататься или ездили по магазинам выбирать новую мебель, ковры, гардины и предметы искусства – сестре пришло в голову сменить интерьер, пользуясь советами месье Лебера. Иногда приезжала и мадам Ларбо, но из-за плохого самочувствия долго она не задерживалась. Если Эжени становилось скучно читать в своей комнате, она могла пойти в детскую и повозиться с племянниками – пятилетней Николь и двухлетним Оноре – и девятимесячным Анри де Шаньи, которого подруга Виктории обычно привозила с собой. К малышам был приставлен целый штат нянек и гувернанток, которые весьма неодобрительно взирали, как барышня вместе с племянниками бегает на четвереньках за шустрым маленьким гостем. Шум, смех и визг стояли до потолка, но графиня де Рондель не имела ничего против этого безобразия, а потому прислуге оставалось только молча поджимать губы и убирать последствия бурного веселья «молодежи». Как ни странно общение с детьми доставляло Эжени немало удовольствия, но все же ссылка в детскую не могла не вызывать чувства обиды. Девушке ужасно хотелось послушать удивительные маленькие концерты, отзвуки которых едва достигали ее комнаты. Как оказалось, у Кристины был восхитительный голос, но она давно не занималась пением, поэтому виконтесса попросила месье Лебера дать ей несколько уроков. Однако такому невинному намерению препятствовало множество условностей и обстоятельств: посещать дом холостого мужчины в одиночестве мадам де Шаньи, разумеется, не могла, в то же время малопонятное мадемуазель де Лепранс деловое соперничество исключало возникновение дружеских отношений между Луи Лебером и Раулем де Шаньи. Узнав о затруднении, Виктория тут же предложила выход: проводить уроки в доме де Ронделей. Голос подруги буквально очаровал графиню, а послушать виртуозную игру месье Лебера не отказался бы ни один мало-мальски разбирающийся в музыке человек. Два раза в неделю маэстро и его ученица встречались у друзей и музицировали. Во время занятия Виктория деликатно оставляла их наедине – дыхательные упражнения и распевки не слишком интересное зрелище для посторонних глаз, – зато по окончании она могла с полным правом рассчитывать на маленький домашний концерт самого высокого профессионального уровня. Полчаса истинного эстетического наслаждения. Именно на них Эжени не могла присутствовать! Как жаль, что у нее совершенно нет никаких музыкальных способностей! Даже если бы они были, знаменитый маэстро вряд ли стал бы тратить на нее свое драгоценное время. Достаточно того, что он лично разыскал любопытную искательницу приключений в необъятном подземелье Гранд Опера. – Просыпайтесь, мадемуазель де Лепранс. Пора возвращаться, скоро утро. Ваша сестра места себе не находит. Девушка вздрогнула, открыла глаза и несколько секунд испуганно озиралась по сторонам, пока ее недоуменный спросонья взгляд не стал, наконец, осмысленным. Лицо наклонившегося над задремавшей на ступенях одной из бесчисленных лестниц Эжени высокого мужчины во фраке и с фонарем в руках показалось знакомым. Это был сам маэстро Лебер, позади него стояли еще какие-то люди. Щеки девушки начали полыхать, словно предвещающий жаркий безветренный день багровый закат на исходе лета. Она вспомнила, как, пытаясь выбраться из-под сцены, забрела в какие-то складские помещения, а через них попала в настоящее – таинственное и полное легенд – обиталище Призрака Оперы. Эжени не забыла статьи в газетах, которые в немалом количестве выписывал месье де Лепранс, дабы и в своем деревенском уединении не совсем отстать от жизни. Замки и привидения были одной из самых интересных тем, привлекавших внимание Эжени в книгах или рассказах суеверных деревенских жителей. Никакого Призрака мадемуазель де Лепранс в подвалах Оперы, конечно, не встретила, а попросту заблудилась. Проплутав несколько часов в полумраке, она в изнеможении опустилась на холодные ступени, подтянула к груди и обхватила руками острые колени, чтобы было хоть немного теплее, и решила больше не двигаться с места. Сон подкрался незаметно, она провалилась в темный колодец, со дна которого ее сознание извлек вкрадчивый тихий голос месье Лебера. – Вы можете встать, мадемуазель? – маэстро протянул девушке руку. Поднялась она не без труда: тело затекло и страшно ныло, казалось, в каждый миллиметр кожи воткнулся десяток мелких острых иголок. Возвращение Эжени помнила смутно: на нее надели чей-то остро пахнущий мужским потом сюртук, сначала ее поддерживали под руки, а потом уложили на импровизированные носилки и так вынесли из подвалов люди, которыми распоряжался идущий где-то впереди остальных месье Лебер. К счастью, проведя один день в постели, на следующее утро Эжени чувствовала себя уже совершенно нормально. Тяжелый разговор с сестрой и суровое наказание нельзя было назвать приятными моментами жизни – Виктория даже пригрозила отправить ее обратно в деревню, но, пожалев отца, передумала, – и, тем не менее, в глубине души мадемуазель де Лепранс ни в чем не раскаивалась. Своей молоденькой горничной Мари девушка по секрету рассказала выдуманную от начала и до конца, захватывающую историю, которую потом записала на бумаге и спрятала на дно ящика письменного стола.
* * *
Только что сочиненная мелодия оборвалась на высокой, улетевшей под своды помещения, словно в небеса ноте. Эрик замер над клавиром органа. Музыкальный зал в его особняке был велик – двести пятьдесят квадратов – и занимал два этажа. На опоясывавшую второй этаж галерею снизу вела лестница, с галереи можно было попасть прямо в кабинет, как и из художественной мастерской. Как бы ему хотелось показать свой продуманный до мельчайших деталей, изысканный и в то же время устроенный по последнему (а вернее, опережающему) слову строительной и инженерной мысли дом ЕЙ. Привести ее сюда и подарить все, что в его силах: любовь, нежность, радость искусства, гармонию и волшебство новой музыки, тепло своих рук, страстные ночи и сладостные рассветы. Сегодня он мог положить к ногам Кристины целый мир. Какой чудовищный парадокс: она любит его, далеко не представляя всех его возможностей, любит отнюдь не за то, чем он владеет и какое положение занимает в обществе, и, тем не менее, они не могут принадлежать друг другу! Эта бесконечная пытка – быть рядом, но не вместе – сводит с ума томительным и неопределенным ожиданием призрачных перемен. Эрик понимал, что Кристина морально не готова начать длительный и психологически изматывающий бракоразводный процесс, вновь оказаться в центре громкого скандала и попасть на язычок светских сплетников. Пожалуй, следовало бы дождаться возвращения Жюли: ее поддержка и дружеское участие помогли бы мадам де Шаньи пережить тяготы развода. Но как же это долго! Лебер не торопился рассказать любимой женщине о похождениях ее супруга, однако позаботился о том, чтобы за развлечениями виконта присматривали профессионалы. Совсем немаловажно, на чьей стороне окажется общественное мнение: от этого может зависеть решение самого болезненного для Кристины вопроса – о ребенке. Она была уверена, что Рауль пойдет на все, только бы не оставить Анри с матерью. Итак, между ними стоял не столько охладевший и постылый супруг, сколько юное жизнерадостное существо, передвигающееся, как и положено в его возрасте, согласно знаменитой загадке Сфинкса, на четырех конечностях. Вопреки природе ревности и корыстному здравому смыслу, внешне похожий на своего отца Анри Виктор очень понравился Эрику. «Представленный» маэстро Леберу в доме графа де Ронделя наследник рода де Шаньи доверчиво попросился на руки к незнакомцу – чего за юным виконтом обычно не наблюдалось – и, сидя у того на коленях, вдохновенно минут пять тыкал кулачками по клавишам рояля. На улыбку Эрика Анри ответил заливистым смехом, чем окончательно покорил сердце потенциального отчима. Нет, отдавать малыша его законному отцу Этери Луи Лебер был не намерен: Кристина должна быть счастлива, а потому он заберет их обоих. В открытые двери музыкального зала заглянул лакей и, убедившись, что господин не пишет на нотных листах, а просто сидит, о чем-то задумавшись, быстро подошел к хозяину: – Месье Луи, – кашлянув, окликнул слуга. Эрик полуобернулся: – Да, Жан? – К вам месье Катуар, – доложил лакей. – Кажется, он сильно взволнован. Эрик никогда не запрещал прислуге делиться с ним наблюдениями или высказывать мнение по делу: – Благодарю вас, Жан. Будьте добры, проводите месье Катуара в мой кабинет и предложите ему воды. Я сейчас поднимусь. – Будет исполнено, месье Луи, – чуть поклонился лакей. Несмотря на мягкое обращение, слуги относились к Леберу с большим уважением, фамильярности никто не допускал. Весь обслуживающий особняк на авеню Трюден штат высоко ценил право называть хозяина «месье Луи»; было в этом что-то, с одной стороны, демократичное, а, с другой, вызывающее еще большее почтение. Эрик встал из-за клавира, не торопясь надел брошенный на одно из кресел короткий темно-серый сак, одернул манжеты и, убедившись в зеркале, что выглядит вполне пристойно для встречи с деловым партнером, поднялся по лестнице на галерею.
* * *
– Кажется, ты не слишком удивлен, Луи. Ты уже знал обо всем? Серж сделал два больших глотка и поставил стакан из темно-синего стекла с золотым рисунком на стол. – Нет. Но я предполагал нечто подобное. За два месяца мы забрали из-под носа Клонье и де Шаньи девять самых крупных заказов. Должны же они были хоть что-то предпринять, – усмехнулся уголками губ Лебер. – Полагаю, получение подряда обошлось им недешево. Не нервничай, Серж. Свободных средств у наших конкурентов не так много, они связаны старыми обязательствами. – А, пожалуй, ты прав. Катуар потер согнутым пальцем переносицу, откинулся на спинку обитого бежевым с бледно-болотным рисунком гобеленом кресла и ослабил узел галстука. Глядя через разделявший их письменный стол на абсолютно спокойное лицо бывшего однокашника и его опасно поблескивающие зеленые глаза, Серж в который раз подумал, что Луи стал страшным человеком. – Разумеется, я прав. Действуя такими методами, они очень быстро выкопают себе хорошую яму. Может быть, не такую глубокую, как котлован Гранд Опера, но вполне достаточную и полную грязи. К тому же, ты сам знаешь, с кем им приходится работать. Я бы выпил за твою дурную новость бокал шампанского. А ты? – Предпочитаю Шато Латур до 64 года. – Как скажешь, – Эрик нажал кнопку электрического звонка. – Да, филоксера почти опустошила наши погреба. Отдав распоряжения Жану, Эрик вернулся к разговору: – Как продвигается проект мэрии в Монлюсоне? – Почти готов. Будешь проверять? – едва заметно напрягся Катуар. – Нет, конечно, нет. Просто интересуюсь. Дай мне знать, когда понадобится выделить кредит, я свяжусь с Грубиччи. Вошел Жан с подносом, на котором стояли два бокала и бутылка бордо 1861 года. – Спасибо, Жан. Эрик отпустил слугу, встал и налил вино в бокалы. Серж также поднялся со своего места, ледяное спокойствие и уверенность Лебера подействовали на него благотворно. Он даже вспомнил, зачем собирался заехать к компаньону до того, как узнал о перехваченном Клонье подряде. – Кстати, я слышал, тебя можно поздравить, Луи. – С чем именно? – поинтересовался Лебер, в последнее время с чем его только не поздравляли. – Говорят, ты получил хорошее наследство и еще кое-что, – подняв бокал, подмигнул бывшему однокашнику Катуар. – Странно. Я не распространялся на эту тему, но все равно спасибо за поздравление. А с «кое-чем» не все так просто: процедура в Геральдической палате сложна и запутана. Лебер тоже поднял бокал с бордовой жидкостью и пригубил вино. – Как раз там работает мой кузен Пьер, ты должен его помнить, – сообщил об источнике информации Серж.
* * *
То, что Эрик мечтал и даже не мечтал осуществить каких-то три-четыре года назад, воплотилось в реальность с пугающей легкостью. Или это ему теперь так только казалось? Остались позади титанические усилия, бессонные ночи, изматывающие месяцы напряженной работы, болезненные операции, горечь поражений и безысходное чувство собственной несостоятельности как творца и как человека. В конце марта Мишель явился к нему в сопровождении некоего господина Бати – поверенного из Алансона. Визит адвоката довершил фантастическую феерию сказочной удачи, буквально гонявшейся за Эриком со дня первой постановки «Минотавра». Вот уж чего он не ожидал, так это получения наследства по линии бабушки Генриетты, скончавшейся за месяц до его появления на свет. Сам факт удивил его тем больше, что Лебер не имел ни малейшего понятия о гибели своего троюродного кузена Александра Реми де Шабрие де Ларенкура, как оказалось, застреленного противником на дуэли в январе 1876 года. После смерти холостого лейтенанта де Шабрие – перед дуэлью молодой человек оставил завещание в пользу единственной известной ему родственницы – двоюродная тетушка Эрика мадемуазель Лиана Антуанетта де Вутвиль переписала состояние на последнего потомка угасшего графского рода, каковым и оказался Этери Луи Лебер, сын Лионеля Клемана Лебера и внук Генриетты Луизы Лебер, урожденной де Ларенкур. Почти столетие революций, бунтов и войн практически выкосило род де Ларенкуров, и в результате в живых остался один скромный представитель третьего сословия, неожиданно ставший наследником имущества и состояния прадеда, чье имя – Луи – он получил по настоянию покойной бабушки. Три дочери графа Луи оказались не слишком плодовиты, а сыновей имела только младшая – Генриетта. У старшей – Матильды, в замужестве де Вутвиль – родилось две дочери, а средняя – Жюдит – и вовсе постриглась в монахини бенедиктинского монастыря. Всю эту темную генеалогическую историю Эрик знал от тетушки Антуанетты, несколько раз навещавшей их с отцом в Руане после смерти матери Этери Луи. Горбатая – не от рождения, а вследствие неудачного падения в детстве – мадемуазель де Вутвиль с большой симпатией и сочувствием относилась к двоюродному племяннику. Насколько помнил Эрик, никакого снобизма в маленькой юркой – несмотря на горб и неровную походку – тетушке совершенно не было. Последний раз они виделись на похоронах Лионеля Лебера: Антуанетта приехала из Алансона, чтобы проводить кузена в последний путь. Она с радостью взяла бы осиротевшего Луи к себе, но он хотел учиться в Париже, поэтому переехал к старшему брату отца, которого на тот момент практически не знал. Антуан Лебер время от времени переписывался с родственниками матери, так им стало известно о смерти сестры Лианы Антуанетты – Марии Ортанс де Шабрие. Со своим троюродным братом Александром – наследником титула и состояния – Луи Лебер никогда не встречался. Ни с того, ни с сего свалившееся на Лебера состояние рода де Ларенкур пришлось как нельзя более кстати. Его размеры вполне позволяли выкупить контрольный пакет акций компании, которой руководил Эрик, после чего оставался еще вполне солидный свободный капитал, не считая длинного списка недвижимости.
Отправлено: 17.12.08 17:13. Заголовок: Слов нет... очень по..
Слов нет... очень понравилось!!! Очень хочу прочитать все до конца и залпом! Но, но, но... Как всегда буду терпеливо ждать продолжения... В который раз говорю спасибо и не устану повторять...
Отправлено: 18.12.08 08:38. Заголовок: Глава VIII – Мой а..
Глава VIII
– Мой ангел… Эрик оторвался от клавиш черного, блестящего полировкой рояля, развернулся на стуле и, глядя в глаза стоящей рядом с инструментом Кристине снизу вверх, заключил ее правую руку в свои ладони. В распахнутое окно второго этажа, где находилась музыкальная комната, вливались потоки солнечного света. Сложный аромат свежей зелени, ранних цветов и согретой майским солнцем земли заполнял помещение, словно под окном находился настоящий сад, а не мощенный внутренний двор с несколькими клумбами и двумя рядами деревьев вдоль подъездной дорожки. Уличный шум долетал издалека, приглушенный расстоянием от дома до литой ажурной ограды особняка. – Мой ангел, – повторил он, – послезавтра мне нужно уехать примерно на неделю, может быть, дней на десять. – Эрик, нет! Только не уезжай, я так боюсь потерять тебя снова. Когда ты покидаешь меня, случается что-нибудь ужасное. Кровь отхлынула от побледневших щек мадам де Шаньи, в карих глазах заметались тревожные искорки. – Кристина, ничего не случится… – Случится, я чувствую… я больше так не могу, я хочу быть с тобой всегда. Боже, Эрик, как я люблю тебя! Он легонько потянул ее к себе и посадил на колени. Сегодня Виктория повезла Эжени в модный шляпный салон: срок наказания закончился, и мадам де Рондель решила подобрать сестре гардероб к новому сезону. Кроме детей с нянечками наверху и прислуги в доме никого не осталось. Лебер обнял и поцеловал любимую женщину так, что на какое-то время они оба потеряли представление о реальности. С каждым разом сдерживать все возрастающее желание становилось труднее, они были близки к тому, чтобы потерять всякую осторожность. – Мой ангел, любовь моя, он украл тебя у меня. Украл не потому, что любил, а потому, что такова была его прихоть… Неужели мы будем чувствовать себя виноватыми, если исправим эту несправедливость? Его возбужденный шепот – Эрик говорил, приблизив губы к самому ушку Кристины, – и горячее дыхание вызывали сладкую дрожь в каждой клеточке ее существа, по позвоночнику пробегали теплые волны, сознание размывалось; все ее женское естество жаждало его ласки, его близости. Будучи третий год замужем, она никогда прежде не испытывала таких ощущений. – Эрик, я хочу быть твоей, – едва шевеля губами, прошептала в ответ она. – Но не сейчас, не здесь… – Завтра. Поезжай в Оперу к двенадцати. Отошли карету. Я встречу тебя в коридоре у лестницы, ведущей на крышу. Мы выйдем с другой стороны и поедем ко мне. Ты согласна? Он заглянул ей в глаза и прочел там ответ: – Да. Несколько раз мадам де Рондель и мадам де Шаньи присутствовали на репетициях новой постановки маэстро Лебера. Иногда они приезжали в Оперу вместе, иногда порознь. Кареты обычно отсылали, так как после ехали обедать в ресторан или посещали какой-нибудь салон живописи, пользуясь экипажем Эрика. Он отвозил дам в дом де Ронделей, откуда виконтесса возвращалась домой в наемной карете. – Куда ты едешь? – немного придя в себя, вспомнила его слова Кристина. – Я все собирался тебе сказать.., – Эрик почему-то смутился. – Я получил наследство, довольно значительное. Ты не поверишь, – он неопределенно хмыкнул, – я еду осматривать свои замки – Вутвиль и Ларенкур – и несколько домов в Алансоне, Анже и Орлеане. Не представляю, в каком состоянии они находятся. Мне нужно решить, что делать с недвижимостью. Получить все это должен был мой троюродный брат, но в полку он повздорил с сослуживцем и… дуэль закончилась не в его пользу. Парижский дом Александра теперь тоже принадлежит мне. – Вот это да! – по-детски изумилась Кристина. – Ты получил в наследство замки? Это уж как-то слишком… Вы самый удивительный человек на свете, маэстро, и я до сих пор не могу понять, кто вы такой! – Я тот, кто любит тебя больше собственной жизни, мой ангел. Все остальное не имеет ровно никакого значения. Урок возобновился лишь за четверть часа до возвращения хозяйки дома и мадемуазель де Лепранс.
* * *
День своего рождения Жаклин решила отпраздновать на широкую ногу: столы ломились от восхитительных, приготовленных специально нанятым по такому случаю известным поваром Жаком Бланже, блюд провансальской и бургундской кухни, вино лилось рекой, виновница торжества поражала гостей новыми эротическими виршами и бриллиантовым гарнитуром сумасшедшей стоимости. По ошарашенным лицам не сводивших глаз с колье, диадемы и серег поэтессы приглашенных было заметно, что расточительство любовника впечатлило их гораздо больше приевшихся своим однообразием и потерявших свежесть и оригинальность сочинений мадемуазель Минош. Рядом со светящейся, словно хрустальная люстра бального зала во время великосветского приема, Жаклин виконт де Шаньи казался бледной невыразительной тенью. Он заметно осунулся, на лбу между бровями залегла резкая перпендикулярная морщина, взгляд стал беспокойным – ни на чем подолгу не задерживаясь, он бесцельно метался по лицам, при этом мысли Рауля, похоже, были где-то далеко. Однако настроение любовника ничуть не смущало и даже не интересовало хозяйку. На ее взгляд, он мог бы убрать с лица эту приевшуюся ей маску озабоченности и хотя бы в такой день не омрачать праздник. Откровенно говоря, за последние два месяца он изрядно надоел Жаклин своими жалобами на какие-то совершенно далекие от ее понимания «деловые проблемы». Ей еще повезло: она сумела заставить виконта преподнести себе весьма и весьма ценный подарок. Если он будет и дальше оставаться таким же скучным и хмурым, им придется расстаться – она не сестра милосердия и не монашенка, утешающая страждущие души, – но теперь в проигрыше она точно не останется. Конечно, не хотелось бы продавать такую красоту, зато на вырученные деньги можно будет позволить себе многое: гораздо больший, чем сейчас и находящийся в лучшем районе дом, новую обстановку, собственный экипаж, пару хороших лошадей и поездку в Грецию. Мадемуазель Минош давно мечтала увидеть собственными глазами памятники великой культуры, вдохнуть воздух благословенной прародины всех истинных поэтов. – Рауль, ради Бога, не будь таким серьезным. Можно подумать, что жена устроила тебе скандал, и ты боишься новой порции праведного гнева, – не переставая улыбаться, вполголоса укорила любовника Жаклин. Игравшая в соседней комнате музыка создавала достаточный фон, чтобы их разговор не был слышен веселящимся вокруг гостям. – С чего ты взяла, что Кристина устраивает мне скандалы? – раздраженно, но стараясь не повышать голоса, спросил виконт. – Ах, не устраивает! Хочешь сказать, что она так ни о чем и не догадывается? Как ты мог жениться на такой идиотке? И чем же занята твоя драгоценная супруга? Жаклин взгромоздилась на своего любимого конька, остановить ее в таких случаях было трудно. – Какое тебе до этого дело? Моя жена занимается ребенком и сплетничает с подругами. Оставим эту тему, – жестко отрезал Рауль. – Как пожелаешь, дорогой. Жаклин хотелось сказать ему что-то вроде: "Известно ли тебе, что самую близкую подругу твоей жены зовут Луи Лебер?" Однако ее смутные подозрения имели под собой довольно непрочную основу: их часто видели вместе, но никогда – вдвоем. А напоминать виконту о конкуренте именно сейчас было неразумно – вспылит и окончательно испортит торжество. * * *
Кровь бешено стучала в висках, заглушая стук копыт и уличный шум, поглощая все звуки вокруг, сердце металось в груди, словно уходящий от погони заяц, проплывающий за окнами кареты городской пейзаж – улицы, площади, жилые дома и общественные здания – казался мутной размытой тенью. Экипаж притормозил на повороте, заскрипели рессоры, окружающее неожиданно обрело визуальную и акустическую четкость. Кристина выглянула в окно – площадь Оперы. Внезапное спокойствие снизошло как откровение: о чем она волнуется? о верности Раулю? о мнении света? Она никогда не любила виконта де Шаньи как мужчину. Какое ей дело до сплетен и скандалов, время от времени будоражащих затхлое болотце высшего общества? Абсолютно никакого. Если вдруг все откроется, ее оправдают уже тем, что муж давно, не стесняясь, изменяет ей. Адюльтер в парижском свете – вещь обычная. В отличие от Рауля, для нее любовная связь, на которую она решилась, не прихоть и не минутное увлечение: жить, существовать, дышать без Эрика, вдали от него она больше не в силах. Если разобраться, Луи Лебер первый просил ее руки, а ее сердце сказало «Да!» Эрик прав: Рауль украл ее, насильно сделал своей и разрушил их счастье; он заставил жестоко страдать человека, не то что мизинца, даже ногтя которого не стоит. Никаких угрызений совести у нее не должно быть, их нет, нет совершенно… Экипаж остановился у служебных ворот, кучер соскочил с козел, опустил лесенку, открыл дверь и помог госпоже виконтессе выйти из кареты. Мадам де Шаньи, отдав слуге распоряжение возвращаться в конюшню особняка, уверенным и в меру быстрым шагом направилась внутрь здания. До начала репетиции оставался еще час. Кристина пошла так, чтобы миновать жилую часть Оперы стороной: ей совершенно не хотелось встретиться сейчас с мадам Жири или Мэг, дружеские отношения с которыми она восстановила в последнее время. Несколько раз она ловила на себе и Эрике внимательный взгляд руководительницы балетной труппы. Возможно, мадам Жири начала о чем-то догадываться. Могла ли пресловутая маска Дон Жуана скрыть от Франсуазы Жири сложение и особенности движений маэстро Лебера? Вряд ли. Кроме того, балетмейстер, разумеется, обладала достаточно хорошим слухом и профессиональными музыкальными навыками – узнать манеру автора «Торжествующего Дон Жуана» в «Минотавре» и «Королеве Камелота» специалисту было не так уж сложно. Правда, «Королева» очень мало напоминала предшествующую оперу – ее музыкальная основа частично восходила к мелодике племен, населявших туманный Альбион во времена раннего Средневековья. Но так работать с материалом мог только Луи Лебер. Маэстро Райер, вероятно, тоже обнаружил сходство авторской манеры, однако ему не был известен тот факт, что «Дон Жуана» написал Призрак Оперы. А псевдонимы – дело сугубо авторское. Могли ли догадки мадам Жири представлять для них какую-либо опасность? Кристина не скрывала от нее и Мэг, что не счастлива в браке. Нет, Франсуаза не станет докладывать Раулю о своих наблюдениях. Что бы там ни было, она всегда желала Кристине добра. До назначенного места мадам де Шаньи добралась без приключений: никто не остановил ее и не задал никаких вопросов. Но на лестничной площадке, где царила приятная в жаркий майский день прохлада, никого не оказалось. – Кристина! Она чуть заметно вздрогнула от неожиданности и обернулась. Эрик, улыбаясь, стоял у нее за спиной, за ним прямо в стене зияла открытая дверь, которой минуту назад здесь точно не было. Безукоризненно сидящий на его высокой стройной фигуре темно-синий костюм ничуть не походил на наряд человека, только что выбравшегося из глубины каких-то мрачных подземелий – ни пылинки, ни складочки. Он протянул ей руку: – Иди сюда, мой ангел.
* * *
Бывать в конторе подрядной компании виконт де Шаньи не любил, он предпочитал просматривать планы и проекты, подписывать чеки и иную документацию в кабинете собственного особняка. В конторе вечно сновали средней руки архитекторы, инженеры, поставщики стройматериалов, представители всевозможных субподрядных организаций, занимавшиеся прокладкой канализации, водопровода или освещением в строящихся компанией зданиях. Но иногда их встречи с Клонье все же проходили в деловом кабинете Армана. На взгляд виконта, контора выглядела довольно угрюмо и, в целом, безлико. Ее арендовали в специально предназначенном для сдачи внаем деловых помещений четырехэтажном доме без архитектурных излишеств, возведенном в начале шестидесятых годов. Громоздкая, лишенная изящества мебель, отличающаяся замысловатой обивкой с помпонами и бахромой, возможно, должна была свидетельствовать о некоей буржуазной солидности, но не обладала и намеком на наличие у ее создателей и покупателей какого-либо эстетического чувства. Клонье, сидя за тяжелым, отчего-то напоминающим доисторического мастодонта, столом по своему обыкновению жадно затягивался дымом папиросы и стряхивал пепел в глубокую керамическую пепельницу. – Необходимо срочно выставить на торги половину наших личных акций, Рауль. Иначе мы не продержимся до октября, а раньше закончить строительство лионских текстильных фабрик не получится. Вы знаете, остальные проекты еще более далеки от завершения. Лебер теснит нас со всех сторон, теперь он забирает и промышленные объекты. Черт бы побрал его разносторонний гений! – Арман нервно затушил окурок и тут же взял из лежащего открытым на столе портсигара следующую папиросу. – Но при нынешней ситуации мы потеряем на продаже акций вдвое против их реальной стоимости, – не слишком уверено возразил Рауль. – Другого выхода нет, друг мой. Нельзя же вечно дарить любовницам фальшивые бриллианты. Или вы хотите проделать ту же операцию с драгоценностями виконтессы, когда понадобится покрыть очередной дефицит наличности? – не без скрытой насмешки поинтересовался предприниматель. – Кроме того, последнее время мне кажется, что Луи Лебер и Серж Катуар действуют по взаимной договоренности. Кто бы мог подумать! Если мы не найдем мощной поддержки со стороны, вместе они нас расплющат как молот и наковальня. Рауль сидел, сцепив пальцы рук в замок: предложение Клонье его совсем не радовало. Он уже потерял треть состояния на обрушившийся угольной шахте. Если продать половину акций по цене ниже номинала, а иначе, видимо, ничего не выйдет, убыток окажется столь существенным, что от разорения его спасет только чудо. – Я думаю, Арман, сотня мелких акционеров не поможет нам поправить дела, – медленно, взвешивая слова, сказал виконт де Шаньи. – Нам нужен третий партнер, обладающий не только деньгами, но и весом, желательно в политических кругах. – Вы совершенно правы, следует заранее подыскать нужного покупателя и договориться, что он возьмет двадцать процентов пакета акций. Оставим по двадцать у себя, а сорок распределятся между той самой сотней, – согласно закивал Клонье. – И у вас на примете есть такой человек? – пристально посмотрел в глаза партнеру Рауль. – Да. Полагаю, подходящий человек у меня имеется.
...Ну как всегда, на самом интересном месте! Они вот-вот останутся наедине и наконец-то ЭТО произойдет! Вот уж поистине полет твоей фантазии неописуем! Надеюсь на продолжение в скором будущем... СПАСИБО!!!
Отправлено: 19.12.08 13:12. Заголовок: Глава IX Запряженны..
Глава IX
Запряженный четверкой гнедых экипаж с зашторенными окнами подкатил к воротам роскошного особняка на авеню Трюден, поражающего воображение зевак плавным перетеканием объемов и необычным дизайном фасада. Ворота распахнулись, однако случайные прохожие так и не увидели человека, который бы их открывал. Карета въехала в большой, тщательно спланированный двор и, миновав по подъездной дорожке парадный вход, скрылась за зданием. Кучер остановил лошадей, как ему было приказано, напротив выхода в расположенный за домом парк. Дверца открылась, кто-то вышел, затем раздался негромкий хлопок. – Франсуа, вы свободны до четырех часов, – услышал кучер голос хозяина. – Подадите карету на это же место. – Да, месье Луи, – не оборачиваясь, ответил Франсуа и легонько тронул с места. Экипаж отъехал в сторону конюшни. Несмотря на волнение момента, Кристина не могла не окинуть восхищенным взглядом задний фасад ни с чем не сравнимого дома архитектора Лебера и лежащий за ним изумительной красоты парк. Казалось, аллеи завлекали в какой-то иной, волшебный мир, взор терял очертания реальности в густом таинственном полумраке и вдруг натыкался на наполненное светом и переливами зелени всех оттенков пространство. Находясь у дома, можно было только предполагать, какими невиданными чудесами встретит гостя творение гения. Эрик наблюдал за Кристиной, он не выпускал ее руки с тех пор, как помог ей выйти из экипажа: – Нравится? – улыбнувшись, спросил он. – Ты – волшебник, – только и смогла ответить она. Ее глаза сияли: все, что окружало его, всегда было необыкновенным, прекрасным, оригинальным, он сам творил свой мир, свое пространство по законам высшей гармонии. – Я построил его для тебя, идем. Они поднялись по ступеням, Эрик открыл незапертую стеклянную дверь. Зал, в котором они очутились, видимо предназначался для больших приемов и танцев: великолепный наборный паркет, складывающийся в огромную картину в центре, окруженную рамой причудливого орнамента; неброская лепнина по стенам и потолку; окна в виде выступающих за пределы несущей стены фонарей, внутри которых располагались, видимо, выполненные на заказ изящные полукруглые диванчики; огромные хрустальные люстры и легкая, словно парящая в воздухе, галерея наверху. Лебер вел любимую женщину по первому этажу своего дворца, и странное ощущение охватило их обоих: как будто они перенеслись в таинственное подземелье Гранд Опера. Не потому, что пронизанный светом и наполненный искрящимся воздухом особняк был хоть чем-то похож на подвалы театра, нет. Такое же чувство возникло в их сердцах, когда они впервые поцеловались в его «замке» на озере: они принадлежат друг другу, никто и ничто не может стоять между ними. В самом доме, кроме них, не было ни души. На территории особняка оставались только нажимающий на рычаг, чтобы привести в действие открывающий ворота механизм, привратник и кучер; остальной прислуге Эрик дал выходной. Обойдя полздания по периметру, они попали в главное фойе. Ни слова не говоря, он подвел ее к парадной лестнице и, подхватив на руки, понес на третий этаж. Кристина знала, что Эрик носил ее на руках – спящую и больную, – но, конечно, не могла помнить этого. Сейчас Кристине казалось, что ей хорошо знакомы эти ощущения: его сильные надежные руки, чуть напряженное дыхание, любимое лицо рядом и сияющие счастьем глаза. Она обнимала его одной рукой за шею, а другой гладила по плечу. На площадке третьего этажа он ненадолго остановился, выровнял дыхание, но не опустил ее, а понес дальше по коридору, словно боялся – стоит ее ногам коснуться пола, она исчезнет как сон, как мечта. Дверь его спальни была приоткрыта, Эрик легко распахнул ее легким толчком локтя. Опущенные плотные серо-стального цвета шторы создавали полумрак, но окна за ними были открыты – из парка доносился легкий шелест листвы, в комнате пахло зеленью и нежной сладостью майских цветов. Лебер осторожно, как будто Кристина была хрупкой фарфоровой статуэткой, посадил ее на край заправленной шелковым покрывалом кровати строгих классических форм. Судя по резьбе и орнаменту, мебель в спальне была подобрана в стиле ампир. Эрик опустился на колени, заключил ладони Кристины в свои и снизу заглянул ей в глаза: – Мой ангел, ты действительно хочешь этого? – Ты спрашиваешь, не стану ли я жалеть потом? – она прекрасно поняла смысл его вопроса. – Нет. Я люблю только тебя. Сомневаться в наличии взаимного желания не приходилось: их обоих уже сотрясала мелкая дрожь. Не поднимаясь с колен, Эрик освободился от сюртука, упавшего на ковер рядом с кроватью, и стал целовать трепещущие пальцы ее правой руки, постепенно поднимаясь выше по внутренней стороне – запястье, локтевой сгиб. Одновременно он расшнуровывал корсет ее нежно-лилового шелкового с газовыми рукавами и оборками платья. Свободной рукой Кристина развязала его галстук и, наклонившись, поцеловала обнажившуюся в распахнувшемся вороте сорочки ключицу. Потом она снова выпрямилась, провела кончиками пальцев по его лбу и тихо шепнула: – Я сниму парик, Эрик? Он чуть заметно кивнул. Она гладила его настоящие волосы, уплывая вдаль, подхваченная волной сладких ощущений. Совершенно естественно и почти незаметно они оба оказались на постели, покрывало и их одежда остались где-то на полу поверх его сюртука. Их губы то встречались, то расставались, чтобы покрыть поцелуями каждый миллиметр тела любимого. Их руки ласкали друг друга так долго, сколько возможно было выдержать, оттягивая почти экстатический миг слияния. Ни времени, ни пространства, ни существующих в них двух отдельных, обладающих каждое своим сознанием и волей тел больше не было. Они соединились, растворившись друг в друге, почти не слыша стонов наслаждения, отдаваясь полностью и без остатка не только телами, но и душами. – Эрик… – Кристина… Они не сразу сориентировались, сколько же прошло времени. Оказалось, больше полутора часов. Сил не осталось, они лежали, обнявшись и счастливо улыбаясь друг другу. – Так не бывает… я даже не догадывалась, что может быть так прекрасно, – полушепотом сказала она. – Так будет всегда, мой ангел.
* * *
Вернувшись в особняк де Шаньи около пяти вечера, Кристина поняла, что больше не принадлежит ни этому дому, ни Раулю. Она освободилась от них. Здесь присутствовала только ее видимая оболочка, еще пока присутствовала. Как только Эрик вернется из поездки, она начнет бракоразводный процесс, благо, у нее есть вполне очевидный предлог – мадемуазель Жаклин Минош. Ее интересы будет представлять мэтр Мишель Нортуа, один из лучших адвокатов Парижа. Брат Жюли и лучший друг Эрика не откажет им в помощи. Сплетни, скандалы, долгое судебное разбирательство – ничто не остановит ее. Сегодня она не только узнала, что значит быть любимой женщиной и любить мужчину, но и вновь услышала его голос – голос Ангела Музыки. Перед тем как расстаться, они провели полчаса у органа. Когда он запел, Кристина не смогла сдержать слез. Словно не было этих тоскливых двух с лишним лет, которые она провела как в летаргическом сне замерших чувств, в лабиринте нескончаемых душевных мук, рядом с чужим, не способным понять и не желающим понимать ее человеком. Она поднялась в детскую, отослала няню немного отдохнуть и поболтать со слугами и долго смотрела на спящего в своей кроватке Анри. – Мы уйдем из этого дома, малыш, уйдем вместе. Там мы оба будем счастливы, – погладив ребенка по пушистой головке, чуть слышно прошептала Кристина.
* * *
На лице у встретившей Кристину на пороге своей гостиной мадам де Рондель было написано такое выражение, словно она собралась одновременно утешать и плакать: широко распахнутые глаза, плаксиво скривленный на правую сторону ротик, крошечные капельки пота на висках и тонком носике свидетельствовали о крайней степени волнения. – Ах, дорогая! – графиня протянула руки и приобняла гостью за плечи. – Что случилось, Виктория? – сердце Кристины болезненно сжалось. Прошло девять дней с тех пор, как Эрик покинул Париж. Прежде чем отправиться осматривать новую собственность, маэстро Лебер прислал де Ронделям письмо, в котором извинялся за невозможность посещать их гостеприимный дом в ближайшее время в связи со срочным отъездом «по делам», он также просил передать его искренние сожаления виконтессе де Шаньи и обещал возобновить уроки вокала по возвращении. Увидев расстроенную подругу, Кристина в первую очередь подумала об Эрике. – Кристина, вы еще ничего не знаете? Боже мой, должно быть вы не видели утренних газет! – графиня являла собой воплощенное сочувствие и саму заботливость. – Садитесь, садитесь сюда на софу. Лучше вы прочтете это сами. – Кто-нибудь умер? – пролепетала мадам де Шаньи. – Пока, к счастью, нет. Виктория едва не насильно усадила подругу на обитую бежевым с коричневыми цветами гобеленом софу и протянула ей лежавшую на журнальном столике «Petite Journal». Большая статья под набранным крупным шрифтом заголовком «Бриллиантовый скандал» сразу привлекала внимание. Кое-как сфокусировав взгляд на мелких пляшущих от волнения строчках, Кристина прочла: «Согласно нашим достоверным источникам вчера хозяйка поэтического салона «Смеющийся Эрот» и известная поэтесса мадемуазель Жаклин Минош была задержана полицией по обвинению в мошенничестве…» Мадам де Шаньи перевела дух и немного расслабилась: месье Луи Лебер наверняка не имел никакого отношения к названной даме полусвета. Дальше автор статьи красочно расписывал скандальное происшествие, суть которого сводилась к следующему: решив продать свой роскошный бриллиантовый гарнитур, мадемуазель Минош предложила его за… (сумма была опущена) мадам Женевьеве де Муль, на что последняя согласилась, однако при совершении сделки приглашенный мадам де Муль для оценки драгоценностей ювелир обнаружил подделку – бриллианты Жаклин оказались фальшивыми. Кристина быстро пробежала глазами подробности вызова полиции возмущенной аристократкой и остановилась на строчке: «Мадемуазель Минош была отпущена под честное слово, после того, как выяснилось, что она сама оказалась жертвой обмана: поддельные бриллианты ей преподнес в качестве подарка ко дню рождения виконт Рауль де Шаньи…» – Боже, какой позор! – выдавила, сдерживая дрожь радостного возбуждения, Кристина. – Рауль, как он мог?! Лучшего предлога для начала бракоразводного процесса и пожелать было нельзя: публичный скандал, в котором неверный муж с самого начала выставлен в чрезвычайно невыгодном свете. – Как я вас понимаю! – откликнулась, присевшая рядом на софу и жадно следившая за реакцией Кристины Виктория. – Это ужасно, дорогая! В статье язвительным тоном говорилось о том, что закон не запрещает дарить друзьям украшения из стразов, а потому никаких обвинений господину виконту предъявлено не было. Что поделать: случаются в жизни недоразумения. Далее шли прозрачные намеки на отношения мадемуазель Минош и месье де Шаньи, а также высказывалось мнение, что «финансовое положение строительной кампании господина виконта, по-видимому, близко к катастрофе», так как выставленные на продажу акции упали ниже всех мыслимых котировок. В заключении автор делал глубокомысленный вывод о том, что колебания на бирже отражают процессы общественного развития Пятой Республики. Если известие о том, что у Рауля есть любовница, не являлось для Кристины убийственной новостью, то о грозящем кампании де Шаньи и Клонье разорении она услышала впервые. Вид у нее был действительно ошеломленный. Графиня де Рондель позвонила прислуге и приказала принести холодной воды. – Выпейте, Кристина, вам станет легче, – протянула бокал Виктория. – Здесь сказано, – мадам де Шаньи отпила глоток воды, – что кампанию Рауля теснят мощные конкуренты. Я почти ничего не понимаю: мой муж подарил этой даме фальшивые бриллианты, потому что у него не было денег на настоящие? Как низко он пал: обманывать и жену и… любовницу! Виктория, я сгораю от стыда! – Успокойтесь, дорогая. Вам придется это пережить. Мой дом всегда открыт для вас, Кристина, но, боюсь, в свете вам лучше сейчас не показываться, – сочувственно ворковала графиня де Рондель. – Дорогая, мне необходимо переговорить с месье Лебером, – нервно поправляя складки нежно-персикового муарового платья, сказала Кристина. – Может быть, он сможет мне объяснить, что происходит в делах у Рауля. Наверное, Луи разбирается во всех этих акциях и котировках… Он ведь тоже занимается чем-то таким, связанным со строительством. У меня просто туман в голове! Вы понимаете, разговаривать о чем-либо с мужем после всего ЭТОГО я не в состоянии. Но мне нужно знать… Возможно, Кристина Дае и не была выдающейся драматической актрисой, но ее маленький спектакль вполне убедил молодую графиню. – Конечно, дорогая! Как же я не подумала? Луи известный архитектор и у него большая кампания. Как только он вернется в Париж, я сообщу вам. Вы встретитесь у нас и обо всем его расспросите.
* * *
Ночь незаметно, крадучись, вползла в распахнутые окна кабинета и заполнила его чернильным мраком, поглотив стены, потолок, пол, камин, зеркало над ним, кресла и книжный шкаф стиля ампир, стол с приборами для письма и самого хозяина. В доме стояла гробовая тишина, ни единого звука не проникало сквозь плотно прикрытую дверь, только невидимые часы на каминной полке монотонно и неумолимо отстукивали размеренный ход времени. Смутно доносившийся разноголосый шум городских улиц и сладкие запахи цветущих деревьев, казалось, лишь подчеркивали мертвенную тишину и почти ощутимую затхлость помещения. Как же он не заметил, что дом давно превратился в склеп, в котором, словно зачахший старик, мирно скончалось его семейное счастье? Поставив локти на стол и, опершись лбом на ладони, Рауль сидел неподвижно уже два с лишним часа. Тело как будто окаменело и ничего не чувствовало, внутри разлилась и затопила каждую клеточку его существа тяжелая, вязкая пустота. Невидящими глазами он смотрел туда, где на столе смутно белел лист почтовой бумаги. Разобрать несколько наскоро написанных Кристиной слов в темноте было невозможно, но содержание записки полыхало перед его внутренним взором огненными письменами: «Рауль, не пытайся искать нас, это ни к чему. Мой адвокат сам свяжется с тобой в скором времени. Кристина». Вот так: сухо и лаконично. Никаких обвинений, истерик и сцен. Две недели Кристина упорно избегала его. Когда он появлялся в доме, она просто запиралась в своей комнате и не отвечала ни на просьбы, ни на требования. Да и что он мог требовать в подобной ситуации? Эта глупая гусыня Жаклин, жадная и недалекая охотница за богатыми любовниками, посчитала, что он не устраивает ее своим мрачным видом и нежеланием веселиться, исполняя все ее прихоти. Стоило им расстаться, как она тут же побежала продавать его подарок. Скандал разразился в самый, надо сказать, подходящий момент: покупатель, с которым уже договорился Арман, отказался от сделки, акции разошлись по бросовой цене. До сих пор не понятно, кому они, в конце концов, достались. А сегодня днем, пока Рауль находился в конторе, Кристина собрала вещи Анри, включая кроватку ребенка, взяла еще один чемодан со своей одеждой и, велев прислуге погрузить все это в наемный экипаж, сказала, будто уезжает на отдых. Няню и своих горничных она рассчитала. Шкатулка с драгоценностями осталась на туалетном столике в ее будуаре, по-видимому, при ней было только обручальное кольцо. Слуги не слышали, чтобы госпожа называла кучеру какой-нибудь адрес: как только дверца захлопнулась, карета тронулась и скрылась в неизвестном направлении. И лишь теперь Рауль с ужасом осознал, что практически ничего не знает о том, как жила последние месяцы Кристина. Она постоянно где-то бывала, часто ездила в гости к Виктории де Рондель, реже наносила визиты баронессе де Вийяр и еще некоторым дамам. О чем она думала, чем дышала? С кем действительно была близка? На чью помощь рассчитывала опереться, чтобы собраться и уехать практически ни с чем? Он не имел ни малейшего представления. И что она теперь намерена делать? Упоминание об адвокате сомнений не оставляло: его ждет бракоразводный процесс, то есть очередной громкий скандал. Мир, в котором он жил и чувствовал себя еще недавно комфортно и уверенно, вдруг рассыпался подобно карточному домику. Не зажигая света, Рауль на ощупь выдвинул нижний правый ящик письменного стола, вытащил плоскую коробку и поставил перед собой. Щелкнув замком, он положил руку на приятно холодящую ладонь металлическую поверхность. Сердце застучало в учащенном ритме, на висках выступила испарина. Просидев несколько минут с незаряженным пистолетом в руках, виконт де Шаньи положил оружие обратно и спрятал коробку в стол.
Отправлено: 19.12.08 13:39. Заголовок: :sm182: Я в экстазе..
Я в экстазе!!! Проглотила одним махом 9 главу. Хочу еще... Да, у Раульки кишка тонка по моему покончить с собой. Так и жду от него гадостей. Спасибо в который раз!!!
Отправлено: 22.12.08 12:07. Заголовок: Глава Х – Госпожа г..
Глава Х
– Госпожа графиня сегодня не принимает, ваше сиятельство, – с непроницаемым лицом сообщил Раулю мажордом де Ронделей. Виконт де Шаньи уже четверть часа дожидался в терракотовой гостиной первого этажа, нервно меряя комнату крупными шагами. Чего ему стоило переломить себя и отправиться с визитом, заранее предполагая, какой прием может его ожидать! – Передайте госпоже графине, что я прошу у нее пять минут. Скажите, речь идет о мадам де Шаньи. Рауль не собирался сдаваться так легко, он заставит супругу Ксавье де Ронделя принять его и рассказать все, что она знает о Кристине. Если он заставил когда-то ледяную метрессу мадам Жири выложить ему историю подземного червя, гордо именовавшего себя Призраком Оперы, то добиться правды от болтушки Виктории будет не так уж и сложно. Еще десять минут спустя в соседней комнате послышался шелест платья. Рауль обернулся к двери: на пороге с выражением холодного внимания на лице стояла Виктория. – Не скажу, что рада видеть вас, Рауль. Не обессудьте. И, тем не менее, я вас слушаю. Почему Кристина не приехала сама? Надеюсь, она здорова? Виктория подумала, что у самого виконта вид однозначно нездоровый. Несмотря на то, что де Шаньи, как обычно, одет был безукоризненно, выглядел он каким-то поношенным. То ли горчичный цвет сюртука придавал его лицу неприятный желтоватый оттенок, то ли залегшие под глазами глубокие тени внезапно состарили двадцативосьмилетнего виконта лет на десять – смотрелся он человеком, изрядно побитым жизнью. – Позвольте мне все же пожелать вам доброго дня, Виктория, – Рауль слегка поклонился, не двигаясь с места, было очевидно, что руки для поцелуя графиня ему не протянет. – Полагаю, Кристина здорова… Он замолчал, подбирая слова. Если графиня де Рондель не знает о бегстве Кристины, получится, что он сам сообщит отнюдь не доброжелательно настроенной по отношению к нему светской львице о своем позоре, провоцируя тем самым новую волну сплетен и пересудов в обществе. Однако он был почти уверен, что Виктория просто искусно разыгрывает неведение. – Я пришел просить вас… Помогите мне встретиться с Кристиной и уладить недоразумение без огласки. – Я не понимаю. Удивительно, какими непроницаемыми, словно поверхность двух покрытых льдом озер, могут быть глаза привыкшей к светскому лицемерию женщины. – Простите, мадам, но мне трудно поверить, что Кристина не посвятила вас в свои планы. Вы были так дружны последнее время. Или вам будет приятно услышать это от меня? Хорошо, я скажу. Моя жена забрала ребенка и ушла из дома. Вы довольны, Виктория? Вся кровь отхлынула от лица Рауля, оно сделалось бледно-желтым, мышца под левым глазом начала непроизвольно дергаться. – Господи, Рауль, успокойтесь! – испуганно воскликнула графиня де Рондель. – Не надо так волноваться, вы сейчас сознание потеряете. Сядьте. Виктория указала гостю на кресло и сама села напротив. Де Шаньи не стал спорить, после бессонной ночи он чувствовал себя не лучшим образом. – Я действительно ничего не знаю. Объясните, что произошло, – Виктория раскрыла веер и начала обмахиваться: от сообщенной виконтом новости ей сделалось жарко. – Я понимаю, что у Кристины были причины для недовольства. Вы не можете этого отрицать, Рауль. Но уйти из дома… Что вы ей наговорили? – Ничего, – Рауль понуро опустил голову. – За две недели она не сказала мне ни слова, вообще отказывалась встречаться, запиралась в своей комнате. – Право же, вы сами виноваты, – попеняла как можно мягче графиня, слишком уж несчастным выглядел неверный муж. – Но куда она могла пойти? Я волнуюсь за нее. – Я тоже. У нее почти нет денег, драгоценности она не взяла. Кристина склонна к депрессии и нервическим припадкам. Вы не знали? – заметив искреннее удивление на лице Виктории, спросил он. – Никогда бы не подумала. – За ней довольно долго приглядывала мадам Жюли Арвиль – супруга известного психиатра и владельца клиники для душевнобольных. Не известно, что она может сделать. Поэтому я прошу вас, вы должны сказать мне все, что знаете, – настойчиво продолжал гнуть свою линию Рауль. – Но если так, вы должны были быть вдвойне осторожны и всячески оберегать ее, – резонно упрекнула Виктория. – Единственное, что мне приходит в голову… может быть, Кристина вернулась в театр. Насколько я знаю, родственников у нее нет. – Как же я не подумал об этом сам? Спасибо, Виктория. Вы очень мне помогли. Не буду больше злоупотреблять вашей добротой. Рауль быстро встал, былая бледность отступила, он снова был бодр и полон готовности действовать. Виконт быстро поцеловал Виктории руку, подчиняясь его порывистому напору, она позабыла, что не хотела подавать этому человеку руки. – Разрешите откланяться, мадам. – Сообщите мне, если найдете Кристину, – попросила на прощание графиня де Рондель. – Непременно, Виктория, – пообещал Рауль.
* * *
Шаловливый солнечный лучик, пробравшись сквозь неплотно задернутые гардины, скользнул на подушку и защекотал длинные черные ресницы сладко улыбающейся во сне девушки или, вернее, молодой женщины лет двадцати. В постели она была не одна. Рядом спал, обнимая ее мужчина. Кристина пошевелилась и открыла глаза. Господи, какое счастье, проснувшись утром, видеть его рядом, ощущать тепло его рук, слышать его дыхание! Сегодня Эрик впервые остался с ней до утра, они будут вместе несколько дней. Вчера Мадлен Нортуа отправилась на неделю в загородный дом Арвилей – профессорская чета оставила дом на попечение родственников, и время от времени Мадлен с детьми уезжала за город, чтобы подышать свежим воздухом и отдохнуть от городской суеты – и предложила Кристине взять с собой Анри: – Мне кажется, им с Эмилем будет веселее вместе, дорогая, – лукаво улыбаясь, сказала племянница помощника министра иностранных дел. – И вы немного отдохнете и развеетесь. Бракоразводный процесс – это так утомительно. Навестите подруг, погуляйте по городу. Вы так еще молоды, нельзя же все время проводить в четырех стенах с ребенком или учениками. – Благодарю вас, Мадлен, вы очень добры. Я так рада, что Жюли возвращается. Если бы Виктория не рассказала мне о визите Рауля месяц назад, он мог бы застать нас врасплох. Никогда не думала, что он может оказаться таким… Вы меня понимаете, – Кристина вздохнула. – Я до сих пор не могу прийти в себя от заявления его адвоката. – Вот-вот. Я и говорю, что вам необходимо отдохнуть, восстановить равновесие. И не волнуйтесь, Кристина, Мишель обязательно выиграет ваше дело. Для него это вопрос принципа – справедливость на вашей стороне. Няня уехала вместе с Анри, горничную и повара Кристина отпустила на три дня. Таким образом, в расположенном на бульваре Опиталь бывшем особняке де Шабрие, который мадам де Шаньи «арендовала» на полгода через своего адвоката у нынешнего владельца – графа де Ларенкура, не осталось ни единой души, кроме виконтессы и… самого графа.
* * *
Тяжелые океанские волны плавно накатывали на борт, палуба чуть ощутимо вибрировала под ногами, пропитанный солью ветер теребил шляпку и развивал волосы Жюли. Она стояла на верхней палубе парохода и любовалась бескрайним лазорево-бирюзовым простором: только небо и океан – насколько хватало глаз. Получив письмо от Кристины, в котором подруга сообщила о возвращении Эрика, Жюли обрадовалась и встревожилась одновременно. Судя по восторженному тону послания, мадам де Шаньи находилась в состоянии полного упоения. Рауль совершенно перестал существовать для нее, все помыслы Кристины были только об Ангеле. Не нужно было быть провидцем, чтобы догадаться: никакие общественные установления, приличия и соображения здравого смысла не остановят эту любовь. Она столь же глубока и необъятна, как океан, и так же опасна в своей скрытой мощи. Однако общество не любит, когда нарушаются установленные им законы. Тревога Жюли усиливалась пониманием того факта, что в роковом треугольнике бывшая солистка Гранд Опера все же оставалась ведомой – упрямый самолюбивый аристократ и страстный утонченный гений играли судьбой предмета своих желаний. Мадам Арвиль не сомневалась в том, кто из них способен составить счастье ее подруги. Но через что придется пройти Кристине, чтобы обрести его? Когда камнем преткновения становится материнское чувство, ситуация приобретает особую остроту и драматичность. Мишель тоже написал сестре о триумфе Луи Лебера, о его разносторонней и ошеломляющей своим размахом деятельности: Эрик стал личностью, поражающей даже давно и хорошо знавших его людей. Супруги Арвиль буквально загорелись желанием познакомиться с этим человеком – такого Лебера не знали ни Жюли, ни Шарль, – но у профессора был заключен годовой контракт, поэтому, узнав о начале бракоразводного процесса и попытках виконта заявить о психической несостоятельности Кристины, любознательная исследовательница человеческих душ решила с согласия мужа вернуться на родину. – Красиво. И в то же время от этой бесконечности становится как-то не по себе. Вы не находите? Жюли повернула голову на голос. Рядом с ней стоял высокий солидный мужчина лет пятидесяти, одетый неброско, но со вкусом. У него были немного грустные глаза и обаятельная мягкая улыбка. – Прошу прощения, если помешал, мадам, – извинился он. – Вдруг захотелось поделиться впечатлением. Позвольте представиться: Эдмон Лефевр. – Жюли Арвиль. Вы мне не помешали, – улыбнулась в ответ она. – Напротив, кажется, вы вовремя окликнули меня. Океан обладает странным свойством – поглощать сознание, как будто растворяет вас в себе. Мужчина произвел на Жюли приятное впечатление: в нем чувствовался образованный и неглупый представитель высших слоев буржуазии – не напыщенный аристократ, но и не выставляющий на всеобщее обозрение нажитые капиталы нувориш. Господин Лефевр – род его занятий мадам Арвиль пока затруднялась определить – мог оказаться приятным собеседником, что совершенно не лишне в морском путешествии. Ее внимание привлекла трость – элегантная и, по-видимому, дорогая, – на которую слегка опирался месье Лефевр. Пожалуй, вещь не так уж сильно бросалась бы в глаза где-нибудь на парижском бульваре, но на палубе океанского лайнера выглядела несколько не к месту. Мужчина проследил за заинтересованным и немного удивленным взглядом Жюли и улыбнулся: – Подарок, – объяснил он. – Знаете, однажды она спасла мне жизнь. С тех пор я считаю ее чем-то вроде талисмана. Могу я пригласить вас на прогулку? – С удовольствием, – она оперлась на предложенную им руку, и они, не торопясь, пошли вдоль борта.
* * *
За день до отъезда Мадлен Нортуа с детьми и няньками в дом Арвилей, Эрик имел две важных встречи – одну с Арманом Клонье, другую – с Адрианом де Мегреном. Результатами обоих Луи Лебер остался вполне доволен: теперь можно было позволить себе на несколько дней выбросить из головы все дела и просто ощутить себя счастливым рядом с любимой женщиной. Сказать, что визит Клонье стал неожиданностью для главы конкурирующей подрядной организации, было бы большим преувеличением. После очевидного разрыва отношений виконта де Шаньи и мадемуазель Минош Лебер не спешил отказаться от услуг агентства Поля Дюрана, напротив, сыщики день и ночь не спускали глаз с деловых партнеров. Продажа акций компании ниже номинала навела Эрика на любопытные мысли: здесь явно чувствовалась какая-то афера. Отследить движение на биржевых торгах было не просто, однако, в конце концов, удалось выяснить, что большинство акций через подставных лиц скупил сам Клонье. С помощью нехитрого приема – предложите человеку единовременно сумму, превосходящую его пятилетний заработок – архитектор «уговорил» секретаря Армана отказаться от места, которое занял скромный и сообразительный молодой человек с дипломом Высшей политехнической школы. Альбер Фабре не без удовольствия взялся помогать своему бывшему профессору, их роднила присущая обоим авантюрная жилка. К тому же выходец из небогатой семьи часовщика был искренне благодарен Леберу за предоставленную возможность получить перспективную работу инженера-строителя в его компании. Разумеется, новый секретарь мог судить о двойной бухгалтерии месье Клонье только по косвенным данным, но Альберу удалось выяснить немало интересного о методах, с помощью которых предприниматель неплохо наживался на использовании некачественных материалов и другого рода «экономии». Кроме того, в технической документации бывший студент Эрика разбирался гораздо лучше своего временного работодателя. По всей видимости, Клонье был более везучим или чуть более осторожным человеком, нежели его прежний партнер Максимилиан Дюфри: к немалому удивлению Лебера и Фабре, проникших в махинации нечистого на руку подрядчика, ни одно здание, построенное кампанией де Шаньи и его партнера пока еще не рухнуло. Где-то в глубине души Эрик был почти готов посочувствовать виконту: покровительство Опере все же не стоило аристократу-дилетанту так дорого, как попытка заняться строительным делом. Даже если бы Рауль выплачивал жалование Призраку из собственных средств, он вряд ли бы разорился, тогда как Клонье практически обобрал де Шаньи до нитки. Лебер подозревал, что развал кампании «Клонье и Дюфри» в свое время был вызван аналогичной попыткой Армана поживиться за счет партнера, но эти господа друг друга стоили. – Видите ли, месье Лебер, мне не хотелось бы афишировать нашу встречу, поэтому я позволил себе побеспокоить вас в ваших частных владениях, а не явиться к вам в контору, – отвечая на вопрос Эрика о причинах его визита в особняк на авеню Трюден, пояснил Клонье. Посетитель вольготно расположился в предложенном хозяином кресле, его солидная внешность и непроницаемый взгляд могли ввести в заблуждение кого угодно. Как всегда, безупречно сшитый, частично скрадывающий полноту фигуры дорогой темно-серый костюм, золотая печатка на среднем пальце правой руки, толстая золотая цепочка от золотых же часов, непринужденная и даже несколько развязная манера держаться, – казалось, этот человек везде чувствует себя, как в собственном доме, – все свидетельствовало о благополучии и жизненном успехе месье Клонье. – Понимаю. Итак, чем обязан удовольствию принимать вас у себя, месье? – Эрику стоило некоторых усилий спрятать свою извечную ироничную полуулыбку и притушить хищный огонек в глазах. – Вы деловой человек, месье Лебер. Я тоже. Поэтому не буду ходить вокруг да около. Я хочу предложить вам выкупить мой пакет акций компании, он составляет шестьдесят два процента. Полагаю, это должно вас заинтересовать. – Возможно, – бесстрастным тоном произнес архитектор. – И какова ваша цена, месье Клонье? – Четыреста семьдесят тысяч франков. Вполне разумная цена, не правда ли? – несколько криво улыбнулся Арман. Ему казалось, что Луи Лебер должен был отреагировать на заманчивое предложение более эмоционально. – Да, цена приемлемая, – сохраняя все тот же тон и каменное выражение лица, чуть кивнул Эрик. – Я подумаю и сообщу вам о своем решении через неделю. Буду рад новой встрече, месье Клонье. Разговор, очевидно, был закончен. Многоопытный делец с трудом сохранил напускное спокойствие: его еще никогда не выставляли с такой холодной бесцеремонностью. – Не смею более злоупотреблять вашим временем, месье Лебер. Откланявшись, Арман с медлительным достоинством покинул особняк архитектора. Волю душившему его бешенству он дал, лишь откинувшись на спинку сидения своего экипажа: – Наглый мальчишка! Вообразил себя крупной рыбой! Ты все равно проглотишь наживку, и мой крючок выдерет тебе внутренности, – прошипел Клонье, трясущимися пальцами доставая из портсигара папиросу. Приближаясь к шестому десятку, Арман Клонье полагал, что сколь бы ни был талантлив и удачлив тридцатипятилетний архитектор, опыта в финансовых делах у Лебера без году неделя, а амбиций хватит на десяток юнцов подобных виконту де Шаньи. К несчастью, партнер Рауля не видел саркастической ухмылки, скривившей губы Эрика, как только за Клонье закрылась дверь кабинета, и того дьявольского блеска зеленых глаз, что каждый раз вызывал у Сержа Катуара ощущение неприятного холодка в спине. У бывшего председателя экспертной комиссии по делу об обрушении одного из реконструируемых зданий Дворца Правосудия накопилось достаточно фактов, привлечь к которым внимание прокурора господин эксперт полагал своим гражданским долгом.
Отправлено: 30.12.08 15:08. Заголовок: Глава XI Очертания ..
Глава XI
Очертания большого трехэтажного особняка постройки времен Карла Х выделялись темной массой на фоне ночного неба. Боковые ризалиты, отстоящие от чугунной ограды всего на три-четыре метра, были погружены в темноту – ни единого огонька в окнах, над центральным входом в глубине внутреннего двора неярко светил фонарь. Особняк выглядел практически нежилым, и все-таки он точно знал, что Кристина поселилась в этом доме. Рауль не был близко знаком с покойным Александром де Шабрие и никогда не наносил ему визитов. Он смутно представлял, кому может сейчас принадлежать бывшая собственность неудачливого дуэлянта. Судя по раздобытым мэтром Вирмо сведениям, хозяином был новый граф де Ларенкур – последний представитель рода, но кто он и где, оставалось полнейшей загадкой. В обществе граф не появлялся. Скорее всего, это был какой-нибудь далекий от столичной жизни провинциал, на которого внезапно свалилось негаданное счастье получить наследство и титул, не знающий, как выгодно распорядиться недвижимостью, и плохо разбирающийся в ценах на жилье в Париже. Во что бы то ни стало поговорить с Кристиной наедине, без напыщенного и самоуверенного адвоката, стало почти навязчивой идеей Рауля. На состоявшейся в конторе мэтра Нортуа встрече она держалась холодно и отчужденно, говорила мало и, очевидно, не желала ничего слышать о примирении. Никакие аргументы не производили на Кристину ни малейшего впечатления: извинения и угрозы она принимала с совершенно необъяснимым равнодушием. Казалось, ее совершенно не пугала перспектива остаться без средств к существованию: – Прости, Рауль, ты путаешь меня с мадемуазель Минош: твои деньги интересовали меня в последнюю очередь. Но, кажется, ты позабыл об этом. В скромном нежно-кремовом платье она была так же красива и свежа, как и два с половиной года назад, когда он добивался ее в отчаянной борьбе с таинственным соперником. При взгляде на ее идеальную фигуру, светящееся удивительным внутренним теплом лицо и бездонные загадочные глаза Рауль вновь почувствовал угасшее, было, желание. Что заставило его пренебрегать ею? Потерять сокровище, увлекшись блестящей подделкой – какое наваждение застлало ему глаза? Теперь при воспоминании о Жаклин виконт де Шаньи испытывал лишь неприятное чувство гадливости: как он мог общаться с этой вульгарной и, в сущности, недалекой женщиной? Женившись, он перестал замечать и ценить индивидуальность бывшей примадонны Гранд Опера, забыл о том, что у Кристины было собственное мнение, и она не так уж стремилась стать виконтессой де Шаньи. Напоминание оказалось неожиданным и жестоким ударом – твердость намерения Кристины не оставляла сомнений. Уход из дома не был сумбурным порывом обманутой супруги, на что он в тайне надеялся. – И что же ты собираешься делать? – обескуражено спросил Рауль. – Вы не обязаны отвечать на этот вопрос, мадам, – предостерегающим тоном заметил адвокат. – Ничего, мэтр, я отвечу. У меня есть образование и профессия. Сейчас я обучаю игре на рояле, у меня три ученицы. А после развода, вероятно, вернусь на сцену. Тебя это удивляет? Поверь, я не буду жалеть ни о положении в обществе, ни о годах, проведенных в четырех стенах твоего дома: быть его декоративным украшением – не самая завидная участь. – Понятно, – сквозь зубы процедил виконт. – Имейте в виду, мадам де Шаньи, что ваша позиция заставляет усомниться в вашем здравом смысле. Никто не поверит, что разумная женщина так легко отказывается от благ своего блестящего положения, – вступил в разговор мэтр Вирмо. – Вы ведь долгое время находились под наблюдением психиатра, не так ли? – Мадам де Шаньи долгое время общалась с близкой подругой, – парировал Мишель Нортуа. – Вызванная невозможностью заниматься любимым делом депрессия совсем не признак умственного расстройства, мэтр. – Что же, мэтр, надеюсь, вы сумеете это доказать, – чуть поклонился адвокат виконта. – Не сомневайтесь, мэтр Вирмо. Я бы не советовал вам развивать эту линию в суде, она бесперспективна, – холодно заметил Нортуа. – На сегодня, я полагаю, встреча окончена. Моя клиентка не отзовет иска о разводе. Ответы Мишеля дали возможность Кристине взять себя в руки: заявление Вирмо едва не лишило ее самообладания. – Прекрасно. Я бы только хотел напомнить мадам, что воспитание наследника рода де Шаньи суд не доверит театральной артистке, – выложил напоследок последний аргумент мэтр Вирмо. Кристина заметно побледнела и бросила умоляющий взгляд на Нортуа. – Возможно. Однако, как вам известно, существует прецедент дела де Кариньяк против де Кариньяка, уважаемый коллега, – ничуть не смутившись, ответил Мишель. – Барон де Кариньяк находился под следствием по обвинению в убийстве, коллега. И только это решило вопрос в пользу его супруги, – Вирмо нахмурил почти сросшиеся на переносице брови, он знал, что выступать противником мэтра Нортуа чрезвычайно тяжело. – Барона оправдали, но решения об опеке над сыном де Кариньяков суд не изменил. Впредь я бы попросил вас воздержаться от давления на мадам де Шаньи. Всего хорошего, господа. Рауль был крайне зол на своего адвоката, на его взгляд, тот повел себя слишком прямолинейно и тем испортил дело, но отказываться от его услуг не спешил. Разузнав о том, где живет Кристина, виконт решил действовать по-другому. Привратником дома служил мрачного вида детина огромного роста с квадратными челюстями и кулаками молотобойца. Когда Рауль попытался нанести визит Кристине днем, тот даже не удосужился доложить, заявив, что мадам никого не принимает, и на этот счет у него имеются строгие указания. Подкупить этого цербера виконту не удалось: привратник, скривившись, покачал головой – пятьдесят франков он, вероятно, посчитал недостаточной суммой, чтобы рисковать местом. А предложить тому больше, Рауль счел ниже своего достоинства: не хватало еще торговаться со всяким сбродом. Теперь виконт нерешительно бродил вдоль фасада бывшего особняка де Шабрие, раздумывая, как бы незаметно проникнуть внутрь ограды и попасть в дом. Не хотелось бы переполошить слуг, которые вполне могли вызвать полицию, но и бесконечно слоняться по улице было небезопасно. Рауль остановился как можно дальше от уличного фонаря и внимательно присмотрелся к кованной чугунной ограде: преодолеть препятствие молодому неслабому мужчине было не так и сложно. Он оглянулся по сторонам, и, убедившись, что бульвар Опиталь пуст – время далеко перевалило за полночь, – взялся обеими руками за решетку.
* * *
– Еще немного, мой ангел, несколько штрихов, и закончим на сегодня. Эрик не мог удержаться, чтобы не взять в руки кисть: двадцатилетняя женщина, чей образ он стремился воплотить в холсте, разительно отличалась от неопытной наивной девочки, которую он рисовал когда-то. И в то же время, это была она – повзрослевшая, с более выраженным характером, но столь же ослепительная и пленяющая очарованием молодости и красоты. За эти несколько дней, они узнали друг о друге так много, и все равно не переставали удивляться и открывать новые грани характеров и талантов. Лебер, наконец-то, рассказал Кристине трагическую историю Духа Оперы. Вот кто на самом деле вызывал смешанную с ужасом острую жалость – несчастный полубезумный изгой, – с которым и перепутала его гениального покровителя Франсуаза Жири. Впрочем, обижаться на руководительницу балетной труппы было бессмысленно – Эрик сам постарался ввести мадам в заблуждение, и все ее действия, конечно же, были продиктованы заботой о благе мадемуазель Дае. Бывший Призрак Оперы не скрыл от Кристины, что, по всей вероятности, она обязана спасением случайному вмешательству Рауля: архитектор недооценил дьявольскую изобретательность и силу ненависти Дени. Правда, из всей этой истории бывшая солистка Гранд Опера сделала свой, однозначный и не подлежащий сомнению вывод – нет более благородного, великодушного и самоотверженного человека, чем ее любимый. Но и Кристина сумела потрясти Эрика до глубины души, когда, стесняясь и краснея, как впервые вышедшая на сцену юная хористка, показала ему собственную вышивку – портрет Дон Жуана на сцене Гранд Опера. Жюли приобщила выросшую без матери компаньонку к древнему искусству, которым славились благородные французские дамы, еще в эпоху Средневековья украшавшие штандарты своих супругов и церковные покровы золотым и лазоревым шитьем, жемчугом и бисером. К счастью, Раулю никогда не приходило в голову обшаривать комнату жены, где Кристина благополучно прятала обручальное кольцо и вышитые портреты Ангела Музыки. Ее другие работы – безобидные узоры и пейзажи – не вызвали у виконта де Шаньи никакой особой реакции, ни положительной, ни отрицательной: он лишь порадовался втайне тому, что увлекшись вышивкой, Кристина нашла себе занятие, отодвинувшее, как ему казалось, на задний план навязчивое стремление часами играть музыку проклятого чудовища. Благотворное влияние мадам Арвиль на настроение и образ жизни бывшей певицы вполне его устраивало. Эрик с нескрываемым восхищением рассматривал тонкую, кропотливую работу: – Кристина, ангел мой! Где ты скрывала свой талант? Какой глазомер и чувство цвета! Ты никогда не училась живописи, законам перспективы и анатомии человека… Настоящий самородок! – Тебе, правда, нравится? Ты не шутишь? – Ни в малейшей степени, – мягко улыбнулся он. – Ты – чудо, мой ангел. Я совершенно не представляю, как тебе удалось передать в таком материале мою сумасшедшую страсть. Неужели я так выглядел со стороны? – Не знаю, получилось ли у меня… Знаешь, когда ты вышел вслед за несчастным Пьянджи, наверное, не только у меня, но и у всего зала сложилось впечатление, что за тобой не страшно пойти даже в Ад. Об этом еще говорили в свете, когда Рауль начал вывозить меня после свадьбы. Боже мой, как больно и горько мне было слышать тогда о тебе и понимать, что я тебя потеряла!.. Кристина прильнула к его груди и порывисто обняла: – Ты даже не представляешь, каким красивым ты был для меня. Ничуть не хуже, чем сейчас… – Кристина, любовь моя, прости мою глупую гордость. Я не мог себе представить, что этот человек способен на такую низость. Она все же решилась рассказать Эрику, каким образом стала «женой» де Шаньи за месяц до официального бракосочетания. Гнев его был страшен, Кристина испугалась, что Лебер выскочит из дома, найдет Рауля и разорвет его голыми руками. Но исказившая в первый момент его лицо гримаса отвращения, возмущения и ненависти вскоре сменилась выражением глубокого презрения, только в глазах горел мрачный огонь, не предвещавший виконту хорошей жизни. – Не волнуйся, мой ангел, – прочтя ее мысли, успокоил он, – я не собираюсь убивать… этого человека. Есть другие способы заставить его заплатить по счетам. С того дня Эрик называл виконта де Шаньи исключительно «этот человек», произнося слова с непередаваемой интонацией так, словно размазывал по стене склизкую омерзительную тварь.
* * *
Ему показалось, будто он схватился за куст крапивы, более подходящего сравнения испытанному ощущению резкой пронизывающей боли у Рауля не нашлось. Он разжал ладони и отшатнулся назад. Когда они с Филиппом мальчишками дрались на поросшем зловредным растением запущенном заднем дворе старинного замка де Шаньи, Раулю не раз доводилось обжигаться крапивой. Нет, это было что-то другое: его однозначно встряхнуло так, что сердце едва не перестало биться, а волоски на руках и груди – он почувствовал это – под рубашкой встали дыбом. Виконт с трудом перевел дыхание. Желания еще раз прикоснуться к коварной решетке он не испытывал. Напуганный и растерянный он вернулся к своему экипажу, который оставил на соседней улице, и буркнул кучеру ехать домой. Дорогой Рауль ломал голову над странным происшествием, но так ни до чего и не додумался: таинственный, погруженный в темноту и защищенный какой-то опасной мистической силой дом вызывал в глубине его сознания некие смутные ассоциации, сформулировать которые более или менее ясно пока не удавалось. Лишь проснувшись на следующее утро, виконт с ужасом понял, что дом де Шабрие отчего-то напоминает ему кошмарное подземелье Гранд Опера – то же ощущение угрозы и беспомощности. Может быть, там и правда обитает призрак покойного хозяина? Рауль с усилием отогнал от себя дурацкую мысль: так и с ума сойти недолго. В дверь спальни робко постучали. – Войдите, – излишне резким, чуть не взвизгнувшим голосом откликнулся де Шаньи. – Прошу прощения, ваше сиятельство, – Поль, согнувшись в полупоклоне, протиснулся в неширокую щель приоткрытой двери, – вам срочный пакет из Дворца Правосудия.
* * *
Дверь директорского кабинета широко, по-хозяйски, распахнулась, и на пороге возник Ришар Фирмен, он был одет в белый летний костюм, на мощной шее красовался цветной желто-зеленый галстук: – Жиль, Бога ради, что случилось? Вы просили меня срочно приехать… – Добрый день, Ришар. Я не счел возможным объяснить вам причину моей просьбы в короткой записке. Ничего плохого не произошло, напротив. Взгляните. Андрэ встал из-за стола навстречу компаньону, в руке он держал небольшой листок бумаги, в котором наметанный глаз Фирмена с одного взгляда признал денежный чек. Финансовый директор взял протянутый документ и взглянул на вписанную в соответствующую графу бланка сумму: – Пятьдесят тысяч франков. – Я подумал, что вас это дело касается самым непосредственным образом, Ришар, – довольно улыбнулся месье Андрэ. Он снова опустился в только что оставленное кресло, Фирмен облегченно вздохнул и последовал его примеру, заняв свое обычное место. Жара стояла одуряющая, театр почти пустовал, поэтому директора появлялись во вверенной их заботам Опере не чаще двух раз в неделю – после, наконец-то, удачного сезона можно было позволить себе немного отдохнуть. – И что означает этот чек, дорогой партнер? – Колесо Фортуны вновь повернулось в нашу сторону, друг мой. Некий граф.., – Андрэ сверился с лежащим перед ним распечатанным письмом, – ммм… граф Луи де Ларенкур изъявил желание оказывать свое высокое покровительство нашему театру. Прочтите сами, он собирается ежемесячно выписывать нам такие же симпатичные чеки. Поклонник Бетховена подтолкнул лист почтовой бумаги и тот плавно заскользил по полированной столешнице к Фирмену. Андрэ достал сигару и прикурил. – Очень кстати, это хоть как-то поможет нам компенсировать затраты, – ответил тот, пробегая глазами по строчкам. Письмо было написано четким канцелярским без излишеств почерком, по-видимому, секретарем, поставленная другой рукой изящная подпись с завитками и энергичным росчерком, очевидно, принадлежала графу. – Приятно иметь дело с великодушным человеком: сначала деньги – потом знакомство, – былая тревога окончательно испарилась, настроение резко улучшилось, глаза Фирмена радостно заблестели. – Судя по всему, граф намерен представиться в следующем месяце. – Единственное, что вызывает у меня некоторое беспокойство, Ришар: что за человек этот граф? За последние годы мы неплохо узнали высшее общество, но о графе де… Ларенкуре я слышу первый раз. Начнет вмешиваться, диктовать свое мнение. Может, он туг на оба уха и не отличит фа диез большой октавы от ре бимоль второй, – внезапно впал в меланхолическую задумчивость Андрэ. – Ах, оставьте, Жиль, – махнул рукой второй администратор и тоже потянулся за сигарой. – Пусть лучше будет старым и глухим брюзгой, чем молодым и самоуверенным болваном. Вы не слыхали, что случилось с виконтом де Шаньи? – Нет. А что такое? – живо поинтересовался Жиль. – Клонье обчистил его и собирался удрать с деньгами. Его поймали уже на вокзале. Кроме того, их компания погрязла во взяточничестве, – Фирмен криво усмехнулся, – и воровстве. Обоих сначала отправили в Консьержери, но потом виконта отпустили под честное слово. Будет громкий процесс. – Как это я пропустил такую новость? – удивился Андрэ. – Все произошло вчера. Газетчики, как ни странно, еще не разнюхали, а мне рассказал Дидье Маритен. Вы помните его? Жиль кивнул и выпустил витиеватое облачко табачного дыма. Когда-то они продавали хозяину сталеплавильного предприятия железный лом. – Маритен поставлял Арману Клонье водопроводные трубы и теперь трясется как молодой каштан на ноябрьском ветру, – не без злорадства сказал Фирмен: на его взгляд, промышленник отличался излишней прижимистостью и мелочностью. – За какое дело не возьмись, везде риск, – глубокомысленно заметил Андрэ. – Но лучше уж потерять часть денег, чем оказаться за решеткой. По крайней мере, мы всегда старались избегать явных конфликтов с правосудием. Он нажал на звонок и распорядился принести прохладительного. – Вы уже обсудили репертуар следующего сезона с маэстро Райером? – сменил тему разговора Фирмен. – В общих чертах. Очень надеюсь, что месье Лебер успеет закончить к осени свою новую оперу. Публика его обожает.
Тали , солнышко, спасибо! Подарок сделала мне на Новый год! Я так рада за Кристину и Эрика! А Раульке так и надо! Ты так хорошо раскрыла характер Эрика. Мне кажется он скорпион - порядочный, благородный, первым не нападает, но если задеть его или близких ему людей - размажет, сотрет в порошок! Жду продолжения, как всегда...
Отправлено: 03.01.09 05:32. Заголовок: scorpio-2000 Не за ..
scorpio-2000 Не за что. Подарки к празднику должны быть. Но праздники еще не закончились! Спасибо! Хм... это Батлер скорпион , а Эрик... по-моему, он близнецы - слишком разносторонне одаренный парень и чрезвычайно артистичная натура
Отправлено: 03.01.09 05:33. Заголовок: Глава XII Прибывшую..
Глава XII
Прибывшую поездом из Гавра Жюли, встретил на вокзале мэтр Нортуа. Мадам Арвиль с удовольствием познакомила брата со спутником, с которым они так и ехали всю дорогу вместе. Месье Лефевр развлекал супругу психиатра рассказами о своих путешествиях – почти за три года удалившийся от дел директор Гранд Опера успел изрядно поколесить по свету. Еще на пароходе Жюли удалось осторожно навести разговор на интересующую ее тему о Призраке Оперы: было чрезвычайно любопытно узнать, что думает об Эрике человек, которому первому из руководителей Оперы пришлось иметь дело с великим мистификатором. Возможно, в любом другом случае Эдмон постарался бы уйти от подобного разговора, но противостоять очаровательной улыбке мадам Арвиль и ее хитро сформулированным вопросам оказалось трудно. – Странная личность, мадам, но, безусловно, выдающаяся, – Эдмон на минуту задумался, вспоминая давние события. – Надеюсь, вы не решите, что мне самое место в клинике вашего супруга. – Ну, что вы, месье Лефевр! Весь Париж уверен, что Призрак Оперы существовал, – заверила бывшего директора Жюли. – Да, после того, что он учинил в Опере… О трагедии в Гранд Опера писали даже бразильские газеты. Не понимаю. Вы не поверите, но Призрак искренне заботился о театре. С другой стороны, наверное, этот человек был не совсем психически нормален. – Вы думаете? А знаете, месье Лефевр, официальное расследование пришло к выводу, что Оперу сжег вовсе не Призрак. Жюли рассказала Лефевру неизвестные ему подробности происшествия – те, о которых мог знать любой парижанин – и полицейскую версию результатов дознания. В ответ разоткровенничавшийся Эдмон поведал любопытной мадам о том, с чьей подачи он решился на сотрудничество с опасным консультантом, и как управлял Оперой ее таинственный негласный хозяин. – Вы сочтете меня слабым человеком, мадам Арвиль. Увы, это правда. И все же я не жалею о том, что позволял ему распоряжаться делами. Сегодня ветрено, не желаете выпить бокал вина?
Любезно простившись на вокзале с месье Лефевром, брат и сестра сели в карету, куда носильщики погрузили багаж мадам Арвиль, и поехали в загородный дом профессорской четы. Осведомившись о здоровье Мадлен и племянников, Жюли спросила: – Как продвигается дело о разводе, Мишель? Я беспокоюсь о Кристине. – Нет никаких причин переживать об исходе дела, малышка. Я даже думаю, что ты напрасно побеспокоилась. Эрик разыгрывает ситуацию как по нотам: последнего удара виконту де Шаньи просто не выдержать, – Нортуа покачал головой и поправил чуть сползшие с переносицы очки. – Я так понимаю, что ты посвящена в сумасбродства Лебера даже больше меня. Скажу тебе честно, когда он выложил мне историю Призрака Оперы, я за голову схватился. А теперь он буквально уничтожает виконта. Не знаю, почему, но в последнее время я чувствую какую-то смутную тревогу. Эрик стал слишком уверен в себе. Впрочем, лучше ты сама составишь мнение о нем. Завтра вечером мы как обычно собираемся у нас. Обязательно приезжай, все будут рады видеть тебя. – Обязательно буду. Днем я навещу Кристину, а вечером – к тебе. Слова Мишеля заставили Жюли серьезно задуматься: предчувствиям брата она привыкла доверять.
* * *
Несколько часов, проведенных в узкой полутемной камере с затхлым, пропитанным запахом выделений человеческих тел воздухом, стали настоящим потрясением. Вернувшись домой, Рауль больше часа провел в ванной, но ощущение налипших нечистот не исчезало. Нет, грязь была не внешней, она проникла в душу. При одной мысли о том, что Арман Клонье, которого он считал своим наставником в делах, почти другом, не только разорил его, но и покрыл имя де Шаньи позором, втянув в жульнические махинации, к горлу подкатывала тошнота, и начинало ломить виски. Безжалостный конкурент Луи Лебер, похоже, спас Рауля от того, чтобы Клонье и вовсе не пустил виконта по миру. Благодаря заявлению знаменитого архитектора о предложенной ему Арманом подозрительной сделке во Дворце Правосудия заинтересовались личностью Клонье и успели задержать нечистого на руку предпринимателя. Оказавшиеся при нем деньги теперь пойдут на покрытие исков и штрафов, но если бы партнер успел сбежать, Раулю пришлось бы продать не только дом, но и последнюю рубашку. К своему полнейшему изумлению, виконт узнал, что приглашенный помощником прокурора в качестве консультанта и технического эксперта Лебер поручился за него и способствовал освобождению из-под ареста без залога. Если скандал с фальшивыми бриллиантами Жаклин вызвал у Рауля крайнюю досаду и раздражение, а уход Кристины – разочарование и боль, теперь он был просто раздавлен. Неподвижно сидя в кресле, он в состоянии полного душевного оцепенения бессмысленно смотрел в открытое, выходящее в парк окно своей спальни. Не возникало даже желания залить отчаяние коньяком. Он отказался разговаривать со своим адвокатом, хотя с точки зрения здравого смысла встреча с мэтром Вирмо была необходима сейчас как никогда. Только теперь он вдруг осознал, насколько одиноким и никчемным является человек, которого бросает жена, и в трудную минуту поддержку которому за неимением настоящих друзей оказывает враг. Кто он – виконт Рауль Лоран де Шаньи? Почему так сложилась его жизнь? Чего он хотел от нее и что получил? Результаты внутренней инвентаризации представлялись печальными: ни любви, ни дружбы, ни успешного дела, ни честного имени – все пошло прахом. Не за что зацепиться, незачем жить… И все же ему еще нет тридцати. Разве поздно начать все сначала? Отказаться от прошлого и уехать куда-нибудь в Тунис, Алжир или другую колонию. Только бы вынести этот мучительный позор. Он упорно гнал от себя мысль о возможном исходе судебного разбирательства: вновь оказаться в тюрьме и не на один день, а на три-четыре года… Лучше пустить себе пулю в лоб.
* * *
Дом, адрес которого дал сестре мэтр Нортуа, выглядел несколько старомодно и немного запущенно, его внутреннее убранство свидетельствовало о немалом достатке и хорошем вкусе хозяев, но, видимо, не обновлялось с середины века. Жюли была удивлена, узнав, что особняк принадлежит архитектору. По-видимому, он пока намеренно не предпринимал в нем никаких отделочных работ и технических усовершенствований – разыгрывал ситуацию по нотам, как сказал Мишель. Часы на беломраморной каминной полке показывали без пяти минут четыре часа пополудни, а разговору встретившихся после почти пятимесячной разлуки подруг не было видно конца. Жюли была поражена, как вырос малыш Анри – он уже начал делать первые самостоятельные шаги на крепких резвых ножках, но, пройдя метр-другой, опускался на четвереньки и полз к интересующей его цели с завидной скоростью – так было быстрее. – Ты их уже познакомила? – спросила Жюли, имея в виду Анри и Эрика, когда дамы покинули детскую и вернулись в белую гостиную. – Да. Они отлично ладят. Мне кажется, Эрик любит детей. – Анри все больше становится похожим на Рауля, – задумчиво заметила мадам Арвиль. – Эрика это не смущает, правда. – Что же, прекрасно. Жюли не стала ничего говорить Кристине о своих сомнениях: возможно, Лебер действительно искренен, и в будущем между отчимом и пасынком не возникнет конфликта. Супруга психиатра не могла не признать, что никогда не видела подругу такой не просто счастливой, но ошеломительно прекрасной. Кристина расцвела, словно солнцелюбивый цветок, прежде прозябавший в тени и вдруг получивший доступ к потоку тепла и света. И, тем не менее, ее, как и Мишеля, охватило некое неопределенное беспокойство. Когда женщина настолько увлечена мужчиной, а попросту говоря, влюблена до слепоты так, что не видит в любимом ни единого недостатка, это может грозить жестокими разочарованиями. Кристина говорила о своем Ангеле с нескрываемым восторгом и обожанием, все ее помыслы были лишь о том моменте, когда она, наконец, станет свободной от навязанного виконтом де Шаньи брака и сможет выйти замуж за Луи Лебера. – Кристина, тебе не кажется, что Эрик… несколько деспотичен? – решила задать прямой вопрос Жюли. – Деспотичен? Что ты хочешь сказать, Жюли? – искренне удивилась та. – Он спрашивает тебя о твоих планах, желаниях, о твоем мнении? – Всегда. Неужели ты думаешь, что он стремится контролировать каждый мой шаг? – Кристина покачала головой, на ее губах играла мечтательная улыбка. – Мы даже иногда спорим. По-моему, он радуется, когда я с ним в чем-то не соглашаюсь. После такого заявления мадам Арвиль осталось лишь мысленно пожать плечами и, обуздав свое неуемное любопытство и умерив профессиональную проницательность, радоваться встрече с подругой в ожидании традиционного вечера в доме адвоката Нортуа.
* * *
Уже три дня, а точнее, три ночи Эрик не появлялся в доме на бульваре Опиталь. Кристине он отправил записку – двенадцатилетний сын лакея Жана служил своего рода «почтальоном», он относил послания месье Луи и передавал их через своего старшего брата-привратника, – в которой, сославшись на обилие важных и срочных дел, просил не беспокоиться и не ждать его некоторое время. Кристина ответила, что в таком случае она примет приглашение Жюли и они с Анри погостят у нее загородом. Прочитав ответное письмо, Лебер вздохнул с облегчением: он очень боялся обидеть любимую, но ему было просто необходимо побыть одному. Нет, он не лгал Кристине – дел, и правда, хватало, – однако главная причина крылась в нем самом. С ним что-то происходило, и он не мог понять, что. Написанная более чем на половину партитура новой оперы уже почти месяц не двигалась дальше. Лебер семь раз возвращал Равелю на переработку третий акт «Галатеи», и все равно не слышал звучания финала. Текст не вдохновлял его, идея казалась пресной, а уже созданная музыка – слащавой и фальшивой. Эрик легко пробежал пальцами по клавишам органа, вслушался в победные аккорды бравурной музыки его торжествующей любви и резко оборвал мелодию. Он протянул руку и нажал на вмонтированный в подставку пюпитра электрический звонок. – Жан, – Лебер обернулся к вошедшему слуге, – будьте добры, пошлите Гастона разжечь камин в моем кабинете. – Камин, месье Луи? Его удивление было вполне оправданным – в начале августа подобный приказ хозяина кому угодно показался бы странным. – Да, Жан, вы не ослышались, – ровным и каким-то бесцветным тоном подтвердил распоряжение Эрик. – Будет исполнено, месье Луи. Было очевидно, что настроение у господина Лебера не просто плохое – таким усталым и опустошенным Жан его видел впервые. В потухших глазах не плясали искры, плотно сжатые губы вытянулись в прямую линию, на лбу проступили две продольные морщины. Неподвижно просидев еще четверть часа за клавиром, Эрик забрал партитуру двух актов «Галатеи» и, поднявшись по лестнице на галерею, прошел в кабинет. Настежь распахнутые окна не спасали от летнего зноя, потрескивающий в камине огонь казался несвоевременной и оттого тревожной деталью интерьера. Лебер передвинул одно из кресел, поставив его совсем близко к камину, и тяжело опустился в него. – Прости, Рене, ты опубликуешь прекрасную поэму… Первые листы из толстой пачки полетели в огонь, за ними порциями следовали остальные. Эрик нагнулся, взял кочергу и начал поворачивать плохо занимавшуюся бумагу, помогая пламени уничтожать собственное творение. Он слышал свою умирающую музыку, она все еще присутствовала в его сознании. Тонкие струйки пота стекали по вискам, но композитор как будто не замечал этого, как и медленно улетучивающегося запаха паленой бумаги. Ощущение тупой боли в груди постепенно сменилось облегчением, словно он исполнил тяжелую, но необходимую обязанность.
* * *
Первые тяжелые капли сентябрьского дождя оставляли черные следы на пыльной мостовой. Кристина, вышедшая из ворот Дворца Правосудия в сопровождении мэтра Нортуа, ускорила шаг, торопясь добраться до стоящей на противоположной стороне площади кареты. Мишель проводил подопечную к экипажу: – Что же, мадам. Позвольте вас поздравить! В течение недели я оформлю все необходимые бумаги и передам их Эрику. Или вы предпочитаете, чтобы я привез их лично вам? – Благодарю вас, мэтр. Я никогда не забуду того, что вы для меня сделали, – Кристина подарила адвокату искреннюю улыбку. – Но зачем же беспокоиться? Я сама заеду за документами к вам в контору. Только назначьте мне время. – Хорошо, – кивнул адвокат. – Буду ждать вас в следующий вторник в одиннадцать. Вам удобно? – Да. Мишель помог даме сесть в карету и быстро пересек площадь обратно: его еще ждали дела. Кристина откинулась на мягкую спинку сидения и вздохнула: она была свободна. Более того, Рауль практически без борьбы уступил ей право опекунства над Анри. Но в душе она не ощущала того ликования, которое должна была бы испытывать. Последняя встреча с теперь уже бывшим мужем произвела на виконтессу де Шаньи тягостное впечатление. Рауль заметно похудел и осунулся, ей показалось, что его волосы поредели, а цвет лица приобрел сероватый оттенок. Из головы не выходили его слова. Когда решение было оглашено, виконт подошел к ней и, уставившись взглядом на носки своих до блеска начищенных туфель, негромко, но отчетливо произнес: – Ты добилась своего. Теперь мне незачем жить. Если меня осудят, я покончу с собой. Пусть моя смерть останется на твоей совести, Кристина. Когда-нибудь ты расскажешь Анри, как убила его отца. Он резко развернулся и отошел, не глядя на хватающую ртом воздух женщину. Минуту она приходила в себя. Неужели он действительно сделает это? И как она должна будет смотреть в глаза сыну? Увидев, приближающегося адвоката, она кое-как взяла себя в руки. Но, оказавшись одна в карете, не смогла сдержаться и разрыдалась.
* * *
Дождь стучал по крыше кареты все громче и настойчивее, словно припозднившийся гуляка, непременно желающий попасть в уже закрытое заведение. Экипаж, за которым он приказал следовать кучеру, пересек Сену, миновал набережную Турнель и набережную Сен-Бернар и, свернув на бульвар Опиталь, неожиданно остановился у Аустерлицкого вокзала. Дом де Шабрие находится почти у площади Италии, зачем Кристине задерживаться у вокзала? Рауль припал к окну своей кареты, по стеклу потоком текла вода, делая окружающее размытым и нечетким. Он не смог бы ответить на вопрос, что побудило его поехать следом за бывшей женой, и чего он хочет от чужой теперь женщины. Возможно, ему просто не хотелось возвращаться в окончательно и бесповоротно опустевший особняк де Шаньи. Прошло пять, десять минут, Кристина не покидала экипажа. Должно быть, она кого-то ждала. Кто же должен прибыть в Париж сегодня, в день их официального развода и зачем? Рауль пытался сообразить, какие поезда могут приходить в среду около трех часов пополудни. Хотя он довольно часто ездил по стране по делам кампании, расписание движения поездов никогда не задерживалось надолго в его памяти. В душе Рауля зашевелились смутные подозрения: все эти месяцы Кристина держалась слишком уверенно для женщины, могущей рассчитывать лишь на поддержку немногочисленных, хотя и компетентных в определенных областях друзей. Кажется, он был слишком занят другими проблемами, чтобы всерьез задуматься на эту тему. К его удивлению, простояв четверть часа, карета Кристины тронулась, разбрызгивая лужи, развернулась и покатила в обратном направлении. Получивший приказ ехать следом за указанным экипажем кучер виконта, повторил маневр. Теперь они переправились на другой берег реки по Аустерлицкому мосту, дальше маршрут пролегал по набережной Генриха IV, набережной и улице Лувра, затем, свернув на улицу Сент-Оноре и проехав ее, они оказались в начале бульвара Оперы. Только теперь он понял, что Кристина, скорее всего, направляется в Гранд Опера.
* * *
Несмотря на то, что необходимости доказывать психическую полноценность Кристины в ходе бракоразводного процесса не возникло, возвращение Жюли пришлось как нельзя более кстати. Прежде проводившая почти целые дни в «арендованном» доме мадам де Шаньи стала чаще выезжать в сопровождении подруги. Из-за двойного скандала круг знакомств Кристины резко сократился, раз в неделю она бывала у графини де Рондель, но Виктория оказалась единственной дамой высшего света, не побоявшейся в сложившихся обстоятельствах открыто поддерживать отношения с виконтессой де Шаньи. Однако, не будучи в курсе отношений подруги с маэстро Лебером, мадам де Рондель так или иначе пыталась «образумить» Кристину и уговорить ее помириться с мужем вплоть до ареста Клонье и де Шаньи по обвинению в мошенничестве. Тут уже и Виктории оставалось только вздыхать и сочувствовать. К тому же, при всей теплоте их дружбы, Кристина никак не могла поделиться с супругой муниципального советника своими новыми проблемами и переживаниями. – Я не понимаю, Жюли… не понимаю, что происходит. Сначала он почему-то стал мрачным и каким-то подавленным, хотя и пытался скрывать от меня свое дурное настроение. Потом пропал на несколько дней, а теперь появляется два раза в неделю. Не могу сказать, что его отношение ко мне резко переменилось: Эрик так же нежен и каждый раз говорит, что любит меня больше жизни. Но, мне кажется, что находясь рядом со мной, он в то же время отсутствует… Не знаю, как объяснить… его мысли где-то далеко, а в глазах появился странный блеск, скорее даже свет… не такой, как раньше. Подруги гуляли по аллеям Люксембургского сада, оставив Анри с няней и горничной на одной из скамей. Конец августа в этом году оказался не слишком жарким, на деревьях уже появились первые желтые листья, яркое синее небо дышало покоем и умиротворением. Мадам Арвиль ответила не сразу, тщательно подбирая слова, она думала, что ей сказать подруге. Да, месье Этери Луи Лебер производил на людей сильное впечатление, в нем мало что оставалось от того скромного, стеснительного и милого, несмотря на внешнее уродство, подростка, каким запомнила его когда-то маленькая Жюли. Волевой, уверенный в себе и властный человек, блестящий расчетливый ум, признанный разносторонний талант. Небольшой, оставшийся на щеке дефект, похоже, делал его внешность еще более привлекательной для женщин. Жюли была уверена, что Женевьева де Муль давно искусала бы себе локти, если бы была в состоянии до них дотянуться. У маэстро наверняка не было недостатка в восторженных поклонницах. Еще ничего не зная об унаследованном им графском титуле, месье Лебера настойчиво обхаживали матери незамужних девиц из самых знатных семейств. Некоторые даже зачастили в дом мэтра Нортуа, как видно, рассчитывая на помощь Мадлен в осуществлении своих недвусмысленных матримониальных планов. Ничего удивительного – богатый и знаменитый холостяк многим представлялся одной из самых выгодных партий. Все эти соображения, Жюли, разумеется, оставила при себе: – Кристина, может быть, тебе следует поговорить с Эриком откровенно? Или же предпринять что-то самой. Я имею в виду твое желание вернуться на сцену. Стань независимой в своих решениях и поступках. Мадам Арвиль понимала, что подает подруге опасный совет: предугадать реакцию привыкшего контролировать всех и вся Лебера на «самовольство» Кристины было сложно. Но если Эрик действительно охладел к ней, другого пути у бывшей примадонны не было.
Для близнецов слишком постоянен. Близнец утором любит, днем не замечает, вечером уже забыл как зовут, а ночью любит со всей страстью. Знавала лично близнеца. "Нехорощий огонь в глазах Эрика, я приняла за страстность скорпиона. Но может я не права. Ты автор - тебе видней. Прочитала и 2 и 3 части продолжение - спасибо за доставленное удовольствие. Жду как всегда продолжения. Спасибо!
Отправлено: 04.01.09 15:31. Заголовок: В части 3 глава 12 д..
В части 3 глава 12 действительно что-то изменилось в Эрике. Раньше я не замечала за ним таких особенностей его характера. Будьто его подменили. Может получив предмет своего обожания его чувства поостыли? Или мечтая о Кристине он мог свернуть горы, она была его вдохновением, а теперь тайна исчезла, мечта сбылась и вдохновение пропало? Интересно, что же будет дальше? Неужели Эрик и правда разочаровался в Кристине? Эх, мужчины во все века одинаковы - когда получают свое - меняются. Иногда до неузнаваемости...
Отправлено: 15.01.09 10:27. Заголовок: Глава XIII Когда ка..
Глава XIII
Когда карета свернула на бульвар Опиталь, Кристина уже не плакала. В самом деле, сколько можно позволять этому человеку манипулировать своей жизнью! И ему и другому… Подумав об Эрике, она едва вновь не ударилась в слезы, но заставила себя сдержаться. Приоткрыв окно, мадам приказала кучеру остановиться. Оказывается, они находились напротив Аустерлицкого вокзала. Впрочем, какая разница. Ей нужно было прийти в себя и все обдумать. Возвращаться в особняк Шабрие не хотелось. Снова ждать и надеяться на ЕГО приход, блуждая в одиночестве по богато обставленным, но унылым комнатам… Как так случилось, что из одной золотой клетки она попала в другую? И вновь ее окружение составляют рояль, книги, ребенок, да прислуга. Конечно, все было иначе, чем в доме де Шаньи – Эрика она любила до самозабвения. С ним ее душа пела, каждая клеточка трепетала от ощущения счастья… но он все реже оказывался рядом. Правда, теперь у нее есть две замечательные подруги и четыре ученицы – еще одной девушкой, начавшей недавно брать уроки фортепианной игры у мадам де Шаньи, стала Эжени де Лепранс, поэтому не только Жюли, но и Виктория теперь довольно часто навещала виконтессу. Но на сегодня Кристина отменила все занятия, а Жюли в клинике ждали пациенты. Мадам де Шаньи окончательно перестала всхлипывать и шмыгать носиком, глаза просохли. Она достала из ридикюля оправленное в серебро с эмалевыми вставками зеркальце и придирчиво рассматривала свое лицо минуты две-три: глаза припухли и покраснели. Ничего, скоро пройдет, если немного припудрить щеки и нос, то будет не слишком заметно. Жюли, как всегда, права: ей нужно вернуться в Оперу, как когда-то вернулась в театр мадам Жири… Как же она могла забыть? Два дня назад Мэг прислала записку и просила заехать, подруга юности хотела поделиться с ней какой-то новостью. Их дружба после долгого перерыва еще не стала настолько же близкой, как прежде. Накануне развода, Кристина была просто не в состоянии думать о чем-то другом, кроме решения суда. Она вновь приоткрыла окно, – струи воды с крыши потекли по внутренней поверхности стекла, – и окликнула возницу: – В Гранд Опера, пожалуйста.
* * *
В театре следить за Кристиной оказалось не сложно: она была совершенно поглощена какой-то мыслью и почти не замечала встречающихся в коридорах людей. Но как только его бывшей супруге удалось вызвать прямо с репетиции Мэг Жири, виконту пришлось вести себя осторожнее. Впрочем, и балерина выглядела сегодня не в меру возбужденной и крайне рассеянной: она едва не натолкнулась на временно оставленную посреди коридора нарисованную пальмовую рощу – как видно, декорацию к новой постановке – и, увлекая Кристину к апартаментам мадам Жири, что-то взволнованно рассказывала ей по дороге. Рауль отметил, что Мэг повзрослела и явно похорошела. Значит, Кристина возобновила старые знакомства, должно быть, она на самом деле собирается вернуться на сцену. И будет петь под именем Кристины де Шаньи? Виконт поморщился. Хорошее же воспитание получит его сын и наследник! Рауль поднялся этажом выше и занял позицию на галерее, откуда можно было видеть всех, выходящих из ведущего в жилую часть здания коридора. Он увлекся процессом слежки, позабыв спросить себя, зачем ему все это теперь нужно. Заняться ему, и правда, было нечем: дела окончательно расстроились и, пока длится следствие, поправить здесь было ничего невозможно, общество отвернулось от него, а тяги к развлечениям, которые можно было бы в избытке найти в ресторанах и публичных домах, он не чувствовал. Ожидание затягивалось, Кристина появилась одна минут сорок спустя и поднялась по лестнице, ведущей к административным помещениям. Вновь Рауль увидел бывшую жену через четверть часа: на этот раз она направилась к выходу. Виконт поспешил следом и успел заметить, как Кристина садится в карету. Дождь почти прекратился, но небо все еще оставалось свинцово-серым и казалось Раулю символом его неприкаянного одиночества.
* * *
Поездка в Оперу отвлекла ее от тоскливых размышлений, мучительных сомнений и желания бесконечно жалеть саму себя. Во-первых, Мэг влюбилась без памяти в молодого художника-декоратора, недавно принятого в театр по рекомендации маэстро Лебера. Выпускник школы изящных искусств Жюль де Вандор происходил из очень небогатой, но благородной семьи и, судя по положительным отзывам архитектора, обладал талантом и мог рассчитывать на успех и известность. Все это как-то примирило мадам Жири с сердечным выбором Мэг. Франсуаза махнула на нее рукой – в таком состоянии девушка только мешала на репетициях – и сегодня даже отпустила дочь с Кристиной без особых возражений. Глядя на щебечущую с выражением блаженства на лице балерину, трудно было удержаться от согревающей сердце улыбки. А, во-вторых, беседа с месье Андрэ оказалась не столь тяжелой и болезненной процедурой, как ей почему-то представлялось. – Ваша просьба, мадам де Шаньи, в высшей степени удивительна, – подвижное лицо Жиля изобразило гримасу крайнего изумления. – Я… я даже не знаю, что вам ответить. Простите мадам, но виконт, должно быть, станет возражать против вашего желания вновь петь на сцене. – Месье Андрэ, сегодня я получила развод, и мнение виконта де Шаньи более ничего для меня не значит. Я хочу выступать под своим именем, как Кристина Дае. Она твердо посмотрела в глаза администратору. – Ох, мадам! Но это ведь так нелегко... Поймите меня правильно, прошло столько лет… Ваш голос… Андрэ окончательно потерял нить рассуждений. Только все наладилось в театре, не хватало здесь бывшего покровителя Оперы и этого прекрасного яблока раздора, но отказать… – Мой голос в прекрасной форме, месье. Я специально брала уроки последние три месяца, – она невольно улыбнулась, – у маэстро Лебера. Понадобилось не так уж много времени, чтобы убедить Жиля Андрэ принять в театр бывшую примадонну – он все еще не подписал продление контракта с сеньорой Малиано, так как итальянской диве отчего-то не подошел парижский климат. Отбывшая летом на родину, она не спешила возвращаться, несмотря на предварительную договоренность. Въехав за ворота особняка, экипаж остановился у дверей. Снова начал накрапывать мелкий, моросящий, промозглый дождик. Кристина поежилась и поспешила войти в дом. Только теперь она почувствовала, как устала за сегодняшний день. Часы в фойе пробили половину шестого, но из-за непогоды казалось, что уже гораздо позже. Сумерки медленно заполняли неосвещенные комнаты первого этажа, а вместе с ними сквозь окна как будто проникали осенняя сырость, холод и безнадежная тоска. Отдав горничной плащ и немного намокшую шляпку, Кристина сделала несколько шагов к лестнице и остановилась – на пороге белой гостиной стоял Эрик: – Что случилось, мой ангел? – в его голосе прозвучало непритворное волнение. – Разбирательство затянулось? Прислуга уже скрылась в служебных помещениях. – Эрик?! Ты здесь? Обычно он приезжал не раньше десяти вечера, когда работающие в доме две горничные, садовник и повар уже отправлялись во флигель, а няня укладывалась спать наверху вместе с малышом Анри. Лебер попадал в сад через практически незаметную стороннему человеку калитку со стороны перпендикулярной бульвару улицы и заходил в дом через одну из служебных дверей. – Я жду тебя больше часа… Мишель был уверен в успехе. Что случилось? Он уже стоял рядом и тревожно смотрел ей в глаза. – Ах, Эрик! Все хорошо. Я не думала, что ты будешь здесь в это время, – ее лицо осветилось счастливой и в то же время смущенной улыбкой. – Я ездила в Оперу. Лебер вздохнул с явным облегчением, порывисто обнял Кристину, на мгновение крепко прижал к своей груди, но тут же отпустил, взяв ее за руку: – Идем в гостиную, здесь зябко. Я приказал разжечь там камин. – Ты… как ты представился? – Как хозяин дома. Я намерен повысить вам арендную плату, мадам! В его ярких зеленых глазах плясали задорные смешинки, знакомая полуулыбка коснулась губ. Она почувствовала, как свернувшийся клубком глубоко внутри холод отступает, и все ее существо наполняется согревающим теплом его любви. Он был рядом, по-настоящему рядом. Она ощутила это всеми струнами ликующей души. Воздух в натопленной гостиной благоухал тонким ароматом, Кристина оглянулась: на столике у окна стоял большой букет белых роз. Он не дарил ей цветы с тех пор, как она покинула свою комнату в Опере. Алые розы Призрака канули в прошлое, а преподносить ей другие он не мог заставить себя… до сегодняшнего дня. – И какую же плату вы хотите назначить, господин граф? – Самую высокую, мадам… Кристина, я прошу твоей руки. Ты согласна стать моей женой, мой ангел? – Да, я согласна. Эрик, я… Она смешалась и опустила взгляд, лучше сказать ему сразу: – Я говорила с месье Андрэ… Понимаешь, каждый раз когда я бываю в Опере, на спектакле или на репетиции, со мной происходит что-то… Я словно раздваиваюсь. Я чувствую, что должна быть там, на сцене… Слова иссякли. Что она могла еще добавить? – Андрэ отказался принять тебя в труппу? – Кристине показалось, что в его тоне прозвучали жесткие ноты. – Нет, – ответила она почти шепотом. – Он обещал мне контракт… Кристина подняла голову, Лебер улыбался: – Я очень рад, мой ангел. – Ты не станешь возражать? – Я?! В первый момент он казался искренне изумленным и вдруг рассмеялся: – Кристина, что пришло в твою головку? Неужели ты подумала, что, случайно получив титул, я заразился сословными предрассудками? Этот замшелый аристократический дом наводит на тебя странные мысли… Мой ангел, поедем ко мне, – предложил он, – отпразднуем нашу помолвку. Прости, я чуть не забыл… Лебер достал из жилетного кармана бриллиантовый перстень и аккуратно надел на тонкий пальчик Кристины. – Я храню то твое кольцо… – Я знаю, но пусть будет другое. – Да. От поцелуя она едва не растворилась в горячей волне нежности и неги, словно невинная девушка, впервые почувствовавшая прикосновение губ любимого. От былой усталости не осталось и следа, только ощущение легкости, восторга и счастья: ей хотелось петь, танцевать, летать, ехать с ним сейчас… все равно куда! – Подожди немного, я переоденусь. Она выпорхнула из гостиной и как на крыльях взлетела по лестнице. Кристина и думать забыла о недавней отстраненности и редких визитах Эрика.
* * *
Быстро смеркалось, уличные фонари, здесь все еще газовые, зажглись раньше обычного времени; их свет отражался в лужах, отблесками вспыхивали мокрые зонты, стекла карет, выходящие из моды цилиндры. Движение оставалось достаточно интенсивным, и следовать за мало чем отличающимся от других экипажем Кристины было бы нелегко, но они уже приближались к особняку де Шабрие – по-видимому, последнему пункту ее поездки. Вот и все, она вернулась в свое временное жилище. Как долго Кристина еще проживет в этом доме? Как бы ни был не осведомлен о ценах его хозяин, сможет ли она и дальше платить аренду за трехэтажный особняк почти в самом центре Парижа? Или дело вовсе не в нерачительности графа, а просто кто-то оплачивает расходы бывшей примадонны? Покинув карету, Рауль дошел до угла ограды и свернул в неширокий проулок между двумя особняками. Фонарей здесь не было, темно-серое, но все еще не черное небо, казалось, вот-вот зацепится за мокрые ветви садовых деревьев. В окнах соседнего дома горел яркий свет, тогда как обиталище Кристины пялилось на виконта темными окнами. Освещены были только три окна наверху – вероятно, детская, подумалось ему, и сердце тоскливо заныло – и кухня на первом этаже. Ему вдруг непереносимо, до острых судорог в озябших пальцах захотелось увидеть Анри. Рауль с сомнением посмотрел на решетку, резко протянул руку, дотронулся до металла и отдернул ее обратно. Ничего. Холодный мокрый чугун. Попробовал еще раз, теперь уже дольше задержав ладонь на решетке. Мимо, укрываясь от вновь припустившего дождя под большим черным зонтом, прошла пара – должно быть студент с какой-нибудь горничной. Молодые люди смеялись, им не было никакого дела до топчущегося у забора хорошо одетого, но основательно вымокшего господина. Подождав, пока парочка окажется на бульваре, виконт, нервно оглянувшись, перелез через решетку и спрыгнул в сад. Приземляясь, он поскользнулся и чуть не растянулся на сырой земле, но сумел удержаться на ногах. Рауль поспешил подойти ближе к дому, чтобы его не было видно со стороны проулка за деревьями. Вблизи особняк не казался таким уж безжизненным: зажглось еще несколько окон на втором и первом этажах. Несколько оконных проемов казались не то, чтобы освещенными, но подсвеченными – слабые багровые отблески свидетельствовали о том, что в помещении топится камин. Рауль замер, прижавшись к стволу старого каштана, – за тонкой кисеей в почти темной комнате ему почудилось движение. Так и есть – смутно различимый мужской силуэт едва выделялся на фоне неверного оранжевого света. Мужчина не стоял на месте, он медленно бродил перед камином, как будто ждал чего-то. Лакей никогда не будет вести себя таким образом. Что делает здесь этот мужчина? Кто он? Виконта бросило в жар, он перестал чувствовать холодные струи дождя, смывавшие со лба выступившую испарину. Осторожно, шаг за шагом он подбирался к окну. Внезапно комната осветилась: на пороге в элегантном вечернем платье появилась улыбающаяся Кристина. Высокий, темноволосый человек, которому она что-то радостно говорила, оказался стоящим к Раулю спиной. Потрясенный увиденным, виконт наблюдал их всего несколько секунд. Мужчина быстро подошел к его бывшей жене, поцеловал ей руку, и оба скрылись в глубине дома. Узнать этого господина – по одному беглому взгляду даже со спины было ясно, что человек принадлежит к высшему обществу – Раулю не удалось. Ноги сами понесли его в обход здания, он почти бегом обогнул флигель: от центрального входа отъехала карета и миновала заранее распахнутые ворота.
* * *
Пропасть, в которую он катился, очертя голову, ужаснула его. Как можно было не заметить этого падения, позорной деградации, предательства всех своих принципов и идеалов? Во что превратилось его творчество? В жалкое угодничество вкусу восторженно рукоплещущей публики. Уже «Королева Камелота» была несомненным шагом назад, как по сравнению с «Минотавром», так и с «Дон Жуаном». Но все же в ней присутствовало определенное новаторство, хотя бы в самом методе обработки и включения в ткань музыкальных тем древнекельтских и раннесредневековых саксонских мелодий. А «Галатея»… Эрик закрыл глаза. Тихая летняя ночь принесла прохладу и немного остудила его разгоряченную голову. Несущий долгожданное облегчение измученному дневным зноем городу ласковый ветерок чуть заметно колыхал полуотдернутые шторы на окнах кабинета, из парка доносился шорох листвы и стрекот насекомых. К трем часам ночи шум, производимый огромным скоплением человеческих существ почти стих, лишь изредка где-то вдалеке возникал грохот проносящегося по мостовой авеню экипажа, потом все замолкало. Он встряхнул головой, словно отгонял наваждение, встал, выключил свет и спустился на первый этаж. Через минуту Лебер вышел из дома на спускающуюся в парк многоступенчатую террасу. Удача, успех, счастье в любви и – что скрывать – наслаждение местью ослепили и оглушили его. В какой-то момент он снова утратил обычно присущее ему чувство меры, грань между реальностью жизни и особым миром – ирреальным пространством свободного искусства. Если в подвалах Гранд Опера созданный им театр поглотил и разрушил реальность, то теперь случилось обратное. Невозможно творить, вечно обыгрывая одну и ту же тему, пусть и самую важную в твоей жизни – жизни обыкновенного человека из плоти и крови; эксплуатировать любовь, словно хозяин своего раба, и выставлять ее на потребу жаждущей развлечения толпе тем более недопустимо. – Маэстро Лебер, вы зашли в тупик, – невесело усмехнувшись, откровенно заявил сам себе Эрик. Сообщить об этом неутешительном выводе прежде всего следовало Рене – либреттист имел право знать, что его старания, увы, не принесут желаемого результата. По старой привычке они часто встречались в кафе «Вольтер». Когда Эрик вошел в излюбленное представителями литературно-художественной богемы заведение, он сразу заметил сидящего за одним из столиков в глубине зала Равеля. Лебер не опоздал, но, как видно, поэт явился раньше назначенного времени. Рене оживленно разговаривал с человеком на вид лет сорока, чье лицо, уже изборожденное довольно глубокими морщинами показалось композитору смутно знакомым. Возможно, он где-то его и видел, но вряд ли они были представлены. Небольшие темно-карие глаза незнакомца постоянно обегали помещение быстрым, ни на чем как будто не задерживающимся взглядом. В «Вольтере» не было принято церемониться, поэтому Эрик, не стесняясь прервать беседу, направился к столику Равеля. – Да, гений часто остается непонятым, и что самое прискорбное, обычно и уходит в лучший мир одиноким. Я был у него незадолго до кончины. Клошаль отправил меня к нему договариваться о поглавной публикации «Бувара и Пекюше», – говорил собеседник либреттиста быстро, слова вылетали из него с умопомрачительной скоростью, но при этом его речь отличалась четкой артикуляцией и была вполне разборчива. – Но он отказался наотрез. Сказал, что работа идет медленно, и ему не хочется стеснять себя обязательствами. Вообще, он показался мне мрачным и желчным… – Добрый день, господа, – Лебер поздоровался и по обыкновению данного заведения без приглашения занял свободный стул. – Здравствуй, Луи! Ты не знаком с Марселем? Марсель Брианоль – журналист из "Revue de Paris". Марсель, это Луи Лебер, я говорил, что жду его. Мужчины кивнули друг другу. – Вы – знаменитость… – Стараниями ваших коллег, – отмахнулся Эрик. – Да ты не в духе, – Рене бросил быстрый, но внимательный взгляд на композитора. – Вот тебе еще один мрачный гений, Марсель. – Кстати, о ком вы говорили? – поспешил увести разговор от своей персоны Лебер. – О господине Флобере. Он так и не закончил свой последний роман, – объяснил Брианоль. – Я ездил к нему в Круассе в начале марта, а в мае он скончался. – Да, я слышал. Он действительно был гением. Вспоминая о нем, я горжусь тем, что родился в Руане, хотя уже очень давно там не был. – Вы тоже из Руана, месье Лебер? Да, все таланты стекаются в Париж, но сам он уже не в состоянии породить ничего оригинального и подлинного. Этот город погряз в пороках, – заявил журналист. – Будь Париж добродетельным, вы – журналисты – давно потеряли бы свой кусок хлеба, – рассмеялся Равель. – А не заказать ли нам бутылку доброго бордо, господа? Они просидели в кафе еще около часа, потягивая рубиновое вино и перескакивая с одной темы на другую. Говорил, в основном, Брианоль, а Рене бросал реплики, время от времени меняя направление беседы. Лебер почти не принимал участия в разговоре, внезапно он стал рассеянным и погрузился в себя, словно какая-то мысль целиком завладела его сознанием. В конце концов, он извинился и ушел, пообещав поэту встретиться на следующей неделе.
Все даты в формате GMT
-5 час. Хитов сегодня: 0
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Отправлено: 07.12.08 12:32. Заголовок: Призрак_и Opera или Ошибка мадам Жири. Часть III
Очень рада, что чтение фика доставляет тебе удовольствие. 
Наконец-то!!! Дождалась!!! 
Я в экстазе!!! 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума